Элиаде - Сочинения-3 - Миф о вечном возвращении

В. Вундт предпринял попытку интерпретации мифа с позиций психологии, подчеркивая в генезисе мифов роль аффективных состояний (эта линия была продолжена 3. Фрейдом) и ассоциативных связей, проявляющихся в том числе и в языке: например, ряд мрак-холод-смерть[1]. Для Элиаде характерен интерес к ассоциативным связям в мифологическом сознании, приводящим к уподоблению и отождествлению на первый взгляд весьма удаленных друг от друга феноменов.

 

М. Элиаде воспринял ряд идей функциональной школы, основателем которой принято считать исследователя мифологии австралийских аборигенов Б. Малиновского. При чтении предлагаемых работ Элиаде нельзя не заметить приверженность последнего одному из важнейших тезисов функционалистов: миф — это не просто рассказ, он имеет социально-психологические функции, поддерживает традиционную преемственность, освящая социальные установления и обряды; миф и обряд принципиально едины, и это единство проявляется в повторяющемся воспроизводстве действия, имевшего место в «первичное время», «правремя» (Urzeit), необходимом для поддержания космического и социального порядка.

 

Для французской (в территориальном смысле) мифологической школы (Л. Ле-ви-Брюль, К. Леви-Стросс, Ж. Дюмезиль), восходящей к социологической доктрине Э. Дюркгейма, характерно особое внимание к проблемам специфики мифологического мышления. Для Л. Леви-Брюля — создателя теории о «дологическом» характере коллективных представлений примитивных народов — мифологическое мышление управляется не логическим законом исключенного третьего (если А = В, а В = С, то и А = С), а законом партиципации (сопричастности), в результате чего возникают отношения сопричастности между тотемической группой и стороной света, между стороной света и цветом или мифологическим животным и т. п.

 

Тем самым пространство для мифологического сознания не однородно, разные его части обладают различными качествами и сопричастны различным объектам. К. Леви-Огросс и Ж. Дюмезиль принадлежат к структуралистскому направлению, и их влияние на Элиаде менее заметно, хотя он неоднократно ссылается на работы Дюмезиля по индоевропейской мифологии. Элиаде предпочитает искать архетипы, конструируя их часто из разнородного и разновременного материала, не обращая внимания на принцип историзма.

 

Разбор истоков концепции Элиаде, разумеется, можно было бы продолжить, упомянув Э. Кассирера (Философия символических форм), автора теории архетипов К. Юнга и других, но это заняло бы чрезмерно много места. Мне хотелось бы лишь акцентировать ту незатейливую мысль, что М. Элиаде занимает свое место в ряду исследователей мифологии XX столетия. Он сумел вобрать в себя многие ценные идеи предшественников и современников и создал свою концепцию, представляющую несомненный интерес для современного читателя, но в чем-то эклектичную, в чем-то непоследовательную (скажем, трудно оправдать его неразборчивость в привлечении библейского материала: Новый Завет принципиально антимифологичен, а материал Ветхого Завета требует очень дифференцированного отношения).

 

В конце XX века после многочисленных работ Ж. Дюмезиля, Э. Бенвениста, В. Н. Топорова и их последователей центр мифологических исследований сместился в сторону филологии и лингвистики. Строгие лингвистические методы открыли новые возможности для изучения мифов и мифологического мышления. Я вовсе не хочу сказать, что лингвистика вытесняет или заменяет традиционную науку о мифах, скорее она ее дополняет, предоставляя новые эвристические возможности.

 

В. Калыгин

^[1] См.: Вундт В. Миф и религия / Пер. с нем. СПб., 1913.