Бальтазар - Верую - Кто такой христианин

 

Исключительная ценность этого изложения Символа веры, выделяющегося на фоне других подобных опытов, заключается в последовательности и цельности, с которыми Бальтазар разрабатывает тринитарный характер христианской веры как единого целого, раскрывающегося в двенадцати «членах» веры. «Крестное знамение», которое после крещения связывает всю жизнь верующего с именем и благословением триединого Бога, является изначальным знаком, предшествующим ясно выраженному исповеданию этого Бога, знаком, который освещает как внутреннее единство трехчленного исповедания, так и глубочайшее содержание каждого отдельного положения веры. Без пространных введений и предисловий, без усердных поисков очевидных «точек соприкосновения» веры с миром естественного опыта Бальтазар сразу подходит к главному: христианская вера есть не что иное, как согласие принять приносящего–себя–в–дар Бога, который «по своей сути есть жертвенная любовь» (23).

 

«По своей сути» означает, что Бог не имеет нужды в ограниченном мире, чтобы через него осуществиться как жертвенная любовь, но Он таков всегда в самом себе — неисчерпаемое событие отношений взаимного самопожертвования между Отцом, Сыном и Духом. Поэтому единство Бога не есть единство сосредоточенных исключительно на себе сознания и воли, оно не есть также единство космическо–природной жизненной энергии, но единство любви; причем единство это осознано как (сверхвременное) событие бесконечно дарующего себя источника любви («Отца»), бесконечно принимающего и возвращающего в ответном дарении самопроявления любви («Сына») и бесконечно связующей, приводящей отдание и приятие к согласию и излиянию любви в творение («Духа»). Раскрытие истории спасения в связи с этим протособытием можно считать глубочайшим устремлением всего богословия Бальтазара. Это легко увидеть в отдельных частях его толкования на Символ веры.

 

Оно начинается с надлежащего понимания «всемогущего Бога Отца». Его «всемогущество» заключается не в «в волюнтаристской возможности совершать нечто по собственному произволению» (как мы часто полагаем), но в безграничной и свободной силе Его жертвы, способной породить «Другого в Боге», то есть Сына как равносущного, равного Отцу по любви и силе (25). В Святом Духе, персонализированном плоде этой любви, «всемогущество» Божье изливается в творение, которое полностью обязано своим существованием действию триединого Бога. Ибо смысл этого триединства заключается лишь во взаимном прославлении Отца и Сына в общем Духе любви (34), а его осуществление возможно только в «Другом», который живет в самом Боге и тем самым предоставляет как пространство, так и «гарантию» успеха сотворенного «Другого». Мир может быть сотворен только «в Сыне», который поэтому — перед лицом возможного и вполне реального отвержения миром Творца — одновременно «является залогом успеха этого риска» (там же). В полной свободе, как бы в гарантированной возможности принять просьбу Отца Сын восприемлет от вечности свое «предназначение» посредника, прообраза и спасителя творения, чтобы исторически осуществить его в вочеловечении и в освящающей силе Духа вернуть все творение в состояние столь же уникальной, как Его собственная, связи с Отцом. Лишь так мы можем присоединиться к Его благодарению [eucharistia) и Его прошению и с полным правом читать молитву «Отче наш».