Плотин - Трактаты 1-11

Порфирий из Финикийского города Тира у современников и потомков оказался знаменит прежде всего тем, что был яростным противником христианства. Теперь мы стремимся собрать фрагменты его сочинений и восстановить его жизненные установки и интеллектуальное самочувствие, но в свое время о нем судили прежде всего по сочинению «Против христиан» в 40 книгах, где этот терзаемый депрессиями утонченный интеллектуал демонстрирует знание Священного Писания, усматривает в нем множество противоречий, в частности, противоречие между тем, о чем идет речь в Священных текстах христиан, и их учением и образом жизни...

 

Ни эллины ни варвары, христиане проповедуют совершенно новое учение, отвергаясь отеческих богов (фрг. 1). Враги истины, они подобны злокозненным софистам, измышляющим то, чего нет, и приписывающим своему Учителю то, чего Он не совершал и чему не учил (фрг. 7). Порфирия возмущает, что евангелисты не соглашаются между собой (фрг. 15) и вообще постоянно лгут: вот, например, Матфей говорит (24.14.1—4), что, когда Евангелие будет возвещено во всем мире, наступит конец света; но о нем уже и так говорят повсюду, а конца света что-то не видно (фрг. 13). Как Иисус мог обещать ключи от неба Петру, который постоянно согрешал и которого Сам Он постоянно порицал (фрг. 26 и др.)? И если Павел был всем для всех, с иудеями — иудеем, с чуждыми закона — как чуждый закона (1 Кор. 9.20.1 слл.), значит он, хотя и был свободным, поистине стал рабом всякого порока (фрг. 27). И Бог, создавший человека, запретил созданию есть от древа познания добра и зла, потому что не хотел, чтобы человек знал добро (фрг. 42); а Иисус, искушаемый сатаною, не свергся со стены только потому, что боялся разбиться... (фрг. 48); и прочая,и прочая.

 

Мы привыкли думать, что писатели могут быть хорошими и плохими, или художники — талантливыми и бездарными. А что такое хороший или плохой философ? Есть ли специальный талант, который чеканится именно для философов и выдается для умножения только им? И что значит «бездарный философ»? Похоже, можно сказать, что бездарный философ — это, видимо, уже и не философ; но как быть с «хорошими философами» и «плохими философами», по-прежнему остается неясным...

 

Плотин — хороший или плохой философ? Наверное, хороший, потому что уже с начала IV века Плотину уделяется исключительное внимание и со стороны язычников, и со стороны христиан. Порфирий составил из его сочинений «Эннеады» и хотел, чтобы они стали языческой Библией; а Евсевий Кесарийский цитирует его как языческого мыслителя, который — вместе с Платоном — признавал Бога в трех ипостасях. Через Мария Викторина Плотин влияет на Августина, через него — на все западное богословие. В переводах и переложениях на арабский — под именем «Мудрого грека» или через компиляцию «Теология Аристотеля» — с Плотином знакомятся мусульмане. Его сложные и часто темные тексты более или менее исправно переписывают в Византии, а благодаря Марсилио Фичино, который подчеркивал его принципиальное согласие с христианством, Плотин одним из первых платоников стал влиять на мысль Запада в эпоху Возрождения. На Плотина ссылается Беркли, немецкая классическая философия по меньшей мере неравнодушна к нему, а для классической филологии уже в XIX, но в особенности в XX веке он — именно как автор глубокомысленных, но трудных текстов — становится оселком самого пристального и разностороннего ученого внимания, не говоря уже о том, что изучение и издание его трудов требовало редкого терпения и разносторонней эрудиции...

 

Но если Плотин — хороший философ, то в чем его сила? И в чем вообще сила хорошего философа?

 

Если верить Порфирию, когда Плотину прочли сочинения Лонгина «О началах» и «Любитель древности», Плотин сказал: «Лонгин ученый, но совсем не философ». А Лонгин, особенный интерес которого вызвали трактаты Плотина «О душе» и «О бытии», прочтя их, просил Порфирия прислать хорошие списки, потому-де, что в списках Амелия, которые он приобрел, множество ошибок. Порфирий замечает по этому поводу, что списки Амелия, первого постоянного слушателя Плотина и его верного ученика, ведшего записи его занятий, были, конечно, совершенно исправны: просто Лонгин не понимал свойственной Плотину манеры изложения.