Эве - Дарвин и христианство - Споры истинные и ложные

 

М., Аграф, 2016. - 224 с.

ISBN 978-5-7784-0486-1

Жизнь - невероятный феномен. Как не восторгаться практически безграничным изобилием и многообразием форм жизни, способностью обновляться, противостоять самым разным и экстре-мальнейшим внешним условиям? Однако человек науки, или просто любой человек, столкнувшись с этой «тайной из тайн»[1], сразу же торопится задаться вопросами: откуда взялось это многообразие, стоит ли некий «замысел» за этим изобилием? Кроме того, мир демонстрирует нам и другие явления: массовое исчезновение видов, уничтожение одними видами других, доминирование сильнейшего. Сто пятьдесят лет назад Чарльз Дарвин предложил простую модель, чтобы со всем этим разобраться. С момента первого издания его книги «Происхождение видов путём естественного отбора, или Сохранение благоприятствуемых пород в борьбе за жизнь» 24 ноября 1859 года эта модель стала весьма успешной, сперва по большей части среди широкой публики, нежели в учёных кругах. Тысяча двести пятьдесят экземпляров первого издания были проданы в тот же день. Понемногу, благодаря упорному труду Дарвина и несмотря на возражения, идея эволюции живых организмов путём естественного отбора в конце концов прижилась.

 

Возражения в основном исходили от церковного мира. Казалось, дарвиновская модель ставит с ног на голову обычное представление о вселенной, созданной Богом в том виде, в котором она сейчас находится. Постоянство этого мира служило гарантией стабильности, как физической, так и социальной. Дарвин оказался революционером, открыв ящик Пандоры с возможностями любых переворотов. Идея животного происхождения человека казалась особенно скандальной, она отвергала все традиционные моральные устои.

Где же мы находимся полтора века спустя? Радикальная точка зрения гласит, что теория эволюции в её обыденном понимании и христианство в корне несовместимы. Необходимо выбрать свой лагерь: либо научный, непоколебимо материалистский и атеистический, либо религиозный, и здесь не важны различия в религиозных традициях. Это мнение в основном распространено среди ученых, которые, по примеру английского биолога Ричарда Докинза, делают Дарвина главным аргументом в отрицании какой-либо значимости религии[2]. Ещё в большей степени, нежели классическая наука Галилея и Ньютона, наука современная, дарвинисткая, эволюционистская, представляет гипотезу о Боге-создателе вселенной и вершителе истории абсолютно несостоятельной.

 

Подобная точка зрения встречается и в противоположном лагере, который можно в общем описать как сообщество «креационистов», для которых связь с христианством и его догмами выражается в отказе если не от эволюции в целом, так хотя бы от её дарвиновской интерпретации. Их протагонисты не обязательно отрицают все научные идеи (в глазах человека наших дней наука по-прежнему остаётся престижной!), но хотят вписать их в религиозную концепцию мироздания. Единственной достойной наукой будет та, которая найдёт место для «Бога».

 

Эта первая точка зрения, которую можно расценить как «конфликтную», - не единственно возможная. Встречаются и другие мнения, которые мы отнесём, согласно классической типологии, к «независимым», «синтетическим», назовем «критическим диалогом».[3]

Независимая точка зрения позволяет избежать конфликта, опираясь на радикальные различия в уровнях дискурса. Наука и религия относятся к двум различным вселенным. Некоторое количество верующих учёных придерживаются подобного мнения. Конфессиональные предпочтения тут можно воспринимать как вопрос вкуса, затрагивающий только внутренний мир, «духовную» жизнь, который не влияет на другие аспекты существования, к примеру, вопросы этики. Согласно этому второму варианту, религия прежде всего - мораль. Она не даёт никаких знаний о строении вселенной, но скорее указывает, как вести себя в её реалиях. Кардиналу Баронио принадлежит знаменитая фраза, пересказанная Га-лиллеем в письме Марии-Кристине Лотарингской: «Святой Дух говорит нам, как отправиться на небо, а не как оно устроено». Из науки происходит лагерь познания, из религии - лагерь действия. От христианства не ждут появления учёных (если так и происходит, то по чистой случайности), но проповедников, посвящающих себя служению другим. Ученый и проповедник не являются несовместимыми, потому что они произошли из принципиально разных категорий.

 

Подобное разграничение — осторожная точка зрения, избегающая ложных возражений. Тем не менее, она недостаточна, по крайней мере, с позиции христианства, потому что не принимает во внимание больший масштаб христианства, который нельзя свести ни к религии «сердца», ни к религии действия. Возможно ли отделить действие от познания нами мира? Одно питает другое, и наоборот. Такая взаимосвязь требует осмысления.

Отказ от резкого разделения приводит некоторых мыслителей к поискам синтеза науки и религии. Труды Пьера Тейяра де Шардена написаны именно в таком ключе. Что касается эволюции, те, кто представляют себе подобный синтез, ставят на передний план единый вектор, который они подмечают у исторического взгляда на живое и христианской истории спасения. При таком синтезе есть риск снова смешать уровни.

---