Студенческие работы Slavic and Baltic Holy Cross Ecumenical Seminаry - Славянской и Балтийской Экуменической семинарии Святого Креста
Эссе по книге Уолтера Брюггемана «Введение в Ветхий Завет. Канон и христианское воображение»
Выполнил: Касаев Алексей Алексеевич
Дополнительно используемые источники:
- Эссе по данной книге, выполненное Птицыным А.В.
Алексей Касаев - Чем сразил меня Брюггеман?
Прежде всего, благодарю руководство семинарии, что оно дало возможность отчитываться о прочитанных книгах не только в виде рецензии и реферата, но и эссе. Благодаря эссе возможно выразить личное, субъективное отношение к прочитанному, не отягощаясь излишними условностями и правилами. Ощущается свобода и гибкость, ради которой мною и была выбрана данная семинария.
Читать книгу «Введение в Ветхий Завет. Канон и христианское воображение» было для меня очень тяжелым и утомительным занятием, а писать об этой книге было бы вообще тяжело. По этой причине в этом эссе я хотел бы сделать основной упор на вопросе, поиск ответа на который вынудил меня взяться за эту книгу, хотя я мог бы закрыть предмет «вступление в Ветхий завет» уже прочитанной в рамках обучения книгой Эрмана. Этот вопрос открылся после прочтения книги Эрмана «Историческое и культурное введение в Священное Писание», и касается авторитета Библии.
Более конкретно мой вопрос можно сформулировать так: «Если не было реального, решительного вмешательства Бога в историю в прошлом (исход), то на чем основывается наша вера в реальное, решительное вмешательство Бога в будущем (установление Царства Божьего)?»
Итак, установив проблему, можно приступить к ее рассмотрению в свете данной книги Брюггемана. Но перед этим хотелось бы отметить интереснейший парадокс. Благодаря стечению обстоятельств, у меня находится эссе по данной книге другого студента семинарии SBHCES, Птицына А.В. Так вот, в своем эссе сей товарищ пришел к выводам и умозаключениям, крайне отличным от моих. Я склонен к самокритике, но сегодня позволю себе роскошь заявить - я не представляю, как можно было читать книгу, что бы придти к таким умозаключениям! Зато у Птицына написанное Брюггеманом «не отрицает историчности сказанного в Священном Писании».
Так, Птицын пишет:
С самого начало в книге, автор признает все сложности проблематики изучения Ветхого Завета. Об этом он говорит на стр. 3 своего Введения. Действительно, полностью реконструировать библейскую историю затруднительно даже консервативным богословам, щепетильно подходящим к ее содержанию. Сказанное не отрицает историчности сказанного в Священном Писании, но указывает на сложный характер его как устного формирования, так и письменного изложения.
Написано красиво, чувствуется рациональный подход - «полностью реконструировать библейскую историю затруднительно даже консервативным богословам».
Класс! Только не понятно, о каких затруднениях в полной реконструкции библейской истории идет речь, если Брюггеман от лица подавляющего большинства ученых признал глупым занятием искать какую то значащую историчность в текстах Ветхого Завета! Этой идеей вся книга пропитана, как губка. Несколько цитат из книги:
«Ветхий Завет сформировался в культуре, в которой базовые мифы часто передавались от одного общества к другому. Израиль был сопричастен этому общему культурному наследию, используя те же материалы, что и его соседи.»
«Каждый из этих рассказов основан на древних ближневосточных мифах, поэтому вопрос об их «исторической достоверности» неуместен. Скорее, перед нами попытка в форме художественного повествования объяснить, каким видится мир с позиций яхвизма и в чем состоят основы израильской веры. Она помещает возникновение Израиля в воображаемый контекст, создавая полемический диалог с более древними притязаниями и концепциями.»
«В былые времена, когда ученые больше доверяли историко–археологическим данным, исход считался историческим событием, которое имело место где–то между 1280 и 1230 годом до н. э., на переходе от бронзового века к железному веку. Фараоном исхода мог быть либо Рамсес II, либо Сети I, либо Мернептах, но в любом случае исход вписывался в реальную историю Египетского царства. Современные ученые сомневаются в «историчности» исхода. Известный археолог Уильям Девер осторожно замечает:
Весь цикл рассказов об «исходе и завоевании» следует считать большей частью мифическим. Мифическим, то есть представляющим собой вымысел, призванный утвердить определенные религиозные верования (Dever 2001, 121).
Подлинные исторические события сокрыты в тумане прошлого, но нельзя исключать, что рассказы о чудесах исхода уходят корнями в какие–то реальные происшествия. Впрочем, исторических подтверждений исходу, мягко говоря, не хватает, а творческая фантазия работала в полную силу, поэтому лучше считать этот текст «парадигмой», как предлагает Эрик Фёглин (Voegelin 1956). Тогда мы видим, что перед нами заявка на подчеркнутый партикуляризм, но партикуляризм, который допускает и даже стимулирует реинтерпретацию в новых обстоятельствах и ситуациях.»
«(О получении закона Моисеем)
В результате, даже если в основе этого текста и лежали какие–то реальные исторические события, они совершенно затерялись за интерпретациями, введенными в текст в интересах общины более позднего времени, столкнувшейся с проблемами переселения и потери земли. Главной заботой этой общины стало богословское обоснование возможности возвращения в землю обетованную и вера в присутствие Божье.»
В результате, даже если в основе этого текста и лежали какие–то реальные исторические события, они совершенно затерялись за интерпретациями, введенными в текст в интересах общины более позднего времени, столкнувшейся с проблемами переселения и потери земли. Главной заботой этой общины стало богословское обоснование возможности возвращения в землю обетованную и вера в присутствие Божье.»
«Превращение преданий о синайском откровении в более позднюю социально–богословскую теорию, основанную на идее Завета, не было чем–то простым или очевидным. Это превращение стало возможным благодаря работе интерпретаторов, в значительной степени отмеченной творческим воображением. Можно предположить, что этот великий творческий акт, организовавший богословскую традицию Древнего Израиля вокруг идеи Завета, стал результатом целенаправленной работы небольшой группы комментаторов. Они старались создать почву, благодаря которой Израиль, община Завета, мог противопоставить свою жизнь образу жизни народов, населявших Ханаан, и сопротивляться ассирийскому культурному влиянию. Их единственной целью было создать текст, возвеличивавший «только ГОСПОДЬ» и исключавший какой бы то ни было богословский компромисс (М. Smith 1987). Таким образом, Книга Второзаконие, состоящая из трех речей Моисея, произнесенных на берегу реки Иордан между прибытием евреев к Иордану в Числ 33 и вхождением в землю обетованную в книге Ис Нав 3–4, является с богословской точки зрения одним из самых самодостаточных древнееврейских текстов. Выделенные мною четыре литературных элемента говорят об удивительной творческой свободе, позволившей этому народу выразить столь сложное ощущение самих себя как народа Божьего.»
«Так как весь процесс создания текста был связан с интерпретаторской деятельностью, можно предположить, что вопрос о том, «как все было на самом деле», не очень волновал еврейскую традицию. Главным в этом процессе было творческое воображение, стремившееся воссоздать в текстах мир, отмеченный присутствием ГОСПОДА, рассказать о реальности, в которой ГОСПОДЬ был главным действующим лицом. Этот рассказ об ином мире и иной реальности принципиально отличается от «истории» в современном смысле этого слова. Относиться к нему как к «истории» будет анахронизмом и не принесет много пользы.»
«В итоге Пятикнижие воспринимается прежде всего как плод творческого воображения. Вопрос же о том, в какой мере «канон» соответствует исторической правде, а в какой оказывается отражением идеологии, остается открытым (Green 1989). Для правильного прочтения текста очень важно воспринимать его не с исторической, а с художественной точки зрения. Но даже в этом случае между скептиками и апологетами продолжается спор относительно характера творческой интерпретации» «О книге Царств Паралипоменон»
«И потому нам остается только принять этот текст за то, чем он является на самом деле, а именно за богословскую демонстрацию смысла истории, переписанной в соответствии с представлением о Боге Торы. Очевидно, что отношение к этим текстам как к истории в корне неверно и противоречит идее создателей канона, объединивших их воедино.»
«Согласно третьей точке зрения, очень популярной среди современных исследователей и принимаемой автором данной книги, повествование о завоевании отражает внутреннюю борьбу между разными слоями населения Ханаана (без вторжения извне). Эта внутренняя борьба велась между городской элитой, облагавшей налогами и эксплуатировавшей сельское население, и крестьянами, восставшими под руководством Иисуса Навина во имя ГОСПОДА против господствовавших ханаанейских городов–государств ради создания новой социально–экономической системы.»
«Все эти гипотезы по–разному оцениваются учеными и постоянно пересматриваются, но все они говорят о том, что главы 1–12 Книги Иисуса Навина представляют собой основу исторической памяти Израиля. Однако важно учитывать, что этот текст в нынешней форме очень далек от «историчности». Его следует воспринимать как художественное произведение, цель которого — богословское и идеологическое обоснование заселения Ханаана. Акцент на идеологической направленности материала и пренебрежение его историческими корнями в конечном счете приводят к тому, что «исторические» элементы практически не имеют значения и мало интересуют традицию. Важнее всего то, что в этом тексте содержится метаисторическое обоснование израильских притязаний на землю. В любом случае следует признать, что каким бы ни было намерение авторов, реальной функцией текста стало именно обоснование притязаний израильтян, нивелирующее притязания других народов на эти территории.»
«Историческая ценность описания разделения земли во второй части еще более сомнительна. По мнению исследователей, это описание было создано гораздо позже и отражает либо границы, существовавшие в одну из последующих эпох, либо вообще представляет собой идеализированный рассказ о том, «как все могло быть». В любом случае, этот текст служит все той же цели — легитимации земельных притязаний, основанной на авторитете Иисуса Навина, который, в свою очередь, был уполномочен Моисеем, получившим власть от Бога, главного хозяина земли.»
«Вторая часть Книги Судей — пространный текст, охватывающий главы 2:6–16:31. В основе этих материалов лежат древние предания о героях, вмешивавшихся в судьбы израильского общества, благодаря которым в беспокойной и тревожной жизни Израиля, окруженного со всех сторон опасными и непримиримыми врагами, наступали периоды относительного покоя. Все эти истории когда–то были местными преданиями отдельных колен, красочными и живыми. При объединении в целостное повествование эти бережно хранимые предания «на случай» были упорядочены и «национализованы». Из местных легенд они превратились в историю всего народа. При этом повествование в них было дополнено определенной «философией истории», отражающей девтерономическую традицию. Без сомнения, в процессе обработки преданий этот новый смысл был наложен на повествование, причем в довольно стереотипной и прозаической форме. В то же время можно предположить, что редакторские добавления явились результатом попытки выделить в героическом цикле «правдивое» ядро, хотя, конечно, живой древний рассказ не имел жесткой богословской концепции, появившейся в нем только в процессе канонизации. Таким образом, процесс оформления текста и внесения в него литературных добавлений был связан со стремлением выявить смысл, присущий этим историям с самого начала.»
«(Об освобождении Иехонии)
наряду с гипотезами Нота и Вольфа, предположения фон Рада позволяют понять, что данное повествование — это вовсе не «история», но яркий пример акта творческого воображения, при помощи которого автор стремился показать влияние воли и замыслов ГОСПОДА (осуждение и милость) на жизнь и историческую память еврейской общины.»
наряду с гипотезами Нота и Вольфа, предположения фон Рада позволяют понять, что данное повествование — это вовсе не «история», но яркий пример акта творческого воображения, при помощи которого автор стремился показать влияние воли и замыслов ГОСПОДА (осуждение и милость) на жизнь и историческую память еврейской общины.»
«Завершают третью часть «исторические книги»: Ездры, Неемии и Первая и Вторая книги Хроник[14]. Безусловно, эти книги не историчны в современном смысле этого слова. Они историчны не более, чем вся девтерономическая история, продолжением которой они являются.»
«(Об историчности Царей и Хроник)
То есть в плане «исторической достоверности» у Книг Царей нет никакого преимущества перед Книгами Хроник, поскольку обе «истории» на самом деле являются плодом усилий интерпретаторов, хотя и по–разному расставляющих акценты, работающих, исходя каждый из своих собственных жизненных обстоятельств и убеждений.»
То есть в плане «исторической достоверности» у Книг Царей нет никакого преимущества перед Книгами Хроник, поскольку обе «истории» на самом деле являются плодом усилий интерпретаторов, хотя и по–разному расставляющих акценты, работающих, исходя каждый из своих собственных жизненных обстоятельств и убеждений.»
В Книгах Хроник мы имеем дело с достаточно свободным, ничем не скованным изложением прошлого, настолько свободным, что Герберт Тарр однажды заметил:
Итак, это не история, это великая опера»
«Еще об историчности Хроник
Безусловно, в случае Книг Хроник мы имеем дело с переписыванием истории Израиля. Прошлое перекраивается и искажается на все лады так, чтобы соответствовать потребностям современной автору реальности. Собственно, эта традиция и не претендует на «историческую точность». Ученые Нового времени не понимали этого и тщетно искали в тексте «объективность». Возможно, читателям–христианам следует обратить внимание на гибкость и художественность, присущие еврейскому взгляду на прошлое (Yerushalmi 1982; Brueggemann 1991). «Написание истории» всегда было связано с поиском компромисса. Яркое тому свидетельство — четыре новозаветных истории о жизни Иисуса. Стоит поразмыслить о том, насколько ошибаются современные исследователи Писания, пытаясь отделить «цель» от «средств» (Stendahl 1962, 418–420). Автор Книг Хроник понимал все гораздо лучше. Мы вполне можем поучиться у него, предоставив свободу собственной фантазии.»
Безусловно, в случае Книг Хроник мы имеем дело с переписыванием истории Израиля. Прошлое перекраивается и искажается на все лады так, чтобы соответствовать потребностям современной автору реальности. Собственно, эта традиция и не претендует на «историческую точность». Ученые Нового времени не понимали этого и тщетно искали в тексте «объективность». Возможно, читателям–христианам следует обратить внимание на гибкость и художественность, присущие еврейскому взгляду на прошлое (Yerushalmi 1982; Brueggemann 1991). «Написание истории» всегда было связано с поиском компромисса. Яркое тому свидетельство — четыре новозаветных истории о жизни Иисуса. Стоит поразмыслить о том, насколько ошибаются современные исследователи Писания, пытаясь отделить «цель» от «средств» (Stendahl 1962, 418–420). Автор Книг Хроник понимал все гораздо лучше. Мы вполне можем поучиться у него, предоставив свободу собственной фантазии.»
«(Об «историчности» Ветхого Завета)
Процесс создания текста Ветхого Завета представлял собой непрерывную и смелую интерпретацию, которая никогда не сводилась к простому описанию событий. Скорее это был творческий процесс, нацеленный на выделение смыслов, отчасти обнаруживаемых в нюансах древних текстов, но по большей части создаваемых путем перехода от прежнего значения к новому. Так, например, очевидно, что возникновение нескольких пластов традиции в Пятикнижии (выделенных в рамках документальной гипотезы) явилось процессом, в ходе которого создатели текста перерабатывали прежнюю традицию в соответствии с видением и потребностями собственной общины, жившей в совершенно разных исторических обстоятельствах. При внимательном прочтении текста становится ясно, что динамичность канонического текста связана именно с привнесением нового смысла, впоследствии признаваемого достоверным и нормативным, в старые тексты.»
Процесс создания текста Ветхого Завета представлял собой непрерывную и смелую интерпретацию, которая никогда не сводилась к простому описанию событий. Скорее это был творческий процесс, нацеленный на выделение смыслов, отчасти обнаруживаемых в нюансах древних текстов, но по большей части создаваемых путем перехода от прежнего значения к новому. Так, например, очевидно, что возникновение нескольких пластов традиции в Пятикнижии (выделенных в рамках документальной гипотезы) явилось процессом, в ходе которого создатели текста перерабатывали прежнюю традицию в соответствии с видением и потребностями собственной общины, жившей в совершенно разных исторических обстоятельствах. При внимательном прочтении текста становится ясно, что динамичность канонического текста связана именно с привнесением нового смысла, впоследствии признаваемого достоверным и нормативным, в старые тексты.»
«(Об историчности Исхода)
Мы встречаем самые разные примеры участия воображения при обращении к историческим данным. На самом элементарном уровне, например, утверждение о том, что ГОСПОДЬ «участвует» в происходящем (например, в исходе из Египта), является очевидным примером обращения от реального к воображаемому»
Мы встречаем самые разные примеры участия воображения при обращении к историческим данным. На самом элементарном уровне, например, утверждение о том, что ГОСПОДЬ «участвует» в происходящем (например, в исходе из Египта), является очевидным примером обращения от реального к воображаемому»
«Несколько слов о понятии «пустыня» в данном контексте. Самое напрашивающееся понимание его — географическое: территория, по которой Израиль странствовал, выйдя из египетского рабства и направляясь к благополучию, в землю обетованную. Это отчасти правильно, но тут важен образный смысл: место без зримого наличия таких жизненных ресурсов, как вода, хлеб и мясо. И для традиции именно такой смысл стоит на первом месте. Вообще поскольку исход — акт творческого воображения, вполне возможно, что вымышленным антуражем является и пустыня, столь реалистически изображенная. Пустыня — это условная сцена, на которую помещены сюжеты, имеющие прежде всего образное значение.»
«(Выслушаем сущность всего)
Именно благодаря воображению верующих людей появился текст Священного Писания.»
Именно благодаря воображению верующих людей появился текст Священного Писания.»
Как на меня, приведенные места исчерпывающе показывают отношение автора к историчности Ветхозаветнего нарратива, и не нуждаются в комментариях.
Как автор, Брюггеман в своей книге преследует две цели:
1. Сделать введение в Ветхий Завет
2. Предложить свое понимание механизма богодухновенности Писания, и, как следствие, его авторитета.
Как не только ученый, но и как верующий человек, Брюггеман не захотел издать просто сухой научный труд о текстах Ветхого Завета. Он принял во внимание потребность каждого верующего – иметь основания считать текста авторитетными для себя (уточню, не просто авторитетными, но откровением высшей, полной истины, по которой он будет жить и умирать). Так, этому почти полностью посвящена последняя глава книги (Глава 29, вместо заключения). В ней говориться, что воображение авторов Библии – то средство, через которое Бог открыл себя, свою волю и намерения. Да, Бог открыл и явил себя не в истории, а в человеческом воображении, но оно говорит правду о Боге так, как будто бы он действительно действовал в истории. То, что повествование о Боге – полет воображения, а не раз и навсегда установленный закон – преимущество, а не недостаток, потому что дает человеку возможность и право по новому, творчески интерпретировать Писание под современные вызовы и нужды. Не боясь ответственности за утверждения со словами «именно так»,
Брюггеман пишет:
Бог раскрывает свои истины через воображение человека, задействованное как в создании, так и в интерпретации текстов. Как это происходит, объяснить невозможно, но ясно, что откровение происходит именно так. Даже Бернхард Андерсон, умеренно настроенный и рассудительный ученый, утверждал:
Мы в определенном смысле должны быть поэтами, чтобы понимать поэзию, драматургами, чтобы уметь оценить драму, музыкантами, чтобы наслаждаться музыкой. Святой Дух должен прикоснуться к нашему духу, чтобы Писание стало «боговдохновенным» или вдохновленным. Слово Бога, запечатленное в Писании или в литературе, заставляет ценить литературу, образует особую связь между текстом и читателем, будит в последнем поэтическое, литературное воображение. Сегодня Бог говорит со своим народом через Писание, текст которого преломляется в нашем воображении: «боговдохновенное Писание» встречается с «боговдохновенным читателем» и становится Словом Божьим
(Anderson 1979, 35).
Тема воображения проходит красной нитью через всю книгу. При чтении я обратил внимание, что автор часто употребляет это слово, когда говорит о природе текста, иногда даже говоря о «гипервоображении». Также слово «воображение» фигурирует в названии книги. И хотя автор не делает прямого указания на свое намерение дать свое объяснение природе текста, оно в книге присутствует и от нее неотделимо. В то же время, автор критикует термин «безудержная фантазия», противопоставляя его термину «воображение». Но, к сожалению, Брюггеман в своей книге применяет термин «фантазия» к некоторым книгам Ветхого Завета, в частности к событиям, известным как «исход».
Возвращаясь к вопросу о вере в будущее решительное вмешательство Бога в реальность (установление Царства Божьего), то в свете прочитанного было бы более рассудительным переложить эту веру с основы Исхода на основу воскресения Иисуса (которое, по видимому, из-за отсутствия археологических данных опровергнуть не удастся, нам на радость).
Во всем остальном книга представляет из себя хороший труд по анализу священных канонических книг, Библии (Ветхому Завету в христианстве) со стороны исторической критики. Поднимаются вопросы авторства, времени написания, стиля, традиций, основных идей, единства, многообразия, намерений, последующего влияния на иудаизм и христианство. Отдельные книги систематизируются, сравниваются друг с другом. Анализируется авторитет каждой книги в иудаизме и христианстве. Рассматриваются отличия интерпретации пророчеств о мессии позиций иудаизма и христианства. Каждой книге уделено много внимания. Информация подается очень сжато, лаконично. Присутствуют многочисленные цитаты других ученых. Очень понравились места, где автор задается вопросом, как могли войти в канон книги, которые, казалось бы, противоречат основному направлению богословской мысли Библии (это такие книги, как Иова, Притчи, Екклесиаст, Песнь Песней, Руфь). Книга Брюггемана изобилует новой информацией, что бы на достаточном уровне усвоить ее содержание, придется прочитать ее минимум два раза это точно. Только бы разобраться с главным для меня на данный момент вопросом.
В продолжение об историчности Исхода в книге Брюггемана
Поднимаемые вопросы(взятые из чата в фейсбуке):
- Брюггеман не дает альтернативную историю, замещающую Исход
- Зачем надо было "придумывать" именно Египет.
- Чистой мифологии в Библии не так уж и много. Если Брюггеман пытается утверждать обратное - его надо жестко и смело критиковать. Под чистую мифологию подпадают буквально первые главы Бытия. И на этом всё.
- Ну хорошо, хотя я почему-то не замечал у него именно этой мысли, что он отрицает действие Бога в истории. Было бы уж очень странно.
1. Брюггеман не дает альтернативную историю, замещающую Исход
Дает.
Цитата из 10 главы книги, посвященной книге Иисуса Навина:
Согласно третьей точке зрения, очень популярной среди современных исследователей и принимаемой автором данной книги, повествование о завоевании отражает внутреннюю борьбу между разными слоями населения Ханаана (без вторжения извне). Эта внутренняя борьба велась между городской элитой, облагавшей налогами и эксплуатировавшей сельское население, и крестьянами, восставшими под руководством Иисуса Навина во имя ГОСПОДА против господствовавших ханаанейских городов–государств ради создания новой социально–экономической системы. Эта гипотеза, наиболее четко сформулированная Готвальдом, подтверждается списком городов, бывших символом и сосредоточением эксплуататорской власти, приведенном в 12:7–24 (Gottwald 1979). Движение, начатое Израилем во славу ГОСПОДА, понимается в контексте этой гипотезы как восстание против господствующей эксплуататорской политико–экономической системы.
Эта цитата дает одну из трех версий, что может скрываться под такой частью исхода, как завоевание под предводительством Иисуса Навина, принимаемое Брюггеманом. Более подробно эту теорию описывает Десницкий в своей лекции «Библия и археология», доступной в свободном доступе.
Если кратко, то было так – жили-были разные Ханаанейские племена, которых в один момент достала текущая система налооблажения, и они все восстали на борьбу против своих эксплуататоров, ведомые ватажком Иисусом Навином, водрузив на знамя бога Яхве. Понятно, что эта теория осознанно исключает какой либо выход откуда то и вторжение куда то. Все события развивались локально, в рамках одной территории с племенами, населяющих эти территории. Также понятно, что тогда народа Израилева, Евреев, не существовало, а были просто разные племена.
Эта идея очень четко прослеживается у Брюггемана, когда он перечисляет все три теории современной библеистики. В двух первых теориях фигурируют понятия «израиль», «евреи», а в третьей теории (которой он придерживается) сказано просто о «разных слоях населения Ханаана». Брюггеман даже удерживается от того, что бы упомянуть здесь об «израиле» или «евреях», так как таких терминов/народностей/государства/политических образований в действительности еще не существовало.
2. Зачем надо было «придумывать» именно Египет
Для Брюггемана это неправильно поставленный вопрос. Брюггеман учит, что первоначальному автору было все равно, откуда и как, главное, что бы читатель смог проникнуться мессиджем книги и поверить в него. Брюггеман учит, как правильно:
Повторимся: в какой конкретно обстановке разворачиваются эти сюжеты, не так важно, — важен общий смысл.
Эта цитата приведена из главы 4 «книга Исхода», и относится к переходу по пустыне, но, без сомнения, автор распространяет ее на весь нарратив об Исходе от начала и до конца.
Вот еще цитата:
В былые времена, когда ученые больше доверяли историко–археологическим данным, исход считался историческим событием, которое имело место где–то между 1280 и 1230 годом до н. э., на переходе от бронзового века к железному веку. Фараоном исхода мог быть либо Рамсес II, либо Сети I, либо Мернептах, но в любом случае исход вписывался в реальную историю Египетского царства. Современные ученые сомневаются в «историчности» исхода. Известный археолог Уильям Девер осторожно замечает:
Весь цикл рассказов об «исходе и завоевании» следует считать большей частью мифическим. Мифическим, то есть представляющим собой вымысел, призванный утвердить определенные религиозные верования (Dever 2001, 121).
Подлинные исторические события сокрыты в тумане прошлого, но нельзя исключать, что рассказы о чудесах исхода уходят корнями в какие–то реальные происшествия. Впрочем, исторических подтверждений исходу, мягко говоря, не хватает, а творческая фантазия работала в полную силу, поэтому лучше считать этот текст «парадигмой», как предлагает Эрик Фёглин (Voegelin 1956).
Если кто еще не понял, в чем дело, Брюггеман пояснит еще раз в заключительной, 29 главе:
Мы встречаем самые разные примеры участия воображения при обращении к историческим данным. На самом элементарном уровне, например, утверждение о том, что ГОСПОДЬ «участвует» в происходящем (например, в исходе из Египта), является очевидным примером обращения от реального к воображаемому
Что бы еще лучше понять, почему Египет, можно посмотреть, как Брюггеман отвечает на вопрос «почему пустыня»:
Несколько слов о понятии «пустыня» в данном контексте. Самое напрашивающееся понимание его — географическое: территория, по которой Израиль странствовал, выйдя из египетского рабства и направляясь к благополучию, в землю обетованную. Это отчасти правильно, но тут важен образный смысл: место без зримого наличия таких жизненных ресурсов, как вода, хлеб и мясо. И для традиции именно такой смысл стоит на первом месте. Вообще поскольку исход — акт творческого воображения, вполне возможно, что вымышленным антуражем является и пустыня, столь реалистически изображенная. Пустыня — это условная сцена, на которую помещены сюжеты, имеющие прежде всего образное значение.
По–видимому, тема скитаний во многом навеяна условиями VI века до н. э., когда израильтяне были депортированы из земли обетованной и оказались лишенными всего, что обычно поддерживало их общину, — Храма, города и монархии. Связь между пустыней и пленом станет еще заметнее, если мы вспомним, что Пятикнижие обрело более или менее фиксированную форму именно в VI—V веках до н. э.: опыт того времени явно проецировался на прошлое.
Итак, можно подытожить:
1. Почему именно исход? Потому что евреям, находящимся в Вавилонском плену, была нужна история, в которой Бог своей силою выводит евреев из железных тисков империи, что бы дать пищу надежде на восстановление и отвергнуть мысли об культурном и религиозном растворении в среде Вавилона.
2. Почему именно Египет? Он автору больше всего понравился J.
3. Чистой мифологии в Библии не так уж и много
Если Брюггеман пытается утверждать обратное - его надо жестко и смело критиковать. Под чистую мифологию подпадают буквально первые главы Бытия. И на этом всё.
Бытие 1-11 Каждый из этих рассказов основан на древних ближневосточных мифах, поэтому вопрос об их «исторической достоверности» неуместен. Скорее, перед нами попытка в форме художественного повествования объяснить, каким видится мир с позиций яхвизма и в чем состоят основы израильской веры. Она помещает возникновение Израиля в воображаемый контекст, создавая полемический диалог с более древними притязаниями и концепциями.
Бытие 15-50 Таким образом, традиция в процессе своего развития творчески превратила народные сказания в живое свидетельство и пример веры.
Повествовательные материалы Быт 12–50 доносят до нас предания о родоначальниках Израиля. В них описаны истоки еврейской веры. В прежние времена ученые считали, что на основании исторических и археологических данных можно четко соотнести эти описания с Ближним Востоком второго тысячелетия до н. э. Соответственно, рассказы о предках содержат историческое зерно (возможно, немалое). Современные исследователи, однако, считают их историческую достоверность в лучшем случае сомнительной. Поэтому будем просто говорить о них как о продукте общинной традиции и творчества. В основе могут лежать, а могут и не лежать исторические «факты».
Исход – о нем уже говорили
Пятикнижье - Тора — это нормативный акт воображения, призванный поддерживать и регулировать жизнь общины в соответствии с принципами благодарности и послушания. В ассирийский, вавилонский и персидский периоды эта община жила в условиях культурного прессинга со стороны соседей, относившихся к израильской самобытности без малейшей симпатии и подчас пытавшихся ее удушить. Впрочем, опасности внешние, переживаемые в условиях вавилонского плена, были не главными. Куда большая угроза будущему общины шла изнутри: некоторые ее члены считали, что еврейская традиция, с ее строгостью и творчеством, — вещь слишком навязчивая и требовательная. Не лучше ли и не легче ли пожертвовать своей еврейской самобытностью?
Судя по всему, некоторые израильтяне действительно влились в доминирующую культуру и к тому же экономически преуспели. Хотя кто знает, может быть, иные из них кончили свою жизнь в отчаянии — отчаянии от контраста между пресной новой жизнью и воспоминанием о жизни в благодарности за чудо… Вообще община евреев, хранивших сознательную и безоговорочную верность традиции, была достаточно маленькой, — возможно, представленной лучшими учеными, или лучшими администраторами и хозяйственниками, или всем этим сразу. Но именно из этой общины вырос впоследствии иудаизм. И повторимся: община не выжила бы без традиции, говорящей о великих чудесах и заповедях. Значит, Тору можно считать средством, через которое Бог спасал и вел общину веры.
Иисуса Навина - Его следует воспринимать как художественное произведение, цель которого — богословское и идеологическое обоснование заселения Ханаана. Акцент на идеологической направленности материала и пренебрежение его историческими корнями в конечном счете приводят к тому, что «исторические» элементы практически не имеют значения и мало интересуют традицию. Важнее всего то, что в этом тексте содержится метаисторическое обоснование израильских притязаний на землю.
Судей - Вторая часть Книги Судей — пространный текст, охватывающий главы 2:6–16:31. В основе этих материалов лежат древние предания о героях, вмешивавшихся в судьбы израильского общества, благодаря которым в беспокойной и тревожной жизни Израиля, окруженного со всех сторон опасными и непримиримыми врагами, наступали периоды относительного покоя. Все эти истории когда–то были местными преданиями отдельных колен, красочными и живыми. При объединении в целостное повествование эти бережно хранимые предания «на случай» были упорядочены и «национализованы».
Из местных легенд они превратились в историю всего народа. При этом повествование в них было дополнено определенной «философией истории», отражающей девтерономическую традицию. Без сомнения, в процессе обработки преданий этот новый смысл был наложен на повествование, причем в довольно стереотипной и прозаической форме. В то же время можно предположить, что редакторские добавления явились результатом попытки выделить в героическом цикле «правдивое» ядро, хотя, конечно, живой древний рассказ не имел жесткой богословской концепции, появившейся в нем только в процессе канонизации. Таким образом, процесс оформления текста и внесения в него литературных добавлений был связан со стремлением выявить смысл, присущий этим историям с самого начала.
Царств, Паралипоменон - И потому нам остается только принять этот текст за то, чем он является на самом деле, а именно за богословскую демонстрацию смысла истории, переписанной в соответствии с представлением о Боге Торы. Очевидно, что отношение к этим текстам как к истории в корне неверно и противоречит идее создателей канона, объединивших их воедино.
Итак, это не история, это великая опера.
С книгами «писаний» и так все ясно.
Пророк Захария (впринципе, другие пророки так же само) - Все эти загадочные видения объединяет образ ГОСПОДА, творящего, разрушающего и воссоздающего Иерусалим, использующего другие народы для уничтожения города, но затем отвергающего их. Это «гипервоображение» определяется отнюдь не историческими обстоятельствами, но исключительно представлениями о ГОСПОДЕ, возвышающемся над обстоятельствами в «пророческом откровении». Читателю не следует «расшифровывать» текст, подобно толкователю снов, ему нужно всего–навсего внимательно следить за возникающими образами, стараясь понять, какая именно интерпретаторская идея стоит за каждым «видением, похожим на сон». Трансцендентный мир откровения и видений — мир ГОСПОДА, связанный таинственными узами с Иерусалимом, ожидающим «наступления дня ГОСПОДНЯ».
Даниила - В основе этих историй могут лежать воспоминания о подлинных событиях. Однако в дошедшей до нас форме текста они превратились в художественные произведения, имевшие своей целью воспитание и наставление евреев, живших гораздо позже эпохи вавилонского плена.
Как мы видим, что где мы Библию не откроем, попадем то на миф, то на предания, то на художественную литературу, то на легенды, то на народные сказания.
Ну хорошо, хотя я почему-то не замечал у него именно этой мысли, что он отрицает действие Бога в истории. Было бы уж очень странно.
А он и не отрицает. Пока, наверное, к стенке не прижать. Тогда станет ясно, что под термином «действие Бога в истории» он подразумевает нечто свое, насыщенное сложными словами и философскими смыслами понятие, сложное к пониманию. Может легче и правильнее признать, что Библия – просто самая лучшая из имеющихся попыток человека описать Бога?
И еще поясню, почему я придаю такое большое значение Исходу.
Я готов сложить с себя обязательства по признанию историчности Ветхозаветнего нарратива, кроме Исхода.
В Исходе Бог открывается как существо, решительно вмешивающееся и действующее в истории. Исследования говорят, что Исхода не было, а значит Бог – не существо, вмешивающееся и действующее в истории. А если так, то надежда на вмешательство Бога и действие в истории для установления Царства Божьего, безосновательны. Мы может только верить в это – верить безосновательно, признав за работу Духа Святого внутреннее движение нашей души, соглашающейся с Библейским нарративом вопреки реальному положениею дел.
Я и не думаю спорить с Брюггеманом, потому что я не базарная бабка, которая умнее всех на свете. Я понимаю, что единственное, что мне остается – признавая явное превосходство Брюггемана, принять результаты его исследований, и попытаться по новому осмыслить Бог в свете новой информации.
P.S. Если вы видите в Брюггемане иное, чем вижу я, пожалуйста, приведите мне цитаты. Если другие библеисты говорят о другом, пожалуйста – приведите мне цитаты.
Категории статьи:
Оцените статью: от 1 балла до 10 баллов:
Комментарии
К сож., Ваш Брюггеман сам
История или «игра воображения