Носэ – Цецилия

Первые солнечные лучи едва золотили вершину Капитолийского холма, и только громадный храм Юпитера-громовержца был освещен в столице империи, тогда как здания, построенные у подножья холма, оставались в тени. Рим — властитель, царь всех народов — начинал пробуждаться.

Не из дворца и не из храма доносился легкий шум, приносимый утренним ветерком. Шел он из темных закоулков, где жалась огромная толпа людей. Тут были греки и, главным образом, египтяне. Их стоны, жалобы и проклятья, произносимые на различных наречиях, смешивались с бранью и щелканьем хлыстов римлян, их хозяев, которые вели этих несчастных на назначенный в тот день большой базар. Через несколько часов братья и сестры, мужья и жены расстанутся, быть может, навеки.

Крепко держась за руки, в самом центре этой толпы находились юноша и девушка. Это были не обыкновенные невольники. Место, которое они занимали в рядах, казалось, было выбрано с умыслом, и можно было сказать, что хозяин, не желая обесценить их, хотел избавить эти тела от ран, наносимых грубыми и безжалостными вожатыми.

Девушка казалась слабой и нежной; юноша отличался от товарищей по неволе тонкими чертами лица и белой кожей, что говорило о его высоком происхождении. Оба были одеты в длинные полотняные туники, определявшими их национальность. Невольно бросалась в глаза гордая и благородная осанка юноши, когда он нагибался к сестре, чтобы сказать ей несколько ободряющих слов.

— Я уже взрослый, дорогая Цецилия, — тихо произнес он, — я буду работать для нашего освобождения, сначала твоего, а потом и моего.

Эти обещания хоть как-то облегчали горе девушки, которая со страхом ожидала разлуки с братом.

— О, если бы они продавали нас в Афинах, Луций! Может быть, там нашелся бы какой-нибудь друг нашей семьи, который купил бы нас обоих! — и глубокий вздох вырвался из груди девушки.

— Быть может, нас купят вместе, — ответил юноша.

По выражению его глаз и по тому, как он произнес слово «купят», было видно, как тяжела ему мысль о предстоящей неволе.