Мирге - Зарождение сострадания в иудаизме эллинистической эпохи

В «Завете Завулона» помянутый патриарх на смертном одре призывает своих детей соблюдать божественные заповеди; особо он отмечает «жалость» и «сострадание ко всем» — как будто бы этим исчерпывается весь закон Моисея (Завет Завулона. 5:1). Это позднеантичное повествование, основанное на библейской традиции, выражает нравственную идею, которая часто встречается в литературе, вышедшей из-под пера грекоязычных (иначе говоря, эллинистических) евреев позднеэллинистического и раннеимперского периодов, относящихся ко времени между 300 годом до н. э. и 200 годом н. э.1 Многие тексты в этом много-образном корпусе обращены к эмоциям, которые некто ощущает — или должен бы ощущать, — сталкиваясь с чужими страданиями. Иудео-эллинистические авторы используют эти чувства, чтобы уйти от собственного амбивалентного статуса — элиты в своем собственном сообществе, но меньшинства в более широком средиземноморском мире2. Эта книга представляет собой литературное исследование того, как иудео-эллинистические авторы описывали, предписывали другим и представляли себе эмоциональный отклик на чужую боль; я также пытаюсь разобраться в том, каким потенциалом это чувство обладало для переосмысления собственной идентичности и социальных взаимоотношений.

 

Как может эмоциональный отклик на боль других повлиять на групповое представление о своей идентичности? Давайте начнем с того, как два недавних президента Соединенных Штатов апеллировали к этой эмоции в своих выступлениях. «Америка нуждается в гражданах, чтобы распространить сострадание нашей страны на все части мира», — заявил президент Буш в обращении к народу Соединенных Штатов в 2002 году3. В стране, потрясенной атакой 11 сентября, Буш чувствовал острую необходимость восстановить позитивное чувство идентичности. Он также искал поддержки, от собственного народа и от союзников, в начинающейся «войне против террора». Сострадание оказалось полезным для обеих целей. Воспринимающееся как наследственное достояние американского народа, сострадание возродило ощущение морального превосходства. Президент с благодарностью отметил «храбрость и сострадание», с которыми американцы отреагировали на террористические атаки. Этому состраданию он противопоставил, в рамках простенькой дихотомии, «зло», проявившее себя 11 сентября, которое, по его словам, является частью «оси зла». Разговоры об «американском сострадании» стратегически уравновешивают воинственный тон обращения. Это выражение является упреждающей реакцией на критику в адрес гегемонистских претензий Соединенных Штатов. Буш не игнорирует эти возражения; он, разумеется, вступает с ними в спор, подчеркивая, что «мы не собираемся навязывать нашу культуру». Распространение американского сострадания позволяет переосмыслять интервенционизм как миссию по защите жертв терроризма по всему миру и возмездию за их страдания, выставляя Соединенные Штаты защитником (как это понимает Буш) мира во всем мире. Сострадание преобразует чувство жертвенности, превращая его в заботу о благосостоянии всего человечества, таким образом обосновывая империалистические амбиции президента.

 

Терминология «сострадания» распространяется и на внутреннюю политику Буша. Он характеризует свою социальную программу как «сострадательный консерватизм» и апеллирует к тому, что он называет «армией сострадания», под которой он имеет в виду благотворительные, основанные на религии организации и негосударственные структуры4. Эта программа включает ряд мероприятий, призванных ограничить роль правительства в борьбе с бедностью; таким образом, она передоверяет ответственность за бедных и меньшинства на частных лиц и местные ассоциации5. Для Лорен Берлант и других критиков этой программы «сострадание» тут противостоит общенациональным попыткам уменьшить имущественный разрыв. Использование этого термина скорее институализирует практику усиления социальных привилегий6. Марта Нуссембаум, комментируя роль сострадания в гражданском воображении, делает упор на его «очевидной склонности к себялюбивой узости» [Nussbaum 2003: 12]. Риторика Буша, как во внешней, так и во внутренней политике, — пример стратегического использования понятия «сострадания». Сострадание превращает интервенционистскую политику в подобие цивилизаторской миссии; оно также подслащает социальные привилегии, позволяя видеть в них моральные добродетели.

 

Пер. с англ. Валерия Шубинского. — СПб.: Academic Studies Press / Библиороссика, 2024. — 390 с. — (Серия «Современная иудаика» = «Contemporary Judaica»).

ISBN 979-8-887199-11-5 (Academic Studies Press)

ISBN 978-5-907918-01-6 (Библиороссика)

 

Благодарности 

Введение 

Глава 1. Между властью и уязвимостью 

Глава 2 . Обретенное в переводе 

Глава 3. Внутри ткани общества 

Глава 4. Узы в движении 

Глава 5. В диалоге с империей 

Заключение. Дискурс «другого» 

Библиография 

Греческие и римские источники 

Еврейские и христианские источники 

Предметно-именной указатель