Альтицер - Смерть Бога

Современная философия почти не говорит о Боге. Точнее, иногда его все еще упоминают, но как-то очень редко, почти украдкой; или между делом, мимоходом, особенно когда речь заходит об истории средневековой мысли или о противопоставлении философии и религии.

 

Как-то так получилось, что вопрос о Боге,бывший на протяжении веков чуть ли не центральным - или, по крайней мере, одним из самых главных, - отошел куда-то в сторону, почти исчез из поля внимания; и вовсе не потому, что получил окончательный и всем известный ответ, а, скорее, потому, что другие вопросы (казалось бы, совершенно независимые) вырвались на передний план и стали более актуальными и бурно обсуждаемыми.

 

Вместе с тем, современная теология,продолжая неизбежный разговор о Боге, почти не выдвигает новые идеи, редко блещет оригинальными концепциями и радикальными поворотами мысли. Конечно, если не полагать, что именно в этом заключается главная задача теологии, то можно счесть, что все в порядке; особенно, если исходить из внутренней, встроенной позиции, наверное. Со стороны, однако, ситуация выглядит иначе: за последний век скорее философия оказывала более сильное влияние на теологию, чем наоборот. Теологическую интерпретацию получили практически все важнейшие направления философии, тогда как теологам не удавалось вызвать резонанс в философских кругах. Да и в широком общественном мнении тоже, пожалуй, за единственным исключением.

 

Теология мертвого Бога сразу прозвучала мощно и ярко. Даже в те безумные и благословенные шестидесятые - на фоне сексуальной и психоделической революций, политических волнений и радикальных художественных экспериментов, изощренных литературных текстов и философских прорывов - ее слово не осталось не замеченным. Наступила странная эпоха «пост» - после войны и после фашизма, после авангарда и после модернизма, после позитивизма и даже после структурализма.

 

Уже стало понятно, что писать стихи и философствовать после Освенцима и после смерти Бога можно и нужно; весь вопрос заключается только в том, как это делать. Теология мертвого Бога предлагает и воплощает чуть ли не самое продуктивное и конструктивное решение. Даже на первый взгляд, без особых размышлений, легко увидеть изящную легкость этой мысли: если Бог умер (хотя бы по знаменитым словам Ницше), то да здравствует Бог; если бог мертв, то необходима и соответствующая теология.

 

А ведь подход заявлен более глубокий: не просто создать новую теологию для новых условий, но и переосмыслить по-новому всю историю взаимоотношений человека с Богом. И уже на этом пути можно найти предшественников - тех, кто уже пытался так или иначе двигаться в этом направлении... В этом смысле теология мертвого Бога вполне может послужить примером: примером рефлексивной и ответственной мысли, примером звонкого и звучного слова, примером, наконец, действия в культуре. Примером сильного поступка.

 

«Канон+» РООИ «Реабилитация», 2010

ISBN 978-5-88373-234-8.

 

 

Василий Кузнецов. АЛЬТИЦЕР Т. - Слово и мысль теологии мертвого Бога 

СМЕРТЬ БОГА
 ГЛАВА 1. Уникальность христианства
         • 1. Религия
         • 2. Слово и история
         • 3. Грехопадение и смерть
 ГЛАВА 2. Иисус и Воплощение
        • 1. Имя Иисуса
        • 2. Кенозис
        • 3. Универсальная человечность
 ГЛАВА 3. Бог и история
        • 1. Диалектика и теология
        • 2. Христианское имя Бога
        • 3. Бог и Сатана
 ГЛАВА 4. Самоуничтожение Бога
        • 1. Смерть Бога
        • 2. Искупление
        • 3. Прощение грехов
 ГЛАВА 5. Пари
        • 1. Живой Христос
        • 2. Вина и мщение
        • 3. «Да» 1
 Альпгицер Т. - Гегель и христианский Бог
 Альтицер Т. - Россия и апокалипсис
 Юрий Селиванов - О смерти Бога без кавычек

 

 

Современная теология стоит перед очевидной дилеммой: настаивая на том, что христианство представляет собой нечто большее, чем просто религию, теология при этом отказывается исследовать действительную природу религии как исторического явления. Ведущиеся в последнее время разговоры о «безрелигиозном христианстве» имеют мало смысла, если религию понимают всего лишь как мнимую праведность или бездумную набожность. Совершенно очевидно, что такие представления о религии - это еще одно свидетельство упадка христианского мира. Возможно, сбывается пророчество Кьеркегора, что христианство Нового Завета больше не существует. Однако нам,христианам, нельзя не признать, что проблема отношения между христианством и религией именно сейчас стала неотложной и первостепенной. С самого начала следует констатировать, что эта проблема коренится в истории: христианство теряет свое историческое содержание; оно более не может вдохнуть жизнь в свои традиционные формы; его привычный язык остается пустым и безмолвным. Сегодня вера, если она хочет сохранить себя в качестве веры, должна искать постхристианский язык, - то есть язык, если не совершенно, то, по крайней мере, содержательно, отличный от ее прежней речи. Христианской вере предстоит не только отказаться от использования своего обычного языка; она должна сделать шаг вперед и выйти за пределы всех тех смыслов, которые некогда связывали христианство с сообществом верующих.

 

Несмотря на то, что в последние двести лет родилась и расцвела историческая наука о религии, историки религии не достигли сколько-нибудь заметного успеха в решении проблемы уникальности христианства. Хотя мало кто из христиан сомневается в существовании отличительной особенности христианства, однако это отличие по обыкновению формулировалось в терминах, заимствованных из общей культуры христианского мира. На данный момент, эта культура находится если не в состоянии распада, то в переходном состоянии, что приводит к несостоятельности традиционных представлений об уникальной и особой природе христианской веры. Как ни странно, теологи проявляют слабый интерес к отношению между христианством и нехристианскими религиями, по большей части ограничиваясь экстравагантными заявлениями, имеющими весьма отдаленное отношение к нехристианскому религиозному миру. Если судить по тому, как упорно христианская теология пыталась подчеркнуть непреодолимый разрыв между христианством и нехристианскими религиями,то можно сделать вывод, что полное разъяснение уникальности христианства может раскрыть самую сокровенную суть христианской веры; однако этот кардинальный вопрос так и остается до сих пор без ответа. Более того, эта проблема не может быть решена без того, чтобы не столкнуть в противоборстве христианство с высшими формами религии. Конечно, есть такие религии, которые явным образом отвергают всякие попытки сопоставления с христианством, - например, олимпийская религия древней Греции, или конфуцианская традиция Дальнего Востока. С другой стороны, иудаизм и ислам настолько близки по религиозной форме к христианству, что едва ли могут дать необходимую перспективу для полновесной оценки отличия христианской веры.

 

Поэтому, вероятнее всего, в поисках ответа на религиозный вызов нехристианского мира христианский теолог должен обратиться к чистым формам восточного мистицизма. Разумеется, наше исследование может выдвинуть только некоторые общие соображения по поводу отношений между христианством и восточным мистицизмом; и эти наблюдения могут претендовать на незначительный исторический или научный авторитет. Но такая попытка тем не менее необходима для достижения нашей теологической цели. Если мы сможем указать коренное различие между христианством и формами восточного мистицизма, то это будет иметь большое значение для определения подлинной сущности христианской веры и может послужить основанием для освобождения христианства от несущественной и устаревшей формы религии. Вначале мы должны установить: что общее имеют разнообразные формы мистики между собой, исходя из того, что мы действительно находим в них подлинное выражение сущности религии. Полностью осознавая, что любые попытки вычленить общую форму такого чрезвычайно сложного явления, как восточный мистицизм, неизбежно предполагают некоторые огрубления, и нам придется сделать это ради нашей конечной цели. Естественно также, что мы будем рассматривать восточный мистицизм с точки зрения нашей сегодняшней ситуации; и все последующие выводы будут иметь значение только для нас, даже если заранее можно предвидеть, что с позиции восточного религиозного сознания такая перспектива должна с необходимостью привести к ложным заключениям. Допуская все это, мы тем не менее вполне можем быть уверены, что поднимаем проблему во всей ее сложности, останавливаясь на основных видах восточного религиозного сознания с целью сопоставить христианство с нехристианскими религиями.