Карл Лёвит - Смысл в истории. Теологические предпосылки философии истории

Написанная на английском языке во время пребывания в Америке, — где оказался покинувший нацистскую Германию автор после Италии и Японии, — работа «Смысл в истории. Теологические предпосылки философии истории» является одной из главных книг немецко-еврейского мыслителя Карла Лёвита наряду с «От Гегеля к Ницше» и «Ницшевской философией вечного возвращения того же», ранее уже издававшимися на русском языке. В отличие от упомянутых работ «Смысл в истории» выходит за пределы более привычных для Лёвита контекстов «истории немецкого духа», развивая, однако, уже намеченные в предшествующих исследованиях темы — генеалогию западного исторического сознания и проблему переноса иудео-христианских эсхатологических моделей времени в нововременную философию — на обширном историческом материале: от Тойбни и Шпенглера до Ветхого и Нового Заветов.

Крупнейший немецкий интеллектуальный историк Ханс Блюменберг отмечал, что эта работа «возымела длительный догматизирующий эффект в Германии с момента своего появления в 1949 году», разрушение которого было одной из задач его собственной книги «Легитимность Нового времени». В «Смысле в истории» представлено одно из наиболее влиятельных в послевоенный период высказываний о генеалогии нововременного мышления (а данный период был весьма плодовит в этом отношении), и в так называемом споре о секуляризации (формулировка интеллектуального историка Жан-Клода Моно) позиция Лёвита оказалась для многих определяющей. Тезис, раскрываемый и обосновываемый на страницах «Смысла в истории», в сжатом виде можно представить так: сведение мира к историческому миру человека и полагание этого мира как устремленного к некоей конечной цели было непреднамеренным следствием и искажением эсхатологической иудео-христианской модели времени, примененной к мирской истории.

Предложенное Левитом прочтение истории новоевропейского мышления как преломления и трансформации этой модели призвано продемонстрировать путь к выходу из мышления, этой моделью скованного. В настоящей статье мы постараемся раскрыть различные аспекты этого тезиса и прояснить стоящую за ним ключевую философскую мотивацию. Для этого мы сведем Лёвита с его критиками и постараемся освоить историко-философскую территорию, внутри которой этот тезис был размещен. На ней мы встретим таких мыслителей, как Якоб Таубес, Эрик Фёгелин, Ганс Йонас, Мартин Хайдеггер, Лео Штраус, Ханна Арендт, Ханс Блюменберг, Юрген Хамбермас, Оскар Кульман и Юрген Мольтман. Дискуссия, которая сопровождала лёвитовский тезис, имеет множество подразделов, и части из них мы постараемся коснуться: это вопросы об обоснованности теории секуляризации, «легитимности» нововременного мышления, гомологии между ключевыми элементами модерного мышления и гностицизма, присутствии эсхатологии в нововременных теориях прогресса и революции.

Если бы все это разнообразие тем потребовалось свести к одному исходному вопросу, мы бы предложили следующую формулировку: какие еще остались у западного человека неизрасходованные возможности пребывания в истории и во времени? Особую срочность этот вопрос имел в послевоенный период, когда разразились все те споры, о которых мы будем говорить. Ответ Лёвита на этот вопрос был, пожалуй, самым ригористичным и радикальным: он предстает в производимой Лёвитом «деструкции» нововременного исторического сознания и самой категории будущего, в критической ревизии философий и мировоззрений, так или иначе отталкивающихся от образа человека, устремленного к концу и открытого перед грядущим. В своей попытке «усмирить» «темпорализацию» человеческого опыта и переориентировать его, скорее, на пространство Карл Лёвит предвосхищает множество тенденций, которые Фредрик Джеймисон, характеризуя ситуацию постмодерна, позднее обобщит в понятии «пространственного поворота». Знаменитое различие между «пространством опыта» и «горизонтом ожидания», предложенное Райнахтом Козеллеком, участником и ассистентом лёвитовских семинаров, для анализа модерного способа проживания времени, также наследует лёвитовский «деструкционный» импульс.

У Лёвита не было непосредственных учеников и «концепции», которая могла бы быть наследована и переписана. В эссе «Хайдеггер: мыслитель в скудные времена» он признавался: «Его [Хайдеггера] ученики — и автор данного сочинения в их числе — полностью заменили философию интерпретациями истории философии. Они обратили нужду скудного времени, в котором сократическая воля к знанию и сопровождающее ее признание невежества оказались утрачены, в добродетель понимания [курсив наш. — А. С.]». Конфликт, разворачивающийся в письме Лёвита, есть конфликт между никогда не завершающимися чтением и интерпретацией истории философии, с одной стороны, и заявленной целью — покончить с «историзирующим чтением» и пройти к самоданности мира, или природы, по ту сторону человеческих нужд и человеческой истории — с другой. Лёвит очевидным образом не достиг этой цели, однако его незавершенный проект (уже вне прямой связи с Лёвитом и его контекстами) обретает жизнь в современной философской мысли — в новых философиях природы и стремлении мыслить мир без «человеческого».