Хофф - Обитель благодати

Эта книга рассказывает о жизни амишей. Но кто такие амиши, где они живут и что объединяет их общины в церковь? Амиши или аманиты (сами себя они нередко называют скромные люди) — последователи радикального проте- стантского движения, основанного эмигрировавшим в Эльзас швейцарским священником Якобом Амманом. В 1693 году его сторонники откололись от меннонитов. В 1712 году французский король Людовик XIV за пацифизм изгнал из страны всех амишей.

 

Большинство изгнанников поселились в соседних странах, а около трехсот человек отправились в Америку. После наполеоновских войн эмиграция амишей в Америку усилилась. Сегодня их численность там составляет около 150 000 человек. Живут они преимущественно в штатах Огайо, Пенсильвания и Индиана; небольшая группа амишей обосновалась в канадской провинции Онтарио.

 

Главная особенность вероучения амишей — строгое соблюдение установлений Священного Писания, в частности об отделении церкви от государства, и аскетичный образ жизни. Братья и сестры, нарушившие закон, изгоняются из общины, и поддерживать с ними отношения запрещено. Крещение амиши принимают в сознательном возрасте, после чего главным для них становится рождение свыше, то есть осознание необходимости изменения ума и духа в соответствии с Божьей волей, примирение с Богом через искупительный подвиг Иисуса Христа, примирение с братьями и сестрами и служение ближнему при полной изоляции от внешнего мира.

 

Почти все амиши по возможности отказываются от использования технических средств, ездят в старинных повозках на конной тяге, пашут землю плугом, носят одежду и головные уборы определенных цветов и фасонов, женатые мужчины не бреют бороду. Амишам запрещено служить в армии. Браки они заключают только с амишами. Культовых зданий у них нет, и молебны проходят в домах членов общины, причем язык богослужения амишей — архаичный (XVIII века) литературный немецкий, а язык общения — один из диалектов разговорного верхненемецкого, так называемый пенсильванский немецкий.

 

Английский язык амиши учат в школе и используют для общения с внешним миром. Оказавшийся в центре предлагаемого вам повествования округ Риверхавен, штат Огайо, как и городок Риверхавен, является вымыслом автора, а вот сам штат Огайо расположен на северо-востоке США, и в наши дни в нем проживают примерно 45 000 амишей. И еще одно важное пояснение. В первой половине XIX века США были страной наполовину рабовладельческой, на- половину свободной. С целью освобождения рабов там практиковалась тайная переправка их с юга на север страны или в Канаду.

 

Инициативу в этом деде взяли на себя несколько религиозных общин. Законы о беглых невольниках, принятые в 1793-м и 1850 годах, предусматривали их поимку и возвращение прежним хозяевам, но люди были готовы к ненасильственному неповиновению законам, которые они считали несправедливыми. Движение получило название подпольной железной дороги, потому что его участники пользовались терминологией железнодорожников.  Проводник, хорошо знающий местность, переправлял одного или нескольких невольников, или пассажиров, со станции, которой обычно служил дом сочувствующего начальника станции, на другую станцию, и так далее, пока беглецы не оказывались на свободной территории.

 

Обычно люди передвигались под покровом ночи. Это было чрезвычайно опасным делом: в случае поимки проводникам и пассажирам в равной мере грозило суровое наказание вплоть до смертной казни. Хотя проводников и начальников станций было относительно мало, их усилиями были освобождены десятки тысяч рабов. Героизм борцов за свободу способствовал росту настроений против рабства, что в конечном итоге привело к принятию в 1862 году Прокламации об освобождении, а в 1865-м — Тринадцатой поправки к Конституции, запрещающей рабство и принудительный труд, кроме наказания за преступление.

 

Издательство — «Виссон» — 432 с.

Санкт - Петербург — 2014 г.

ISBN 978-5-905913-51-8

 

 

Заслышав знакомый звук — стук лошадиных копыт, — Рахиль с силой встряхнула садовую лейку, и на клумбу вылились последние слабые струйки воды. Она обернулась и, козырьком приложив ладонь ко лбу, всмотрелась вдаль. При виде знакомой фигуры всадника молодая женщина тотчас почувствовала, что вот-вот задрожит всем телом. «Иеремия». Вечерняя заря уже начинала тускнеть, но света, чтобы в силуэте высокого с безупречной выправкой ездока распознать любимого ею человека, было еще довольно. Приближавшийся к ее дому всадник был в низко надвинутой на лоб фуражке, которую Фанни, сестра Рахили, окрестила капитанской, но без куртки, поскольку день по обыкновению для августа выдался жарким и душным.

 

Рахиль поставила лейку на скамью, но не сделала и шага, чтобы выйти за садовую ограду и встретить Гэнта. Последний раз они виделись около двух недель назад. Умом Рахиль понимала, что встречаться им не положено (что может быть общего между ауслендером и ею, одинокой амишской вдовой?), но разлука с любимым ее обижала и расстраивала. Завидев Иеремию, Рахиль расстроилась еще больше. Вот он спрыгнул с крупного рыжего мерина, которого нарек странной для британского уха кличкой Фланн, и привязал его к заборному столбу. Затем, тяжело опираясь на трость, направился в сторону Рахили. Она обратила внимание на его по-прежнему заметную хромоту, хотя прошло уже несколько месяцев с тех пор, как в него стреляли.

 

Доктор Себастьян не раз говорил Гэнту, что тот обречен хромать всю оставшуюся жизнь, хотя от трости он, скорее всего, со временем откажется. Неуверенной походкой, если не сказать едва переставляя ноги, Гэнт приближался к Рахили, и ее это терзало. Высокий — на голову выше местных мужчин, — капитан к тому же был необыкновенно суров на вид и производил впечатление человека бывалого, привычного ко всему, за исключением перемежающейся хромоты. По всей видимости, его тревожили сильные боли в поврежденной ноге, а иначе как можно объяснить то, что при всяком неловком движении он вздрагивал всем телом или вдруг спотыкался на ровном месте?

 

Рахиль старалась не дать себя разжалобить, поскольку Иеремия — она хорошо это знала — был человеком гордым и не потерпел бы никакой жалости, узнай он о том, что она всегда его жалеет в связи с его увечьем. Глаза приближавшегося с каждым шагом Гэнта встретились с глазами Рахили, да так и застыли. Впрочем, когда он к ней подошел, его твердый взгляд обратился в любящий. — Рахиль, — молвил он с нежностью, с которой всегда произносил ее имя. Это был даже не шепот — это был едва ли не вздох. Рахиль хотела что-то сказать, но голос ей не повиновался, так что женщине осталось просто кивнуть. Несколько мгновений Гэнт молча на нее смотрел, но так, что под его взглядом щеки Рахили вспыхнули румянцем, между тем как его лицо приняло необыкновенно серьезное выражение.

 

— Нам надо поговорить, — сказал капитан. Рахиль невольно огляделась. Рот Гэнта стал как сжатая до отказа пружина.— Вас не осудят за то, что вы стоите со мной на виду у всех? Да еще среди бела дня? — Не думаю...— Разговор важный, Рахиль. Он выдержал пристальный взгляд молодой женщины, и она вдруг, охваченная ужасным предчувствием, поняла: какие бы слова он ей ни сказал, это будет то, чего ей слышать не надо. Разумеется, надо скорее пригласить Иеремию в дом: их не должны видеть вместе. Хотя, если кто-то заметит его коня, все узнают, кто гостит у Рахили. Ни у кого из «скромных людей» не было коня такой масти и свирепости, и всякий в округе знал, чье это животное. — Нехорошо, если вас увидят со мной... — Не в этом дело... Но дело было как раз «в этом».

 

Рахили запрещено встречаться с Иеремией. Он ауслендер. Чужой. Посторонний. «Внешний». У Рахили и Гэнта не может быть уважительной причины быть вместе. Даже теперь, раззолоченная закатным солнцем, за разговор с чужаком Рахиль рискует собственной репутацией, навлекая на себя пересуды и кое-что похуже. «Но Иеремия мне не чужак! Я его спасала, я выхаживала его в своем доме. Он мой друг... Нет, больше, чем друг. Я его люблю». За эту любовь Рахиль могли изгнать из общины, лишить семьи и друзей. И тут, словно прочитав ее мысли, Гэнт принял за нее решение.

 

— Позвольте я отведу Фланна на задний двор, — сказал он, — и мы поговорим у вас дома. Разумеется, любой случайно оказавшийся с тыльной стороны жилища Рахили человек обратит внимание на коня необычной масти. Впрочем, она решила, что все-таки лучше говорить с Гэнтом в доме. — Хорошо, — неверным голосом прошептала Рахиль. — Но вам нельзя надолго у меня оставаться. На лице Гэнта не дрогнул ни один мускул. Он ничего не сказал, только развернулся и спотыкающейся походкой отправился за Фланном.