Ткаченко - Соловьиная трель об отношениях между христианством и постмодернизмом

В издательстве "Коллоквиум" вышла книга с русским переводом труда Романа Соловья "Появляющаяся церковь", ее вскоре мы предоставим читателям клуба "Эсхатос", ну а сегодня - рецензия на книгу.

Ростислав Ткаченко - Соловьиная трель об отношениях между христианством и постмодернизмом: презентация ключевых тезисов и некоторые наблюдения по первой главе книги Романа Соловия «Виникаюча церква» / «Появляющаяся церковь»

Доклад для круглого стола по книге Р. Соловия «Появляющаяся церковь: Евангелическое христианство перед вызовом постмодернизма», Одесская Богословская Семинария,

г. Одесса, 10 апреля 2014 г.

Замечания по структуре книги и первой главы

Вся книга Р. Соловия построена по принципу «движения от периферии к центру» или по правилу дедуктивного изложения материала – от общих положений к частным и конкретным. Так, разделы его книги с составляющими их главами сначала очерчивают общий горизонт и масштаб исследования, а затем все более и более его конкретизируют. В частности, первый раздел, озаглавленный «Христианство в ситуации постмодерна», даёт общее представление о (а) современной эпохе с её культурными, философско-мировоззренческими и религиозными тенденциями и (б) некоторых реальных и конкретных реакциях христианской церкви и богословия на вызовы времени. Затем вторая глава – «Появляющаяся Церковь: богословский контекст, зарождение, развитие» – рассказывает об одной специфическом и вполне конструктивном ответе на вопросы современности. Причём опять-таки господин Соловий начинает с рассуждения о широком контексте и заканчивает представлением достаточно узкого в своём масштабе религиозного движения. Далее, третья («Особенности учения движения») и четвёртая («Практики движения») главы рассказывают о внутреннем устройстве «существа», зовущегося «Появляющаяся Церковь». Т.е. без сомнения, дедуктивная модель построения книги налицо.

Сама же первая глава, которую я имею честь представить и охарактеризовать, задаёт рамки и, как я выразился, горизонт исследования. Она говорит о (а) феномене эпохи постмодерна как специфической исторической эпохе и культурной среде, возникшей «после современности» или «после модерна», (б) феномене постмодернизма как ключевых философско-мировоззренческих идеях, свойственных эпохе постмодерна, (в) религиозно-богословских вопросах и вызовах, которые тенденции постмодерна бросают христианству, и, наконец, (г) спектре всевозможных «реакций современных протестантских богословов на вызов постмодернизма». Эта структура частично видна в построении главы, хотя и не вполне чётко:[1]

1. ХРИСТИАНСТВО В СИТУАЦИИ ПОСТМОДЕРНА

1.1. ПОСТМОДЕРН КАК «КОНСТИТУЦИЯ РАДИКАЛЬНОЙ ПЛЮРАЛЬНОСТИ»

1.2. МОДЕРН, ПОСТМОДЕРН И ХРИСТИАНСТВО

1.2.1. Проект модерна и евангелический протестантизм

1.2.2. Постмодернистская деконструкция религии

1.3. ХРИСТИАНСКОЕ МИРОВОЗЗРЕНИЕ ПЕРЕД ВЫЗОВОМ ПОСТМОДЕРНИЗМА

1.3.1. Постмодернистские мировоззренческие вызовы

1.3.2. Христианская мировоззренческая перспектива в постмодернистском контексте

1.4. РЕАКЦИЯ СОВРЕМЕННЫХ ПРОТЕСТАНТСКИХ БОГОСЛОВОВ НА ВЫЗОВ ПОСТМОДЕРНИЗМА

Структура главы согласно оглавлению не вполне чётко разграничивает пункты 1.2 и 1.3, содержание которых частично дублируется. При этом подразделы 1.1 и 1.4 последовательно задают «точку отсчёта» и «пункт назначения» первой главы: её задача заключается в том, чтобы объяснить, что такое постмодерн и постмодернизм сами по себе, как они относятся к христианству и как относится христианство к «вызову постмодернизма».

 

Замечания по содержанию первой главы

На три вышеуказанных вопроса можно ответить следующим образом согласно тезисам Романа Соловия.

 

1. Что такое постмодерн и постмодернизм сами по себе?

Хотя сам автор не даёт единого, полного и недвусмысленного определения, из его освещения ситуации становится понятно, что (а) постмодерн – это специфическая историческая и культурная эпоха новейшего времени и свойственный ей das Zeitgeist («дух времени»), для которого характерны «постмодерные идеи, установки и ценности». Более конкретно, постмодерн или постмодерность – это период послевоенного кризиса самоидентификации западной культуры, критики классических (рационалистических, позитивистских и утопических) философских систем и создания нового неклассического/постклассического философского дискурса.

Попыткой выработки этого нового не-модернового мировоззрения и является постмодернизм. Как негативно определяет его Р. Соловий (согласно С. Гренцу), «понятие “постмодернизм” относится главным образом к интеллектуальному настроению и бесконечности культурных выражений, которые подвергают сомнению идеалы, принципы и ценности, лежащие в основании умонастроения модерна» (курсив мой). Более конструктивная формулировка (по Вельшу) гласит: «под постмодернизмом следует понимать мировоззрение, главный признаком которого – мультиперспективизм, то есть допущение и равнозначность одновременного сосуществования разнообразных точек зрения. … Таким образом, именно принцип плюрализма становится фундаментальным для осмысления постмодернизма и уже из этого выплывают такие его производные характеристики как фрагментарность, децентрация, контекстуальность, неопределенность, ирония». Т.е. ситуация постмодерна и стержневая мысль постмодернизма – это «радикальная плюральность как основная конституция сообществ …плюральный образ смысла и действия».

В первую очередь (и вполне верно), Соловий представляет постмодернизм как принципиальную критику мировоззренческой модели Просвещения и эпохи рационализма с её (а) антропологическим оптимизмом, (б) убеждённостью в победе рационалистических методов науки и построения жизни, (в) слепой верой в прогресс человечества и построение утопии завтрашнего дня и, наконец, (г) политическим тоталитаризмом и идеологическим диктатом «универсальных», «научных» и «рациональных» норм. Все эти идеалы оказались недостижимы и привели лишь к физическому разрушению Европы, политическому краху однобоких идеологий и психологическому самоуничтожению человека.

Теперь необходимо отказаться от такой модели мышления в пользу альтернативной точки зрения. Поэтому автор и говорит (во вторую очередь) о постмодернизме как о переориентации ценностей и стиля жизни с модерновых на новые, «постсовременные» установки. Эти ценности базируются на (а) антропологии смирения как на признании ограниченности человеческих ресурсов и признании «растерянности человека перед бытием, (б) убеждённости в недостижимости универсального знания и существовании лишь контекстуального, локального и относительного знания, (в) горизонтальном прочтении «развития» человечества – без эволюции и прогресса, но с постоянными изменениями и обновлениями – и (г) антитоталитаризме и антиунификационных взглядах, превозносящих всё маргинальное, отличное и специфическое в противовес квази-абсолютному. Так, «результатом постмодернистской трактовки действительности становится новый опыт, признающий приоритет тех форм знания, жизненных проектов, моделей действий, которые имеют высокую степень отличия». Или, словами того же В. Вельша, «теперь истина, справедливость, гуманность предстают во множественном числе». Это очередная смена мировоззренческих парадигм, а именно (по обобщению Г. Кюнга) «замена модернистского европоцентризма постмодернистским глобальным полицентризмом».

В более глубоком анализе постмодернистическое мышление стоит на трёх философско-эпистемологических китах, которые держат постсовременный мир: это постфаундационализм, фрагментарность и конструктивизм.

(1) Постфаундационализм – это «послеосновность» или «антиосновность, отказ от «базовости” [, который] отрицает существование каких-либо твердых основ для наших притязаний на знание, провозглашает необоснованность познания, его “несвязность” с фактами мира… Нормой становится подход, в соответствии с которым никакое знание не может оцениваться вне контекста культуры, традиции и языка, делающих его возможным». Так, у любого знания, любой науки и любой точки зрения не может быть несомненного, точного и «непогрешимого» основания.

(2) Фрагментарность познания – это «отказ от идеи поступательного увеличения знания в пользу исторической и культурной ситуативности. В постмодернистской матрице знание рассматривается как специфичное, локальное, плюралистичное, такое, что происходит “здесь и сейчас”, но не как констатация априорных законов». Так, любое знание, любая наука и любая точка зрения становится частичной, неполной и ситуативно обусловленной.

(3) «Конструктивизм – это «перенесение акцента с образа мира “как он есть” на представления о мире в определенных лингвистических конструкциях, обусловленных социальными процессами, идеологической ориентацией участников и структурой собственных отношений. Разум не просто отражает внешний мир, но творчески проявляется в процессе познания, поэтому в определенном смысле “действительность не только воспринимается разумом, но и конструируется им, причем этих конструкций может быть сколько угодно, и не совсем обязательно одна из них должна оказаться окончательно верной” (цитата из Р. Тарнаса)». Так, любое знание, любая наука и любая точка зрения уже не понимаются как отражения или репрезентации реальности – напротив, они суть модели или настоящие реальности, каждая из которых вполне реальна и хороша.

 

2. Как постмодернизм относится к христианству?

Если эпоху модерна характеризовал процесс секуляризации как «организации нашей жизни в соответствии с рациональными, упорядоченными принципами и вытеснением религиозных вопросов в сферу индивидуального выбора и ответственности», то эпоха постмодерна характеризуется целостной «деконструкцией религии» и при этом более позитивным отношением к ней. Поскольку постмодернизм является торжеством «радикальной множественности», то он не считает правомерным притеснение или уничтожение христианства. Ввиду того, что ни наука, ни политика не имеют права – да и не могут по определению – определять, что есть истина, то христианская религия и теология вполне могут высказать своё понимание истины. При этом, правда, нужно помнить, что «постмодернизм сводит религиозную веру к уровню частного мнения, в его трактовке христианство не лучше любой другой системы убеждений. В постмодерности происходит не полноценное возрождение христианства и возвращение им былых господствующих позиций, а завоевание ограниченного сегмента социального пространства. Христианство не берет реванш, в «постсекулярном» мире его просто терпят».

Соответственно, Роман Соловий отказывается видеть в философии постмодернизма как чистокровного врага, так и абсолютного друга христианства. Вместо этого он глубокомысленно замечает:

Подобно богословом Появляющейся церкви автор видит в присущей постмодернизму беззащитности, смирении перед истиной, отображение идеала евангельской простоты… [Однако] цель постмодернизма состоит не в том, чтобы сформировать альтернативный набор посылок, а в том, чтобы утвердить невозможность построения любых интерпретаций, претендующих на универсальное применение. …

Поэтому в рамках постмодерного мышления ни одна истина или этика не может рассматриваться как имеющая статус нормативности. То есть, ни одна личность или священное писание не может авторитетно указывать, что является истинным или правильным. Истина и мораль находятся в контексте специфического сообщества и изменяются от одного общества к другому. … Такая эпистемология фактически не оставляет места провозглашению объективного, универсально авторитетного значения библейского текста.

 

Следовательно, позиция постмодерна по отношению к христианству амбивалента: она более положительна и доброжелательна, чем идеология модерна, но в то же время достаточно критична ввиду христианских претензий на непреложную истинность своих постулатов.

 

3. Как христианство относится к «вызову постмодернизма»?

Как очень многопланово и адекватно представляет status quaestionis Соловий,

В рядах современных протестантских богословов не существует единства в отношении перспектив христианства в эпоху постмодерна. Некоторые из них считают, что постмодернизм кардинально противоположен и опасен для евангелического христианства. Для них постмодернизм – это мировоззрение, не оставляющее места вере в Бога, подрывающее христианские культурные ценности, подвергающее сомнению традиционные истины. Другие придерживаются взгляда, что принятие евангелическим христианством постмодернистского поворота в западной мысли раскрывает перед ним новые возможности «следующей реформации», то есть возрождения христианства как передовой, а не реакционной силы в современном мире.

К критикам постмодернизма и приверженцам контрпостмодернистской богословской программы относятся Дуглас Гроотхайс, Миллард Эриксон, Дэвид Уэллс и Кевин ДеЯнг. К приверженцам позитивного и (критически-)конструктивного подхода к идеологии постмодернизма следует отнести Карла Рашке, Брюса Бенсона, Джейса Смита, Брайана Макларена, Стенли Гренца и Джона Франке. Нечто вроде среднего пути предлагают Нэнси Мэрфи, Мерольд Вестфол и Кевин Ванхузер.

В целом же, как отмечает автор «Возникающей Церкви», (здесь будет уместна действительно пространная цитата)

[1] Постмодернизм выдвигает ряд подходов, которые могут быть полезными для провозглашения христианской вести, это, в частности, принятие ценности и достоинства каждого человека и его неотъемлемых прав, независимо от этнической или социальной принадлежности; осознание важности роли культуры в формировании личности, ее идей и предубеждений; признание ограниченности человеческого языка в познании абсолютной истины, а также способности манипулировать, исключать и контролировать других; критика безрассудного оптимизма и зазнайства сциентизма; признание того, что Библия содержит не только доктрины, но и нарративы, показывающие, как живой Бог милостиво взаимодействует со своим творением в их борьбе.

[2] Другие измерения постмодернизма можно оценить как сомнительные с точки зрения их влияния на христианство: постмодернизм видит в толерантности ключевую добродетель, но как только определенная группа получает власть, толерантность часто превращается во враждебность к тем, кто не согласен с новым порядком; признание возможности получения и конструирования знаний, и отрицание того, что высшая истина открыта Богом и воплощена в личности Христа; уважение к другим культурам, и нежелание или неспособность осуждать аморальные практики или зло; критическое отношение к индивидуализму модерна и акцент на роли сообщества, которое, тем не менее, имеет склонность к переходу к «групповому мышлению» (тип мышления тесно сплоченной группы, члены которой пытаются свести к минимуму конфликты и достичь консенсуса без критической оценки и анализа идей); забота о маргинальных слоях общества, которая часто способствует виктимизации (превращению личности или группы личностей в реальную жертву) и появлению различных социальных групп, конкурирующих в борьбе за власть; внимание к окружающей среде, которое часто переходит в сакрализацию природы и девальвацию человеческих существ; интерес к духовности и индивидуальному благочестию, но равнодушие или враждебность к организованной религии и учению; увлечение электронными средствами массовой информации, которое приводит к смещению людей в сферу виртуальной реальности, обособления от реальной жизни и своих обязанностей; признание за христианами права на место в интеллектуальной сфере, учитывая их мысль только как один из многих голосов среди бесконечного количества равноправных взглядов на истину.

[3] Существуют также постмодернистские идеи, несовместимые  с библейским христианством: и модернизм, и постмодернизм отрицают Бога как реальность и возводят на престол автономное человеческое существо, которое пребывает в поисках неограниченной свободы; постмодернизм отказывается от целостного мировоззрения, подрывая ощущение цели, которую человеческие существа должны достигать; релятивизм, характеризующий постмодернистское мышление, отбирает определенный фундамент у знания и ценностей, лишая их надежной точки отсчета».

 

В целом же, Роман Соловий явно симпатизирует позиции Вестфола и Ванхузера, которые предлагают выборочное «усвоение» отдельных идей и концепций постмодерна и полную приверженность христианскому вероучению в его сути. К постмодернизму стоит подходить критично, но без страха или неконтролируемого негативизма. В частности, легко можно – и даже нужно – принять свойственную этому движению критику «онтотеологии», т.е. «концептуального идолопоклонства (тенденции относиться к определенной концептуальной схеме как к окончательно завершенной)». Наше знание мира и, тем более, Бога всегда будет ограничено; следовательно, к нему нужно относится аккуратно, без фанатизма и слепой убеждённости в своей правоте. Скорее, мы должны смиренно склоняться перед самим Богом и продолжать неспешно и осторожно искать ответы на интересующие нас вопросы. Так, постмодерновое смирение и антиуниверсализим способствуют разработке «нетоталитарного», но полностью христианского богословия без примеси рационального либерализма или эмоционального романтизма.

 

Замечания по ключевым тезисам главы и критические вопросы к ним

Исходный тезис или базовая посылка автора без сомнения является и истинной, и вызывающей. Вот прямая цитата из Предисловия:

Каждая историческая эпоха бросает христианству важный вызов, от ответа на который зависит его будущее. Вызов этот касается способности церкви найти баланс между крайностями конфронтации и конформизма в отношениях с господствующей культурной парадигмой. Интеграция церкви в господствующий социокультурный контекст всегда связана с опасностью, поскольку культура, обеспечивающая возможности эффективного провозвестия евангелия, способна подвергнуть риску наиболее важные компоненты христианской веры, если церковь не выкажет интеллектуальной осторожности и духовной дальновидности. Нынешний период перемен в развитии мировой культуры и цивилизации открывает перед христианством новые перспективы для осуществления своей цели и, в то же самое время, несет угрозу утраты богословской и культурной аутентичности в поисках путей возвещения евангелия в современном мультикультурном обществе.

Одно из наиболее важных заданий, стоящих перед современным евангелическим богословием, состоит в необходимости преодоления рисков собственной маргинализации. Авторы статьи «Евангелическое богословие сегодня» [Mark Noll, Cornelius Plantinga, Jr., and David Wells] подчеркивают, что отсутствие взаимодействия с культурой подрывает потенциал евангелического богословия.

Соответственно, призыв автора к учёту современной культурной и идеологической ситуации в «богословствовании» и организации церковной жизни звучит весьма актуально. Также сам анализ этоса посмодернизма и его вызовов проведён действительно качественно. Разумеется, вызывает вопросы нечёткое авторское понимание «постмодерна» и «постмодернизма», т.к. в обилии представленных точек зрения других людей несколько теряется собственно определение этих двух феноменов согласно мнению Романа Павловича. Кроме того, не вполне чётко показано разнообразие «постмодернизмов» - литературных, философских, культурных. Они упомянуты и даже порой вскользь освещены, однако нет ясной классификации и системности в подходе к этой многоплановости постсоверменного мировоззренческого конструкта. А ведь сама немонолитная и плюралистичная природа феномена постмодернистской философии требует неунифицированного, а дивергентного, разностороннего подхода, учитывающего всю сущностную множественность данной «полифилософии».

В то же время, чётко прослеживается богословское видение ситуации автором, т.к. он детально рассматривает вызовы эпохи именно с позиций христианского теизма и библейско-догматического богословия. Так, он напоминает ключевые идеи христианского вероучения – конкретно, учения о творении, грехопадении, Божьей любви, кресте, миссии Церкви и окончательной победе Бога – и умело связывает их с необходимостью отстаивания ключевых концепций христианства в ситуации постмодерна. При этом он верно отмечает, что некоторые из этих идей созвучны постмодерновым, а значит, вторые можно реконтекстуализировать и укоренить в первых. Так, например, ограниченность философской эпистемологии легко балансируется идеей Божьего Откровения как дара несовершенным людям.

 

При этом возникает несколько вопросов как к автору книги, так и к нам, её читателям – христианам постсоверменной эпохи. Вот несколько из них:

ü  Правомерно ли говорить о постмодернизме, или всё же пока что стоит вести речь о постмодернизмах? Ведь хотя эпоха постмодерна едина в некотором смысле, её интерпретация и осмысление не отличаются единством.

ü  Какие ещё реакции на философию постмодернизма предлагает христианство, кроме духовно-практического проекта Появляющейся Церкви и богословско-философских рефлексий Вестфола, Рашке, Эриксона, Гернца, Ванхузера и других? Существуют ли альтернативные проекты «христианского постмодернизма»?

ü  Насколько современная Украина является (в мировоззренческом плане) модерновой, насколько домодерновой и насколько постмодерновой? Ведь нельзя утверждать, что «а у нас постмодернизм», т.к. нынешние процессы в культуре – это пока лишь постмодернизация и не более того.

ü  Каким образом мы как евангельские христиане в целом и Одесская богословская семинария в частности должны реагировать на доходящие и до нас вызовы философии постмодернизма? Какого рода богословские, социальные или иные проекты мы должны продвигать?

 

Это всего лишь несколько мыслей по всего лишь одной главе всего лишь одной – но хорошей и интересной книги. Однако это не предел – сама тема исследования обширна и является замечательным полем для множества самых разнообразных аналитических проектов.