Сафрански – Кафка

14 августа 1913 года Кафка пишет своей невесте Фелиции: «Нет у меня наклонностей к литературе, я просто из лите­ратуры состою, я не что иное, как литература, и ничем иным быть не в состоянии». Этим он хочет предостеречь Фели­цию: литературное творчество для него — не приятный досуг и не компенсация тягот профессионального труда. Он не просто питает интерес к литературе, он и есть литерату­ра — целиком и полностью. Фелиции следует это, наконец, уяснить, иначе она свяжет себя узами с тем, кем он вовсе не является. Ведь и для самого себя он существует только в мо­менты письма, а во всем остальном — лишь мертвец.

 

Чтобы проиллюстрировать сравнением свою привязанность к ли­тературе, он рассказывает историю про изгнание бесов: «У одного монаха был такой дивный, сладкозвучный голос, что слушать его было большое наслаждение. Когда в один прекрасный день священник эту лепоту услышал, он сказал: это голос не человека, а дьявола. И в присутствии изумлен­ных свидетелей принялся беса изгонять, и бес изошел, после чего мертвец (ибо это было человеческое тело, оживленное не душой, но дьяволом) рухнул наземь и стал смердеть». То, о чем он не говорит Фелиции со всей ясностью, но о чем пишет в дневнике, — это незатейливая констатация: жизнь за пределами литературы его не увлекает, и все, что не связано с письмом,наводит на него скуку.

 

«Я ненавижу все, что не имеет отношения к литературе, мне скучно вести раз­говоры, <…> мне скучно ходить в гости,горести и радости моих родственников мне смертельно скучны. Разговоры ли­шают все мои мысли важности, серьезности, истинности». Другая дневниковая запись гласит: «Желание изобра­зить мою исполненную фантазий внутреннюю жизнь сдела­ло несущественным все другое, которое потому и хирело и продолжает хиреть самым плачевным образом. Ничто другое не могло меня удовлетворить». Его влечет не только жизнь грез,на фоне которой все прочее становится второстепенным, но и удовольствие жи­вописать. Таким образом, удовольствие, даруемое письмом, уводит его от прочей действительности, придает жизни грез форму и тем вводит ее в привычную жизнь.

 

А значит, в при­вычном обнаруживается проблеск жуткого. Но вместе с тем весь этот процесс очень хрупок. «Но я не знаю, есть ли у ме­ня еще силы для этого изображения <…>. Так меня и бро­сает из стороны в сторону, я взлетаю непрестанно на верши­ну горы, но ни на мгновение не могу удержаться там». В такие мгновения удачи он не похож на обычного себя: он «бесстрашен, откровенен, силен, неожиданен, одержим». Таким его не знают. Благодаря письму Кафка ощущал прилив жизненной силы, словно Антей, становившийся необоримым великаном, стоило ему коснуться земли. Фелиции он признается, что набрался мужества посвататься к ней только оттого, что ощутил в себе силы — как раз благодаря тому, что у него получилось писать. Литературное творчество — и только оно — высвобождало в нем силы, от которых в остальное вре­мя он чувствовал себя отрезанным.

 

 

Серия – «Персона и контркультура. Биографии»

Издательство – «АСТ»

Москва – 2025 г. / 320 с.

ISBN 978-5-17-168046-6