Шауб - Смерть и возрождение - загробный мир боспо­рян

Краеугольной для каждого  человеческого су­щества, независимо от времени  и  места его жизни, является проблема смерти.

 

Люди всегда стремились познать «тайны гроба роковые», однако религиозно­ мифологические  представления о  потустороннем мире почти  у  всех народов древности  отличались смутностью и противоречивостью. Не представляли собой исключения в данном случае  и  греки. Их  по­гребальные памятники  (надгробные рельефы, рас­писные вазы, фрески) часто дают совершенно иную картину посмертного существования души (загроб­ный пир, приобщение к свите Диониса или Афродиты и  проч.),  нежели  письменные источни ки. Начиная с Гомера, в литературных произведениях постоянно упоминается о том, что бесплотные души  умерших навсегда отправляются в  мрачное подземное цар­ство Аида,  причем нередко сообщаются об  этом царстве даже разнообразные топографические под­робности.

 

В  то  же  время у одних  и тех же авторов могут быть упоминания и о других загробных мирах, находящихся  на  краю  земли  ил и  на  отдаленных «островах  Блаженных»,  где счастливо продолжа­ется посмертное существование  избранных геро­ев.  Одним  из таких  потусторонних миров некогда представлялось грекам  Северное Причерноморье. Об этом свидетельствует тот факт, что все важнейшие сюжеты  и  персонажи эллинских  мифов, связанных с данной территорией,  имели  прямое отношение не только к греческим представлениям о «загробье», но  и  к шаманским  верованиям о странствиях души, характерным для причерноморских варваров, а так­же к почитанию местной Великой богини  - прежде всего,  в  ее  аспекте повелительницы душ умерших. По сообщениям античных авторов, около середи­ны Vll  в.  дон.  э.  в  причерноморских степях появи­лись скифы, вытеснившие ранее господствовавших здесь киммерийцев. Однако «вечный мрак» упоми­наемой Гомером страны киммерийцев объясняется отнюдь  не  климатическими  условиями, но «связью с  царством мертвых»

 

Аналогичная  ассоциация характерна не только для киммерийцев. Так, петер­бургский  археолог М.  Ю.  Вахтина  вполне обосно­ванно предполагает, что в ряде «скифских» сюжетов на памятниках аттического искусства, обнаруженных в Северном Причерноморье, «отражена та же идея связи  причерноморских варваров с загробным ми­ром и погребальным ритуалом» Эта связь особенно четко прослеживается в  погребальном контексте. Ярким ее примером является сцена загробной охоты, представленная на рельефном лекифе (яйцевидном сосуде с узким  горлом и устьем с утолщением-рас­трубом) афинского мастера  Ксенофанта (ок. 380 г. до н. э.), найденном в одном из курганов близ столи­цы  Боспорского царства  Пантикапея (современной Керчи)

 

Самым грандиозным памятником боспорской по­гребальной архитектуры является так называемый «Царский курган» в окрестностях Керчи. Его высота достигает 17 м. В центре кургана находится небольшая квадратная камера склепа, над которой возвышается круглый в  плане высокий уступчатый свод. К склепу ведет изысканно оформленный русто­ванными каменными блоками дромос длиной 36 м. Это замечательное сооружение  отличается изуми­тельной гармоничностью своих  пропорций, проду­манностью декоративного убранства, тщательностью отделки.  Его символизм прозрачен: квадрат - это земная обитель, круглый свод  - небеса, дромос путь. Явно неслучаен и оптический эффект, который наблюдается в дромосе: путь к погребальной камере кажется гораздо короче, чем  при взгляде из  нее. И все это величественное и прекрасное сооружение предназначалось отнюдь не для любования, но ис­ключительно для единовременного  ритуального использования! (После завершения погребальных церемоний камера склепа была замурована, а дро­мос засыпан землей.) Нет сомнений, что курган был сооружен в  IV в. до н. э. для одного из выдающихся боспорских царей. Курганные погребения местной эллинизирован­ной  знати  отличались (особенно в  IV-11 вв. до н.  э.) исключительным богатством и  разнообразием ин­вентаря. Поэтому ничто не характеризует воззрения разноплеменных обитателей  Боспора на  потусто­ронни й  мир  так  ярко, как  эти  памятники.  Однако, поскольку письменными свидетельствами о загроб­ных представлениях греко-варварского населения Боспора наука  не располагает, необходимо сделать существенную оговорку. 

 

«К сожалению, нам очень мало известно о  ре­лигиозной  символике  погребальных церемоний в  архаических  и  традиционных обществах, - пи­шет крупнейший религиовед М. Элиаде. - Мы  со­знаем степень нашего невежества в этом вопросе, когда, по счастли вой  случай ности,  современный антрополог получает возможность быть свидетелем погребального ритуала и получить его объяснение. Так было с колумбийским антропологом Ж. Райхель­Долматовым, который в  1966 году присутствовал на погребении молодой девушки  из племени коги в  Сьерра-Невада-де-Санта-Мария. После того как выбрано место для могилы, шаман (тбта) совершает целый ряд ритуальных жестов и провозглашает: "Вот деревня смерти; вот церемониальный дом смерти; вот оно,  чрево. Я  открою дом. Дом закрыт,  и  я  со­бираюсь открыть его!" Вслед за этим он объявляет: "Дом открыт", - и показывает людям место, где они должны вырыть могилу. На дно могилы они кладут мелкие зеленые камешки, моллюсков и раковины улиток. Затем шаман тщетно пытается поднять тело, производя впечатление, что оно очень тяжелое; и только на девятый раз его попытки увенчиваются успехом. Тело кладется головой на восток, и шаман "закрывает дом", то есть засыпает могилу землей. За этим следуют другие ритуальные передвижения вокруг могилы и, наконец, все возвращаются в свою деревню. Вся церемония продолжается около двух часов.  Как заметил Райхель-Долматов, археолог будущего, раскопав могилу, обнаружил бы в  ней скелет, лежащий головой к востоку, а также камешки и  раковины. Самый ритуал и, прежде всего,  рели­гиозная идеология, которая стоит за ним, не могли бы быть при этом  "обнаружены".  Более того, для стороннего  наблюдателя сегодня символика  этой церемонии останется недоступной, если он не зна­ком  с религией племени коги в целом. Ибо, по на­блюдению Райхель-Долматова, "деревня Смерти" и "церемониальный дом Смерти" являются "верба­лизациями" кладбища, в то время как "дом" и "чрево" являются "вербализациями"  могилы (этим  объяс­няется эмбриональное положение тела, лежащего на  правом боку). За  этими  церемониями следуют "вербализации" жертвоприношений  как "пищи для мертвых" и  ритуал "открытия" и  "закрытия" "дома­чрева". Заключительный обряд очищения завершает церемонию. Более того, племя коги идентифицирует мир  - чрево Великой Матери  - с  каждой дерев­ней, каждым культовым домом, каждым жилищем и  каждой могилой. Когда шаман поднимает тело девять раз, это означает возвращение тела  через девяти месячный период  беременности  обратно в эмбриональное состояние. А так как могила уподо­бляется миру, то погребальные жертвоприношения приобретают космическое значение. Более того, жертвоприношения, "п ища для мертвых",  имеют еще  и сексуальный смысл, так как  в  мифах и  снах, а также в свадебных церемониях акт еды символи­зирует половой акт; следовательно, погребальные жертвоприношения изображают семя, оплодотво­ряющее Великую Мать»