Балл - Византийское христианство

Книга «Византийское христианство» вышла в 1923 году, на очередном крутом вираже в творчестве Хуго Балла (1886—1927). Она явилась полной неожиданностью для почитателей автора. К тому времени он был достаточно широко известен как видный немецкий авангардист (собственно говоря, немецко-швейцарский, потому что большую часть своей творческой жизни провел в Швейцарии, где и умер). Авангард — слово расплывчатое, но точнее в данном случае и не скажешь, потому что у Балла каких только не было ипостасей.

 

Основатель и «папа» дадаизма, давший имя этому направлению в искусстве (впрочем, в Манифесте дадаизма говорилось, что, дадаизм, может быть, и не искусство вовсе, а скорее религия!), кабаретист, драматург, режиссер, пианист, поэт, художник, дизайнер, романист, наконец (в предпоследние, так сказать, свои годы) политический публицист, культуролог-историософ, моралист и биограф своего друга Германа Гессе. И вдруг эдакая новость — труд о святых отцах церкви, да еще восточного, византийского, разлива — т. е., по-западному, «схимников», первосветочей подозрительного Православия. Это как если бы Хлебников, отложив «будетлянство», занялся бы вдруг исследованием трудов и дней Сергия Радонежского или Нила Сорского.

 

Впрочем, кто знает, может быть, что-нибудь подобное и могло случиться, проживи Председатель Земного Шара (милостиво признававший дадаистов своими законными детьми) на четыре года больше. Ведь ровно на столько Балл пережил своего конгениального русского ровесника, а к Богу он окончательно и резко повернул именно в 37 лет, т. е. в том возрасте, когда Хлебников умер.

 

Перевод с немецкого А. П. Шурбелёва

Санкт-Петербург «Владимир Даль», 2008

ISBN 978-5-93615-058-6 

 

Предисловие (Ю. И. Архипов)

ИОАНН ЛЕСТВИЧНИК

ДИОНИСИЙ АРЕОПАГИТ

СИМЕОН СТОЛПНИК

Примечания

 

1

 

На первый взгляд кажется, что жизнь Симеона Столпника совершенно не вписывается в систему представлений о жизни святого. Пишущие о нем не могут скрыть своего смущения. Подобно сивилле Микеланджело он возвышается над людьми своего времени. «Никто, — говорит Симеон Метафраст, — подробно не описывал его добродетелей и никто не пытался их как следует постичь». Тем, кто стремится наследовать Христу, наверное, кажется, что жизнь Симеона не столько соответствует этой задаче, сколько противоречит ей. В нем как бы пламенеют письмена Ветхого Завета, слышатся отголоски громов Синая 

 

и почти не слышен греческий Логос. Вместе с тысячей ветхозаветных пророков он как будто грозит не заметить горсть новозаветных учеников и апостолов. Кажется, что этому мужу ближе Левиафан, чем какой-нибудь Эпикур и когда дьявол пытается искусить его, он словно уносится от него на пламенеющей колеснице Илии. Кажется, что из всего сонма небесных ангелов именно херувимы, приближенные к Богу ангелы мудрости, освящают его молитвы. Если бы мы не знали, что его не покидали заботы о процветании Церкви и что какое-то время он тратил на то, чтобы наставлять собравшихся вокруг его столпа, мы могли бы подумать, что это Самуил, по какой-то причине вызванный из лона праотцев, потерял дорогу назад.

 

2

 

Наверное, тайноводцам древнего Израиля нарисованный нами величественный портрет этого пророка окажется ближе, чем новозаветная картина трапезы Иисуса из Назарета, среди гостей которого находятся и женщины. Глядя на Симеона, мы словно припоминаем, как некогда по пустыне влеклись стада ветхозаветного Лавана. Надо сказать, что родители этого подвижника были пастухами. Из Сирии пришел Валаам, возвестивший о Мессии, но из той же Сирии приходит и Симеон Столпник. 

Ветхий Завет — это апофеоз пастушеской жизни, и величие Ветхого Завета запечатлевается на жизни Симеона Столпника — самого терпеливого и отрешенного из всех пастухов — от ее первого до последнего дня. Когда через пять дней после своей смерти Симеон явился своему любимому ученику Антонию, писавшему его житие, вид его был столь ужасен, что Антоний боялся потерять рассудок. Лик Симеона был подобен солнцу.

 

Он вкушал небесную пищу и пел псалом: «Хвалите Господа с небес, хвалите Его в вышних. Хвалите Его все ангелы Его, все воинство Его. Хвалите Его, солнце и луна, хвалите Его, все звезды света. Хвалите Его, небеса небес и воды, которые превыше небес. Да хвалят Имя Господа, ибо Он повелел, и сотворились. Поставил их на веки и веки; дал устав, который не прейдет. Хвалите Господа от земли, великие рыбы и все бездны, огонь и град, снег и туман, бурный ветер, исполняющий слово Его, горы и все холмы, дерева плодоносные и все кедры, звери и всякий скот, пресмыкающиеся и птицы крылатые, цари земные и все народы, князья и все судьи земные. Юноши и девицы, старцы и отроки — да хвалят имя Господа, ибо имя Его единого превознесено, слава Его — на земле и на небесах. Он возвысил род народа своего, славу всех святых своих, сынов Израилевых, народа близкого Ему. Аллилуия».

 

3

 

Но кто, внимая этому славословию, не вспомнит, что тот же самый народ Израилев распял Иисуса, который был Сыном их Бога? Кто не вспомнит, что уже во Второзаконии Моисей говорит: «Проклят пред Богом всякий повешенный на дереве»? Кто не вспомнит, что когда Христос умер, храмовая завеса с херувимом на ней разодралась надвое сверху донизу? 

 

И вот теперь этот святой, в котором как будто вновь восстал древний Израиль, свидетельствует о Христе? А Церковь празднует его память? Да, она празднует ее, и в том немало смысла, потому что его пробудило к духовному деланию Евангелие Иисуса Христа. Иисус, самый бедный и одинокий сын Израиля, призвал Симеона. Для чего? Для того, чтобы Симеон свидетельствовал о нем, свидетельствовал о его учении, благодаря которому верующий достигает величия своих праотцев и обретает духовное могущество.