Финли Мозес - Политика в античном мире

В третьей книге «Политики» Аристотель писал: «Тирания — монархическая власть, имеющая в виду выгоды одного правителя; олигархия блюдет выгоды состоятельных граждан; демократия выгоды неимущих». Далее он продолжал разъяснять это определение: «Тот признак, что верховная власть находится либо в руках меньшинства, либо в руках большинства, есть признак случайный... То, чем различаются демократия и олигархия, есть бедность и богатство... Реальное различие между демократией и олигархией состоит в бедности и богатстве» (1279Ь6—40. Пер. С. А. Жебелёва).

В конце XIX в. У. Л. Ньюмен в своем знаменитом комментарии к «Политике» отметил, что Аристотель в цитированном фрагменте «отчетливо сознает важную истину», тогда как преобладающая в Новое время теория государства как общественного договора «создает для нас препятствие в осознании уже давно обнаруженного Аристотелем факта: государственный строй имеет основание в том, что наши современники называют социальной системой». Если выразить более определенно, Аристотель последовательно сформулировал распространенное, но все же довольно расплывчатое представление, которое широко (возможно, повсеместно) разделяли греки классической эпохи. Оно пронизывает их литературу, находя место в сочинениях поэтов, историков и памфлетистов так же, как и в произведениях политических философов: в начале — горькие сетования Гесиода на «царей-дароядцев» и их неправый суд; следующая веха — кичливые слова реформатора Солона: «Встал я, могучим щитом своим тех и других прикрывая, / И никому побеждать не дал неправо других», а далее — вплоть до пространных и настойчивых рассуждений Платона о том, что и прежде, до постигшего Афины упадка, великие вожди старых добрых времен — Мильтиад, Фемистокл, Кимон и Перикл — были не лучше пекарей, которые развращают простых людей (demos) материальными благами.

Неоднозначность греческого слова demos имеет к нашему вопросу прямое отношение: с одной стороны, оно обозначает гражданский организм в целом, как, например, во вступительных словах официальных постановлений демократического народного собрания — «demos решил»; с другой стороны, оно означало простых людей, многих, бедных, как в «Горгии» Платона.1 Латинское populus имело такую же двойственную семантику. Тем не менее в каждом конкретном контексте имелась полная определенность в использовании термина: как греческие, так и римские писатели и ораторы легко переходили от одного смысла к другому, прекрасно осознавая, что они имеют в виду. И если они критиковали демократию, то часто использовали каламбуры по поводу слов demos или populus таким образом, что слушатели или читатели их хорошо понимали. Оба языка, в особенности греческий, богаты эвфемизмами, весьма пристрастными, как и сама литература, в которой они встречались. В качестве заменителей слова «богачи» греческие писатели использовали слова с буквальным значением «достойные» (chrestoi), «лучшие» (beltistoi), «могущественные» (dynatoi), «знатные» (gnorimoi), «благородные» (gennaioi); говоря же о «бедных», они употребляли слова «многие» (polloi), «средние» (cheirones), «подлецы» (poneroi) и «чернь» (och- los). На латыни boni или optimi противопоставлялись plebs, multitudo и improbi.