Крогман - Симона Вейль свидетельствующая о себе

Детство

В четырнадцать лет

«Наша мама Вейль»

Экспериментальное доказательство воплощения

Неоценимая польза математики

la Condition Ouvriere

Красная дева Франции

Одна против Фив 

Письмо к духовному лицу

Отрыв от корней — Укоренение

Сверхъестественное знание

Ожидание Бога

Пролог

Примечания

Хронологическая канва

Отзывы и свидетельства

Библиография

Именной указатель

Приложение

 

«Как человек крайностей Симона Вейль почти автоматически вызывает и у других крайние реакции»6, считает ее друг философ Гюстав Ти-бон, а Т.-С. Элиот предостерегает ее читателей «от поверхностной оценки»: нужно «держать в узде собственные предубеждения и одновременно проявлять терпение по отношению к предубеждениям Симоны Вейль. Когда ее произведения станут известными и найдут понимание, предисловие вроде этого станет излишним».

Как во французском, так и в немецком издании Укоренения, последнего большого сочинения Симоны Вейль, предисловие отсутствует; из этого, однако, вряд ли можно заключить, что ее произведения уже «стали известными и нашли понимание». У нас [в Германии] «среднестатистический потребитель литературы» зачастую даже не знает ее имени, а среди знатоков Симона Вейль считается тайной, еще требующей своего раскрытия. Многое говорит о том, что и сегодня, через двадцать пять лет после ее смерти, ее будущее только начинается. Обстоятельная, информативная биография, принадлежащая перу Жака Кабо, вышла в 1957 году и спустя десять лет была дополнена описанием последних пятнадцати месяцев ее жизни. Полное критическое издание до настоящего времени отсутствует даже на французском языке.

 

Учитывая, что на немецком языке вышел только пятитомник (в отличие от английского десятитомника) ее работ, для нас доступ к ее творчеству особенно затруднен. Тем более достойно удивления, что не так давно наша беспокойная молодежь пополнила свой лексикон — наряду с цитатами из Маркса и Маркузе, Мао и Че — также и афоризмами Симоны Вейль. Неужели их содержание настолько радикально? Вряд ли тут дело в недостаточной внятности, ибо по сравнению с закрытым для непосвященных языком нашей внепарламентской оппозиции тексты анархистки Вейль обладают тем явным преимуществом, что они абсолютно просты. Просты той «благородной простотой», что отличает язык гениев. Но даже если эти тексты разменять на мелкую монету лозунгов, они и тогда не смогут служить удовлетворению повседневных и слишком утилитарных потребностей какой бы то ни было групповой идеологии. Необходимо усвоить раз и навсегда: таких групп, клик, движений или партий, которые могли бы обоснованно заявить свое право на Симону Вейль, не существует в природе, и в этом мы еще убедимся. Да, она мыслима лишь в контексте «перманентной революции» и в этом отношении могла бы считаться прямым прототипом бунтующей молодежи наших дней; но перманентная революция Симоны Вейль происходила если не без воздействия на общество, то, во всяком случае, без прозелитов; это была революция одиночки. Тот ригоризм, с которым она высказывала свое мнение и действовала, делал ее в высшей степени неудобным партнером.

Чувствовала ли она себя одинокой? В ее жизни находилось место дружеским отношениям, среди которых были и такие — например, дружба с доминиканцем отцом Перреном,— что оказались судьбоносными; и если мы хотим узнать и понять Симону Вейль, мы должны внимательно прислушиваться к ее друзьям — «не с "объективным равнодушием" ученых, но с полным страсти и ясности взглядом любви, которая слишком реалистична и слишком взыскательна, чтобы предаваться иллюзиям»10. Согласно Симоне Вейль, даже наукой не только можно, но и должно заниматься с той трезвой и «безличной любовью», какая соответствует ее представлению о дружбе.

 

Памятник, который воздвигли своему другу Перрен и Тибон в книге воспоминаний «Симона Вейль, какой мы* ее знали»8, безусловно, имеет субъективно-эмоциональную окраску, быть может даже чрезмерную; тем не менее книга в значительной мере удовлетворяет требованию Тибона о максимально достоверной картине, каковая составляет цель и этой работы. При этом, однако, необходимо помнить оговорку Тибона: «Сколь бы ни были прозрачны душа и жизнь Симоны Вейль, во всякой дружбе, достойной этого названия, остается неприкосновенный уголок, который не выносит света, и в этом причина, почему мы никогда не сможем высказать о Симоне Вейль самого сокровенного».

 

Подобная деликатность типична для всей духовной атмосферы вокруг Симоны Вейль, и даже антологию ее текстов «Сила тяжести и благодать»8 Тибон публикует с болезненным и мучительным ощущением, будто «выбалтывает семейную тайну»11. Члены семьи и друзья Симоны Вейль, как будто решив, что молчание — лучший способ помнить о ней, кажется, готовы развернуть его полог даже над фактами из жизни ее предков. Впрочем, перед лицом искренних и лицемерных славословий, которые затуманивают облик Симоны Вейль, и без того еще недостаточно отчетливый, такая «sancta discretio» вполне объяснима, вероятно даже необходима и достойна уважения, хотя она и затруднила наши исследования.