Бачинин - Секуляризм и гомосексуальная революция

Актуально - насущно

---

 

 

 

 

 

Чтобы понять истинную суть секуляризма, следут припомнить главный библейский оценочный критерий: «По плодам их узнаете их» (Мф.7.16). Да, по плодам! И особенно по тем из них, которые не скороспелки, а являют собой логический итог всей исторической эволюции секуляризма. На один из таких плодов, в котором секуляризм явился без маски и камуфляжа,  предлагаю обратить внимание.

 

В наше время, уже практически в XXI веке секуляризм явил миру своё кровное детище - гомосексуальную революцию. Под аккомпанемент привычных рассуждений о свободе, либеральных ценностях, толерантности, равенстве, уважении к человеку,  в особенности к всевозможным меньшинствам явилось омерзительное моральное чудовище – государственные юридические стратегии легитимации и защиты сексуальных извращений. Но самое удивительное, что нашлись христиане и церкви, убаюканные человеколюбивой риторикой просвещенных западников, потерявшие христианскую бдительность и принявшие безобразного крошку Цахеса за писаного красавца. 

 

Историческая биография секуляризма, начавшаяся с тихого, вкрадчивого отдаления от Бога, пришла в итоге к очевидному дистанцированию от элементарных норм человеческой нравственности и здравого смысла. Мягкое, интеллигентное богоотрицание перешло в открытый бунт против Бога и Его категорического запрета на сексуальные извращения.

 

Может быть, кто-то и сомневается в пришествии гомосексуальной революции, но лично я – нет. Не буду ссылаться на сексуальную революцию ХХ века, которую тоже поначалу очень многие не признали и в победу которой не поверили.  Не буду приводить геокультурных аргументов и статистически-социологических данных о европейских и североамериканских реалиях, связанных с победным шествием гомосексуализма по просторам мировой цивилизации. Сошлюсь на крохотный пример из области личных впечатлений.

 

Был у меня френд – доктор филологии, медийная фигура, автор статей в модных интеллектуальных изданиях. Я считал за честь быть его френдом. Только два обстоятельства смущали меня: первое – то, что он позволял себе нецензурно браниться в публичном социокультурном пространстве. И вызывали недоумение отдельные его посты, выглядевшие, как бы это помягче выразиться, глуповатыми. Так, он, к примеру, мог пространно и подробно жаловаться своим френдам на сантехника, который у него дома, в туалете неаккуратно справил малую нужду. Я, однако, не давал воли своему критицизму и готов был считать его странности  проявлениями профессорской чудаковатости.

 

И вдруг случилось неожиданное. После легализации Верховным судом США однополых браков и радужной расцветки Белого Дома, мой френд тут же расцветил свое фото в Фейсбуке точно такой же радугой. По сути, это была акция из разряда тех, которые Достоевский в новелле «Бобок» обозначил фразами «Не будем ничего стыдиться!»,  «Заголимся и обнажимся!»

 

Я был ошарашен: ведь у него студенты, аспиранты, коллеги, вузовское начальство, соседи по дому, а он ничуть не смущается, никого не стыдится и ничего не боится. Когда я, прощаясь с ним навсегда, выказал ему своё изумление, то он ответил мне с веселой беззаботностью: «Чао-какао!»  И вот тут я впервые подумал о том, что все пазлы сложились:   публично-демонстративная нецензурщина (в наше время не удивительная, но профессору очень вредившая), беззаботное легкомыслие (не свидетельствующее о высоте профессорских духовных притязаний) и, наконец, нахально-откровенная демонстрация симпатий к сексуальным извращенцам – всё это, пожалуй, явления одного порядка, звенья одной цепи. Они свидетельствуют не только об удивительной облегченности отношений нынешней генерации секулярных интеллектуалов с общепринятыми нормами приличия, морали, профессиональной этики. Они указывают на происходящие на глазах у всех распад и разложение базовых ценностно-нормативных структур секулярного сознания тех его носителей, которые мнят себя «мозгом нации».

 

Вместо прочных структур открывается зрелище обветшавших «гнилых верёвок», которые уже не связывают и не сдерживают ту демоническую нечисть, которая рвётся наружу из тёмных «подполий» секулярных умов и душ.

 Этот случай стал для меня наглядным свидетельством того, что гомосексуальная революция, о необходимости которой долго говорили сексуал-меньшевики, свершилась. Я столкнулся с тем, чего раньше в ученой среде никогда не видел, -  с откровенным имморализмом, с демонстративной презентацией порока, вышедшего на арену с нагловатой уверенностью в своей легитимности и безнаказанности. 

 

Похоже, что секуляризм вступил в новую фазу своего существования. Его весна, лето и даже осень остались позади. Пришла зима холодного, оголённого, откровенного, демонстративного, всеобъемлющего, тотального цинизма. Секулярное сознание теперь уже не ставит своё существование в зависимость ни от Бога, ни от «вопроса о Боге». Ему всё равно. Ему всё безразлично. Ему на всё наплевать. Если Бога нет, то всё позволено. Если есть Бог, то всё равно всё позволено. И если даже о существовании Бога ничего не известно, то для агностика это ничего не меняет и ничуть не мешает ему считать, что всё позволено. То есть с Богом его ни что не связывает. Он не склонен даже думать обо всей этой проблематике, кажущейся ему совершенной чепухой. И, уж, совсем не расположен соотносить с ней свою жизнь.

 

Он желает жить так, как ему нравится; мыслить так, как заблагорассудится; говорить всё, что взбредёт в голову; поступать так, как захочет его левая нога. Его девиз: «Делаю всё, что хочу, и будь, что будет!» Всего важней для него собственная свобода желаний, мыслей, действий и поступков. А от окружающих он ожидает только одного - лояльного, толерантного, терпимого отношения ко всем проявлениям своей свободы. И не просто ожидает, а настойчиво требует. От государства он требует защиты своих прав и свобод. От общества - понимания, сочувствия, уважения. И ни от кого не желает слышать ни упрёков, ни поучений.

 

Всё это означает только одно: цветочки секуляризма превратились в ягодки. Оказывается, под внешне благовидной, умствующей, философствующей секулярностью скрывалось гнездо с демонами личного беззакония, вызревал, подобно нарыву, имморальный дискурс, специализирующийся на апологетике бесстыдной вседозволенности, на  защите и чуть ли не на сакрализации права человека «заголять и обнажать» свой срам и при этом свысока поглядывать на тех, кто на такое не способен.

 

 

Вот так вылезла наружу демоническая начинка, запрятанная внутри принципов секулярной свободы, то есть свободы, отделённой от Христа и потому не имеющей иммунитета против превратных толкований её смыслов.    В прошлом столетии одним из самых одиозных проявлений превратно толкуемых секулярным умом  идей свободы и прав человека стала сексуальная революция, а  в нынешнем веке - революция гомосексуальная.

 

И это – всего лишь следствия, логически вытекающие не из брутальной идеологии тупого и жестокого атеизма, а из практики либерального, интеллектуализированного секуляризма. Утративший вместе с Христом критерии   должного отношения к злу, он не находит ничего иного, кроме плаксивых мантр, призывающих толерантно относиться к гнуснейшему из пороков, угрожающих самому существованию человеческого рода. 

 

Случившееся отсылает нас к двум  библейским историям об искушениях Евы и Иисуса.

 

Когда дух дехристианизации, то есть секуляризм вкрадчиво вползал в социокультурную жизнь Европы, он действовал с дьявольской хитростью. Сатана, искушавший Еву в Эдеме и Иисуса в пустыне, не предлагал им выбрать зло в его натуральном виде, а пытался запрятать его гибельную суть среди благовидных предлогов и отвлекающих присказок. 

 

Тот же враг, предлагавший европейскому человечеству секуляризм в виде расцерковленной, юридически защищенной, морально оправданной, материально обеспеченной, комфортной жизни без Христа, умалчивал о том, чем всё это чревато. Он расписывал прелести прогресса, обещал соблюдение прав человека, атмосферу толерантности, осуществимость идеалов свободы, братства, равенства, сулил сытость, достаток, общее благоденствие, невиданное развитие техники и промышленности, взлёт наук и искусств. Ради такой массы явных благ человеку надо было пожертвовать лишь одним пунктом – Сыном Божьим. И даже не надо было ни распинать Его, ни открыто хулить. Достаточно было просто забыть о Нём. Так вещал искуситель. И нашлось слишком много тех, кто ему поверили и отвернулись от Христа. То есть повторилась эдемская история искушения прародителей. К европейскому столу был подан красивый плод, начинённый ядом богоотступничества, отравой предательства. 

 

И чем это обернулось? На глазах нынешних поколений реальностью стали устрашающие политические конвульсии гигантских человеческих сообществ, тяжелейшие духовные отравления сотен миллионов людей, невероятное количество смертельных исходов. Милейшая физиономия обаятельного и привлекательного секуляризма обернулась чертовым рылом Молоха, требующего неисчислимых жертв. И в ХХ веке он их получил с избытком. Ярящийся на всех, кто пытается докапываться до его истинной сути, он надеется на поддержку тех, кто этой сути не видит или кого она не волнует. И еще он надеется, что при привнесённой им общей духовной расслабленности, при произведенном им же параличе индивидуальной и коллективной христианской воли, при общем попустительстве всех тех, кто утратил способность к духовному бодрствованию, ему еще многое удастся совершить на своём поприще.

 

В сущности, цивилизация, двинувшаяся путем секуляризации и не  слишком беспокоившаяся о последствиях, впала в общий, коллективный, «собирательный» грех, в котором ей очень не хочется признаваться и каяться. Потребовались столетия, чтобы причинно-следственные связи между изначальным посылом дехристианизации и невиданным разливом зла в XX-XXI вв. начали проступать во всей своей неопровержимой очевидности. Однако давняя привычка либеральных христиан тешить себя иллюзиями касательно благой природы секулярности, сохраняется. Она мешает трезво смотреть на происходящее вокруг, на громоздящиеся груды не поддающихся разрешению проблем и бесконечную череду непрекращающихся трагедий. И если начать разыскивать тех, кто виновен в этих трагедиях и должен быть привлечен к ответственности, то место на скамье подсудимых должна занять парадигма богоотрицания, орудовавшая в миру под  псевдонимом секулярности.

 

Стратегии демона секулярности хитры, изощренны и позволяют обезвреживать тех, кто обязан им противостоять. Он требует от христиан, чтобы они ценили друг в друге не духовную силу и стойкость, а покладистость, мягкотелость, терпимость, толерантность и чтобы они называли этот букет свойств цивилизованностью и либеральностью.  Христиане же, в свою очередь, с готовностью изображают смирение и позволяют своим оппонентам либо помыкать, либо манипулировать собой. А те всё больше входят во вкус необременительных дискуссий с мягкими детскими игрушками, за которые они принимают современных христиан. 

 

Более того, среди самих этих мягких игрушек всё чаще раздаются голоса: мол, оставайтесь мягкими даже там, где нужно быть твердыми, и, ради Бога, не трогайте к тем, кто склонен к богоотрицанию, в каких бы сферах они не бесчинствовали, политической, культурной или сексуальной. А чтобы ваша совесть была спокойна, именуйте богоотрицание и дехристианизацию  секулярностью. А еще лучше - объявите эти девиации вариантами нормы, вполне приемлемыми для либерального, плюралистического, мультикультурального, толерантного  общества. Не будьте конфликтными, не сейте раздоры, продемонстрируйте оппонентам понимание и терпимость, возьмитесь с ними за руки и дружно зашагайте в противоположных, взаимоисключающих направлениях…

 

В нелепости подобных призывов проступает абсурдная логика христианской апологетики секуляризма. Поистине достоин удивления тип христиан, готовых приветствовать дехристианизацию, разряженную в одеяния теологических, философских, юридических, художественных и прочих иносказаний про прелести секуляризма.  Пытающиеся изо всех сил придать дехристианизации легитимность в собственных глазах, они не замечают, что сами находятся в состоянии духовной депрессии. И чем запущеннее их духовные недуги, тем сильнее в них родственные чувства, испытываемые по отношению к секуляризму, тем меньше желание критиковать своего родственника.