Болотов – Три первых века христианства

Апостольский век — период создания основ, век реше­ния коренных вопросов в их главной постановке. Время послеапостольское разделяет с апостольским веком эту особенность как в отношении вопросов внешних, так и внутренних.

 

В первом случае церковь ответила и внешней силе государства (мученичество и судебные апологии), и языческой философии (научные апологии, борьба с гностицизмом), что христианство есть самостоятельная религия toto genere и ужиться на компромиссах с язычеством, принять маску одной из многих его разновидностей не может.

 

Внутренние вопросы, занимавшие христианских богословов этого времени, отличаются тем же характером фундаментальности: речь идет о целом, не о подробностях.

 

Спрашивается: не отменить ли учение о Святой Троице во имя монотеизма? Не отказаться ли признавать Иисуса Христа Богом? Или не отвергнуть ли действительность Его человеческого естества, даже самого тела Его, не признать ли призрачным?

 

Но в это же время появляются зародыши того исторического образования, которое впоследствии получает такое важное значение, хотя и отрицательного свойства, — зародыши папства.

 

Серия История. География. Этнография

Издательство «Ломоносовъ» Москва 2015 г.- 216 с.

ISBN 978-5-91678-255-4

 

I. Церковь послеапостольская и Римская империя

II. Апология христианства и языческая полемика

III. Борьба христианства с языческой мыслью в форме гностицизма

IV. Распространение христианства

 

Борьба церкви с внешней силой государства нашла выражение в мученичестве. Церковь послеапостольского периода, ecclesia pressa, была церковью мучеников. Мученичество — в высшей степени характерное явление; что оно тесно связано с этим временем, видно из того, как трудно передать на других языках греческое понятие «μάρτυς».

 

Древние восточные народы перевели его буквально, следовательно, без комментария. Греческое μάρτυς — значит «свидетель». Ему соответствует сирийское sohdo (свидетель) от глагола sehad (свидетельствовал), арабское sahid (правдивый свидетель) от глагола «шахида» (свидетельствуют), эфиопское самъыт (послух).

 

Психологически можно объяснить, отчего в соответствие греческому μάρτυς (свидетель) в других языках выставляются понятия, имеющие отношение в своем смысле к органу слуха («послух»). Добросовестный свидетель, предполагается, сначала слышит крик жертвы, и пока он прибежит на крик убиваемого, то уже все будет кончено. Если же он «совидел», то на него может пасть подозрение если не в содействии, то по крайней мере в попустительстве убийце.

 

Новые славянские народы, не исключая и западных (чешское mucedlnik, польское mQczennik), при переводе истолковали это слово, но не совсем верно. Напротив, западные народы, начиная с латинского, оставили греческое слово без перевода; латинское martyr перешло во все романские, до румынского включительно, и германские языки (немецкое Martyrer), равно как и в мадьярский.

 

Слово «мученик», которым переводится у славян греческое μάρτυς — свидетель, передает лишь второстепенную черту факта и явилось как отзыв непосредственного человеческого чувства на повествование о тех ужасных страданиях, которые переносили μάρ+υρες. Такой перевод указывает, что в мученичестве эти народы больше всего поражены истязаниями мучеников, а не их свидетельством за веру. Но христианин-грек смотрел на явление, с другой стороны. Мученики — это борцы (άθληταί) веры; их мучение — это «подвиг» с оттенком торжественности, άγων. Μάρτυς, следовательно, не пассивный страдалец, а герой — деятель. В истории о мучениках нас, отделенных от начала христианства многими веками, поражают прежде всего те истязания, которым они подвергались. Но для современников, знакомых с римской судебной практикой, эти истязания были явлением обычным. Истязанию в известных случаях подвергался всякий человек преступник, был ли то язычник или христианин.