Ковельман - Герменевтика еврейских текстов - Чейсовская коллекция

Аркадий Ковельман - Герменевтика еврейских текстов

• Предмет и задачи герменевтики как науки
• Еврейская герменевтика до появления раввинистической экзегезы
• Раввинистическая герменевтика
в формативный период (II—VII вв.)
• Раввинистическая герменевтика
 в Средние века
• Рождение научной герменевтики еврейских текстов и ее основные черты
• Неокантианская герменевтикаи раввинистические исследования
• Структурализм и раввинистические исследования
• Постструктурализм и раввинистические исследования
• Текстовые коды и их расшифровка
• Композиция и структура текстов
• Структура текста и символический код
• Герменевтика и исторический факт

Герменевтика и исторический факт

Один из важнейших вопросов, стоящих перед исследователем текстов, — насколько эти тексты позволяют увидеть и познать исторический факт, какого рода исторический факт стоит за этими текстами. Ответ, который неоднократно давали Деррида и Барт, кажется простым, хотя простым совсем не является: «мы не знаем ничего, кроме текста». Очевидно, что отвечающие не имели в виду отрицание реальной политической, экономической или иной истории. Деррида писал:

…Если не существует тематического единства или полного смысла, который можно было бы присвоить по ту сторону от текстуальных инстанций, в воображаемом, в интенциональности или в опыте, текст больше не является выражением или представлением (счастливым или несчастным) некой истины, которая могла бы расщепляться или вновь собираться в полисемичной литературе. Поэтому понятие полисемии следовало бы заменить понятием диссеминации[18].

Иными словами, «по ту сторону от текстуальных инстанций» много чего существует. Существует опыт, существует воображение, существуют намерения (интенции). Но все это не являет собой единства, истины, до которой можно было бы добраться. Сам по себе предмет истории, историческая истина, перестает быть истиной, теряя единство. Отсюда возможность множественности трактовок, бесконечной диссеминации, которая и наличествует в тексте. Традиционная задача историка — выяснить, «как оно было на самом деле», — оказывается снята.

Такой пессимистический взгляд на возможности исторического познания распространен среди сторонников постструктуралистской герменевтики. Выше мы уже разбирали статью Стивена Мейсона о методике изучения текстов Иосифа Флавия. Критика Мейсона затрагивает коренные вопросы исторического познания. Действительно, со времен Коллингвуда принято считать, что историческое познание способно пробиться к «ненамеренным свидетельствам», содержащимся в источниках. Исследователь при этом выступает в роли следователя, который сравнивает свидетельские показания и вырабатывает свою версию случившегося, не совпадающую с версией свидетелей. Если свидетелей много, говорит нам Мейсон, такое можно допустить. Но, если мы располагаем для какого‑то набора событий только показаниями одного свидетеля (Иосифа Флавия), то невозможно поймать этого свидетеля на противоречиях, обнаружить за его текстом скрываемые им факты, построить свою версию событий. У нас есть только то, что у нас есть, — сочинение древнего историка, в полной мере отражающее риторику его эпохи.

Тем не менее, замечает Мейсон, не все возможности для нас закрыты. Во — первых, мы можем строить гипотезы о характере событий в Иудее, опираясь на сравнения и сопоставления с событиями в других провинциях и на прочие параллели. Пока такие гипотезы не претендуют на достоверность, они имеют право на существование. Во — вторых, мы можем переключить наше внимание от событий позади текста Иосифа к самому тексту. Сам текст является историческим фактом, родившимся при определенных обстоятельствах. Например, мы можем выяснить, кто были читатели Иосифа, кто были его друзья и покровители. Изучение читательской аудитории Иосифа важно для истории Рима в эпоху Флавиев.

На наш взгляд, Мейсон чрезмерно сужает исследовательские возможности историка. Чтобы открыть окно к этим возможностям, нужно понять, что, собственно, историк хочет узнать. Обычно в фокусе историка находятся какие‑то события, а также причины событий и мотивы их участников. Мейсон совершенно справедливо замечает, что текст историка отражает не реальность, но риторические клише. По — видимому, это, прежде всего, относится к мотивам участников событий, которые выражены речами, представленными в источниках. Но здесь надо заметить, что за риторическими клише стоит философская и религиозная традиция. Эти клише могут и должны быть изучены с помощью герменевтических текстов и методик. За риторикой может скрываться реальная идеология тех или иных партий (оптиматов, популяров и т. п.). Мы хорошо знаем, что именно идеология часто является главным мотивом поведения, а вовсе не непосредственные интересы участников исторического процесса. Понимая идеологию, мы понимаем и мотивы событий, и сами эти события.

Герменевтика поэтому является важнейшим инструментом исторического познания. Вскрывая глубинные слои текста, находя скрытые цитаты, аллюзии, метафоры, аллегории, мы узнаем идеологию участников исторических событий, что позволяет нам понять их поступки. Классическим примером герменевтического изучения идеологии является книга известного немецкого историка Мартина Хенгеля (1926–2009) «Зелоты»[19]. Хенгель прослеживает «генеалогию» зелотов (как она понималась ими самими) вплоть до библейского персонажа Пинхаса (Финееса). Он показывает, как библейские цитаты и аллюзии преломлялись в программе зелотов. В результате становится понятной логика поступков зелотов и проясняются многие моменты Иудейской войны.

Невозможно понять трагическую историю александрийских евреев, не прибегая к герменевтике. Изучение трактатов Филона и Послания Аристея позволяет обнаружить противоречия в сознании и поведении александрийских евреев. Развертывание этих противоречий привело эллинистический иудаизм к гибели в ходе погромов и восстаний первых двух столетий христианской эры. Следует заметить, что сочинения Иосифа Флавия, Филона и других писателей эпохи Второго храма насыщены аллюзиями и скрытыми цитатами, изобилуют метафорами и аллегориями. Герменевтический подход позволяет извлечь из этих текстов гораздо больше, чем расположено на их поверхности. В отличие от поиска «ненамеренных свидетельств», герменевтический подход при правильном применении обладает огромной долей объективности.

Важнейшей герменевтической задачей является установление соответствий между источниками, написанными на разных языках и принадлежащими к различным культурам или субкультурам. Каждая культура вырабатывает свою систему категорий. Белые и красные во время Гражданской войны в России обобщали социальную действительность с помощью понятий иногда общих, иногда различных. Но даже те понятия, которые имели общие имена, совершенно не совпадали по своему значению. Различные системы понятий отражены в эллинистической еврейской культуре, в Устной Торе, в Новом Завете и в кумранских документах. Найти соответствие между этими понятиями чрезвычайно сложно. Более того, сама эта задача часто представляется ложной, поскольку принципы деления в разных системах разные. Традиционно считалось, что кумранская община принадлежит к течению ессеев, как их описал Иосиф Флавий. В последнее время многие доказывают, что в документах Кумрана есть возвышение роли потомков первосвященника Цадока, а это говорит о принадлежности кумранитов к саддукеям. Вдобавок «галаха» Кумрана близка к «галахе» саддукеев. На это можно возразить, отметив, что деление на три «секты» (саддукеи, фарисеи и ессеи) есть не просто эмпирический факт, но плод категоризации, произведенной Иосифом Флавием. Иосиф уподобил эти три «секты» философским школам и описал их в духе философских школ. Для него гораздо важнее были образ жизни ессеев и их отношение к судьбе, чем их толкование Торы или отношение к потомкам Цадока.

Образ фарисеев в Новом Завете, у Иосифа Флавия и в Устной Торе также совершенно разнится. Устная Тора представляет фарисеев маргинальным течением, аскетами в духе ессеев у Иосифа, хотя и она (как и Новый Завет) склонна изображать их лицемерами. Никто из великих законоучителей (Гилель, Шамай, Гамлиэль и др.) не предстает фарисеем. Новый Завет и Иосиф, напротив, говорят о преобладающем влиянии фарисеев в еврейском обществе, причем Новый Завет явно указывает на Гамлиэля (Гамалиила) как на главу фарисеев своего времени. Нечего и говорить о том, что авторы и редакторы Устной Торы не причисляют себя к фарисеям или их последователям. Требуется гигантская герменевтическая работа, чтобы разобраться в этом материале и извлечь из него историческую истину. Здесь мы сталкиваемся уже не с трудностью работы с одним отдельным источником (при нехватке материала), а с трудностью согласования разных источников. Свидетели говорят на разных языках, что крайне затрудняет работу следователя.

Отметим, что тот исторический факт, который мы пытаемся найти «в тексте» или «позади текста», сплошь и рядом является феноменом сознания, но это не умаляет его фактичности. Мы не только узнаем историческую концепцию или идеологию Иосифа Флавия или редакторов Талмуда, но мы можем вычленить слухи, идеи, идеологии, которые попали в текст Иосифа или Талмуда из тех или других эпох и социальных слоев. Когда трактат Талмуда Гитин сообщает нам, что Нерон бежал из‑под стен Иерусалима и перешел в иудаизм, он доносит до нас обрывок легенды о Лженероне, возникшей после смерти императора в 68 г. Эта легенда была «историческим ядром» талмудического рассказа. Без восстановления «слухов», легенд, идей данной эпохи невозможно понимание поступков, оценка вероятности тех или иных событий и т. п.