Бычков - Эстетика Аврелия Августина

Культура поздней античности знаменательна своим переходным характером. Именно тогда подводился итог многовековому развитию сложных и противоречивых культур древности и намечались черты нового этапа истории — средневекового. Особенно болезненно этот переход осуществлялся в сфере духовной культуры. Традиционная античная духовность, предельную концентрацию которой можно усмотреть в античной философии, отнюдь не без боя сдавала свои позиции. Для поздней античности характерен предельный накал духовной борьбы — острая схватка нового со старым.

 

В IV в. с признанием христианства официальной религией Римской империи исход этой борьбы, казалось, был уже предрешен, однако страсти нз утихали, но борьба стала принимать иные формы. Если христианские апологеты II — III вв. активно противостояли всем формам и проявлениям античной культуры, то в IV— V вв. фронт борьбы в целом сузился до чисто религиозной сферы и конфликт начал развиваться вглубь, проявляясь, в частности, в борьбе официального церковно-государственного христианства с различными отклонениями от него — ересями. 

 

Этот богатый и напряженнейший период культурно-исторического развития греко-римского мира в латинской части империи отмечен деятельностью Аврелия Августина, мыслителя, по силе ума и духовности не уступавшего таким крупнейшим философам древности, как Платон и Аристотель. Личность Августина, сильная и глубокая, но предельно противоречивая в своем развитии, как бы сконцентрировала в себе всю сущность сложпого пятипекового пути духовного развития поздней античности. 

 

М.: Искусство, 1984. 264 с.

 

Введение 

Заключение

Примечания 

 

 

Когда мы думаем о закате античного мира на Западе, когда мы обращаемся мысленным взором к последним десятилетиям римской культуры, перед нами встает образ известного мыслителя поздней античности Аврелия Августина (354—430), вписавшего заключительные страницы в историю духовной культуры Рима и, пожалуй, всей античности и заложившего своими трудами прочный фундамент новой культуры— средневековой. Вряд ли имеет большой смысл спорить о том, какой эпохе больше принадлежит Августин — античности или средним векам. С одинаковым успехом его можно считать последним в ряду больших мыслителей античности и первым крупным идеологом средневековья. Однако если говорить более строго, его духовная деятельность далеко выходит за рамки того достаточно устойчивого стереотипа, с которым мы привыкли связывать античную культуру, и еще плохо вписывается в абрис культуры средневековой.

 

Августин, может быть, более, чем кто-либо иной, принадлежал своему времени, уже не античному, но еще и не средневековому. Августин был человеком и мыслителем одного из сложнейших в истории культуры переходных периодов. При этом, как показывает историческая ретроспектива, он оказался на гребне последней волны античной культуры, которая вот-вот должна была обрушиться и уступить место новой, уже набирающей силу в ее недрах и под ее прикрытием волне грядущей культуры — средневековой. Сам Августин, однако, не осознавал этого своего пограничного положения. Он не предвидел падения античной культуры, жил и думал как античный человек, а не как один из главных идеологов «господствующей по всему миру церкви средних веков» К Это не помешало ему тем не менее стать для всего западного христианства авторитетнейшим «отцом церкви», одним из основоположников «схоластического метода» мышления, заслужить с легкой руки Абеляра титул «excellentissimus doctor» (Introd. ad theol. 1, 2). 

 

Опираясь на традиции античных философских систем (прежде всего на платоновско-неоплатоническую), сохраняя многие элементы этих систем, Августин заложил фундамент новой философии и даже, как полагает современный немецкий философ, «создал христианскую философию в ее предельном латинском варианте». В средние века августинизм повсеместно господствовал в западной философии. Только с XIII в. у него появился серьезный соперник — томизм, который, однако, был авторитетен только у католиков, в то время как августинизм нашел активных сторонников и среди протестантов. Если обратиться к августиновской эстетике, то все сказанное вполне правомерно отнести и к ней, но с некоторыми коррективами, которые вытекают из особенностей индивидуального духовного развития Августина. В то время как многие основные положения его философии сформировались в зрелый и поздний период его жизни, когда он весь был погружен в духовный и социально-практический мир христианства, эстетические взгляды Августина сложились в основном па раннем этапе его жизни, в период активных духовных исканий, сомнений и разочарований.

 

Это отнюдь не означает, конечно, что эстетика Августина не развивалась по мере его духовной эволюции, однако изменения в ней были менее заметны и менее существенны, чем в его философских взглядах. Ядро эстетики Августина сложилось значительно раньше, чем основные представления его философии. В трактатах зрелого периода, посвященных в осповном проблемам философско-религиозного характера, экскурсы в эстетику у него часто представляют собой почти дословное повторение идей, высказанных в ранних сочинениях. Разумеется, развиваясь в системе религиозного, по определению К. Маркса, «превратного мировоззрения», эта эстетика складывалась, по существу, как теологическая, носила ярко выраженный абстрактно-мистический характер. Ставя — и часто впервые — многие интересные эстетические вопросы, Августин решает их, отправляясь от некой высшей, «божественной» сущности.

 

Рассматривая эти идеалистические решения, необходимо помнить ленинское методологическое указание о том, что у религиозной философии, «конечно, есть гносеологические корни, она не беспочвенна, она есть пустоцвет, бесспорно, но пустоцвет, растущий на живом дереве, живого, плодотворного, истинного, могучего, всесильного, объективного, абсолютного, человеческого познания». Марксистская методология позволяет, пользуясь словами К. Маркса, «посредством анализа мистического, самому себе неясного сознания» отчетливо увидеть за абстрактно-схоластической формой то рациональное зерно, тот узел позитивпых проблем, который пыталась распутать ищущая мысль позднеантичного философа. «При этом окажется, —  указывал на смысл такого подхода Маркс, — что мир уже давно грезит о предмете, которым можно действительно овладеть, только осознав его. Окажется, что речь идет не о том, чтобы мысленно провести большую разграничительную черту между прошедшим и будущим, а о том, чтобы осуществить мысли прошлого. И, наконец, обнаружится, что человечество не начинав! новой работы, а сознательно осуществляет свою старую 

работу». 

 

Наделенный от природы даром обостренной эмоционально-эстетической восприимчивости, Августин всегда, особенно в молодости, был чуток к художественной культуре своего времени, к эстетическим теориям античности, которые он знал достаточно хорошо и на которые опирался в своих многочисленных произведениях. И не просто опирался, но определенным образом синтезировал, приводя их в систему. В своей эстетике Августин в значительно большей мере, чем в философии, предстает античным мыслителем, завершителем многовековой истории античной эстетики. Здесь мы могли бы почти согласиться с выводами чешского исследователя августиновской эстетики К. Свободы, который еще полвека назад писал: «...эстетика Августина является синтезом и венцом античной эстетики. <С...> Августин почти ничего не почерпнул из иудеохристианских идей, кроме, быть может, тех случаев, когда он идентифицировал высшую идею Платона с Богом, когда называл бога создателем всякой красоты, когда высоко оценивал аллегорию и не доверял театру и классическим искусствам». Эта оговорка Свободы не случайна: действительно, новая духовная культура IV в. наложила свой отпечаток и на эстетику Августина; отпечаток, правда, не слишком рельефный и не сразу усмотренный историками эстетики, сводившими, как правило, всю эстетику к теории красоты. 

 

Эстетика Аврелия Августина — конечно же, «венец античной эстетики», но она же — и прочный фундамент эстетики средневековой, ее основательные начала. Ибо сам венец-то собирался из античных ценностей, но уже по новой мерке. Из античных эстетических теорий Августин почерпнул и развил прежде всего то, что было созвучно духовным исканиям эпохи. И библейский угол зрения играл здесь далеко не последнюю роль. «Венец» античной эстетики складывался уже sub specie scripturae sacrae, определяя тем самым непрерывность эстетической традиции. Августин, пишет современный историк эстетики, «чувствовал себя римлянином так же органично, как и христианином; он принадлежал еще к античной культуре и ужо принадлежал к культуре христианской; он в полной мере пользовался достижениями древней культуры и создавал новую. В его сочинениях сталкиваются две эпохи, две философии, две эстетики: он воспринял эстетические принципы древних, но преобразил их и в преображенном виде передал средним векам. Он был узловым пунктом истории эстетики: к нему сходятся все линии древней эстетики, от пего идут пути эстетики средневековой». 

 

Ко времени Августина кризис многих античных ценностей, «процесс разложения старого мира» достиг своего предела. Христианство уже на протяжении нескольких столетий выступало, по словам Ф. Энгельса, в качестве «единственного элемента, который противостоял этому процессу разложения — ибо само христианство было его собственным неизбежным продуктом — и который поэтому сохранялся и рос, тогда как другие элементы были только мотыльками-однодневками» п. Процесс становления и углубления христианского мироощущения нашел непосредственное воплощение и в духовном развитии самого Августина (подробнее см. гл. 1), отразившись на формировании его эстетических взглядов. Августин, конечно же, сознательно не ставил перед собой задачи обобщать достижейия античности и создать на их основе новую эстетическую теорию. Он, кате и вся античность, вообще не знал, что такая теория возможна. Более того, он не стремился даже и к сознательному созданию какой-либо философской системы. Активно участвуя сначала в светской, а затем в религиозной жизни своего времени, он просто пытался осмыслить основные проблемы человеческого бытия и помочь людям найти правильный путь в жизни. Естественно, что как человек своего времени он мыслил и действовал в духе этого времени.

 

За исключением ряда ранних философских сочинений (386—391 гг.) почти все многочисленные работы Августина (а писал он практически ежедневно в течение сорока лет) написаны на злобу дня — по поводу конкретных событий церковной или культурной жизни тех лет или в связи с теми вопросами, с которыми к нему, видному церковному авторитету, часто обращались как знакомые, так п незнакомые люди. В его работах исследователи обнаруживают массу противоречий, и тем не менее все они приходят к выводу о системности его мышления, о наличии у него оригинальной философской системы, хотя и не упорядоченной самим Августином, но достаточно ясно вычитываемой из его работ. Эстетические идеи занимают важное место в общей мировоззренческой системе гиппонского мыслителя, хотя они разбросаны по его работам еще более хаотично, чем философские суждения. Однако и они при внимательном изучении складываются в достаточно целостную систему, где, пожалуй, ни одна из основных эстетических проблем не оказалась забытой. С сожалением следует отметить, что эта сторона августиновского наследия до сих пор остается наименее изученной. В поистине бескрайнем море «августинианы», насчитывающей многие тысячи названий, среди работ, затрагивающих самые разнообразные аспекты мировоззрения мыслителя, исследования, посвященные его эстетическим взглядам, можно пересчитать по пальцам. 

 

Среди старых работ, к сожалению, оказавшихся для нас недоступными, следует указать на штудии А. Берто (1891), В. Тимме (1908) и И. Грубана (1920). В 1909 г. в Германии были защищены сразу две диссертации по эстетике Августина — К. Эшвайлером и А. Викманом. Оба соискателя ограничились рассмотрением отдельных аспектов проблемы прекрасного у Августина. При этом первого из них интересовали не столько представления Августина о прекрасном сами по себе, сколько их влияние на его религиозную философию. А. Викман, напротив, заостряет свое внимание на собственно эстетической проблематике Августина, справедливо упрекнув исследователей в том, что они совершенно «просмотрели» всю раннехристианскую и средневековую эстетику. Викман,  пожалуй, первым из историков эстетики в своей серьезной и интересной для его времени работе почувствовал своеобразие и широту эстетических представлений Августина. Свою диссертацию он рассматривал лишь как небольшой фрагмент еще не осуществленных исследований в области августиновской эстетики . В ней Викман попытался дать общее определение прекрасного у Августина, проанализировал виды и ступени прекрасного, его свойства, понятие чувственной красоты. Интересным, хотя и достаточно частным эстетическим исследованием можно считать работу Г. Эделыптейна о музыкальных воззрениях Августина. Здесь автор анализирует представления Августина о числе, ритме, музыке, чувственном суждении по трактату «De musica». 

 

Все эти работы нодготовили появление специального и до наших дней остающегося наиболее полным исследования К. Свободы «Эстетика св. Августина и ее источники», увидевшего свет в 1933 г.. Работа чешского эстетика до сих пор сохраняет свое значение в качестве единственного и достаточно подробного источниковедческого исследования. В ней проанализированы практически все сохранившиеся произведения Августина под углом выявления в них эстетических суждений и соотнесения их с взглядами античных авторов. Основное внимание Свобода направил на конкретный анализ источников, показав, что наряду с прекрасным, которое и в этой работе стоит на нервом месте, Августин уделял много внимания числу, порядку, некоторым видам искусства, проблемам художника, эмоционального восприятия, образа, аллегории, удовольствия и т. п. В этом исследовании в том или ином плане затрагиваются практически все реальные проблемы августиновской эстетики. Однако монография чешского ученого лишь первый, хотя и серьезный шаг на пути к исследованию эстетических взглядов Августина в их целостном виде. Свобода ограничился краткими обобщающими выводами, отметив, что из сочинений Августина вырисовывается целостная эстетическая система, но самой этой системы так и не изложил. В книге Свободы совершенно оставлен в стороне вопрос о месте эстетики в мировоззренческой системе Августина. 

 

Вышедшая в 1939 г. работа Э. Чепмена посвящена в основном проблеме прекрасного у Августина. Только частично затрагивается в ней вопрос о таких «эстетических компонентах», как число, форма, единство, порядок, и несколько страниц отведено вопросам искусства. В 1969 г. появилась небольшая, но интересная монография Т. Манфердини, в которой эстетика Августина рассматривается в проблемном плане. Наряду с проблемой красоты автор поднимает вопрос о рационализации чувства у Августина, о чувственном восприятии, эстетической аксиологии, о критерии эстетического суждения и т. п., то есть уделяет внимание психологической стороне августиновской эстетики, намечая новые подходы к анализу эстетического наследия христианского философа. Кроме этих монографических исследований можно было бы указать на небольшой ряд статей по отдельным проблемам эстетики Августина. В процессе изложения материала на них сделаны ссылки в соответствующих разделах книги. 

 

В общих историях эстетики Августину до сих пор уделяется (если вообще уделяется) незаслуженно мало внимания. Исключение составляют лишь некоторые труды этого типа. Это прежде всего многотомпое исследование по религиозной эстетике Г.-У. фон Бальтазара, во втором томе которого 50 страниц посвящено эстетике Августина. Анализируя ряд фундаментальных проблем этой эстетики (такие, как видение, свет, единство, иллюминация, прекрасное и его связь со светом, образ, аналогия и др.) фон Бальтазар делает это неадекватно — в свете своего религиозного мировосприятия. Другой работой, знаменующей собой новый шаг в исследовании августиновской эстетики, является небольшая по объему, но емкая по содержанию глава в «Средневековой эстетике» В. Татаркевича. Польский ученый осуществил то, на что не хватило времени его чешскому коллеге: опираясь прежде всего на материалы Свободы, он обобщил все, что до него было сделано на путях изучения эстетики Августина, анализируя ее уже с позиций теоретической эстетики середины XX в. Татаркевич впервые определил место Августина в истории эстетики и показал значение его эстетических взглядов для развития последующей, прежде всего средневековой, эстетики. 

 

В отечественной историко-эстетической литературе взгляды Августина до последнего времени не подвергались специальному анализу. Только в первом томе «Памятников мировой эстетической мысли» В. П. Зубов поместил небольшую, но хорошую подборку эстетических текстов Августина, да несколько страниц уделили ему М. Ф. Овсянников в своей «Истории эстетической мысли» и В. П. Шестаков в «Очерках по истории эстетики». Это тем более досадно, что философские взгляды Августина постоянно были и остаются в поле внимания как русских, так и советских исследователей26. Предлагаемая читателям работа и возникла из стремления автора хотя бы частично восполнить этот пробел в наших историко-эстетических исследованиях.