Томас Мертон вошёл в мою жизнь со страниц своей автобиографии. Я служил на флоте, ехал домой на Рождество и, дожидаясь автобуса, приметил бумажный переплёт «Семиярусной горы» у газетного ларька. История о молодом человеке, ставшем монахом, мгновенно приковала моё внимание. Потом я ехал в направлении Хадсон Вэлли и, по временам отрываясь от книги, смотрел на густо падавший снег. С тех самых пор эта книга связана для меня с безмолвным танцем снежинок, стремительным водоворотом проносившихся в свете уличных огней.
Она сыграла не последнюю роль в том, что через полтора года я вернулся домой сознательным противником существующих порядков. Впрочем, были и другие причины, из коих отнюдь не второстепенная — моё участие в Движении рабочих-католиков (ДРК). У Движения был дом в Нью-Йорк Сити, и я поселился там после демобилизации. Тогда же я ближе познакомился с Мертоном.
Дороти Дэй, основательница ДРК, состояла с ним в переписке. Зная о моём интересе к монашеству и Мертону, Дороти советовала и мне ему написать. Я долго не находил повода, пока наконец Мертон не прислал Дороти свои стихи, а она дала их мне. Я написал ему, и он ответил, среди прочего признавая, что мы живём в эпоху войн и нужно «умолкнуть, смириться и, оставаясь на своём месте, довериться Богу и уповать на мир, который во благо нашим душам».
Я ещё не понимал, что эта фраза выстрадана Мертоном в длительных борениях. Казалось, что он просто отвечает мне (настолько его слова пришлись в точку); он же, по своему обыкновению, говорил отчасти с собой самим. Ему тоже было очень трудно молчать, он тоже страшился оказаться не очень смиренным, а иногда противился тому, чтобы сидеть на месте.
Переписка — родная стихия Мертона. В Луисвилле, штат Кентукки, создан Центр по изучению Томаса Мертона, в котором хранятся многочисленные папки с его корреспонденцией. Три подборки писем уже опубликованы, выйдут и другие. Поражаясь дару Мертона, Ивлин Во посоветовал ему «отложить книги, взяться серьёзно за письма и достичь в этом вершин». Письма были для Мертона и единственным способом связи, и местом, где он мог размышлять вслух без оглядки на цензоров; они учили его; в них и сам он поддерживал тех, кому сострадал — вселял надежду, дарил и разделял любовь. За семь лет, прошедших с 1961 года до его гибели, мы написали друг другу столько, что этого хватило бы на внушительную книгу.
Мертон любил отвечать молодым людям. По-моему, он радовался, когда подмечал в них то, что скрыто от них самих, и помогал им найти себя. Со мной, по крайней мере, случилось именно так — он был мне настоящим духовником, хотя я и не ходил к нему на исповедь.
Поначалу, прочтя одну «Семиярусную гору» — опубликованную, как и все его ранние книги, без фотографии автора — я представлял себе Мертона таким монахом в железной маске. Конечно, я многое проглядел в нём или просто неверно понял — как обычно и бывает, когда читаешь книгу в первый раз. К примеру, не заметив в нём чувства юмора, я воображал его суровым, тощим, как скелет, от беспрерывных постов, вроде Ихавода Крейна1, хотя знал, что Гефсиманский монастырь — не «Долина спящих». Пугало, которое я придумал, не вызывало во мне особого беспокойства — разве не так должен выглядеть монах? Пленял меня не воображаемый облик Мертона, а его дар рассказчика и та страстность, с которой он описывал свой путь к обращению.
Джим Форест - Живущий в премудрости - Жизнь Томаса Мертона
Перевод с английского Андрея Кирилeнкова под редакцией Наталии Трауберг
М: Истина и Жизнь, 2000. — 264 с. Илл.
ISBN 5-88403-029-0
Джим Форест - Живущий в премудрости - Жизнь Томаса Мертона - Содержание
Предисловие
Предисловие к русскому изданию
- Pax Intrantibus
- Детство
- Англия
- Христос с иконы
- Кембридж
- Нью-Йорк
- Жильсон, Хаксли, Блейк, Маритен
- Обращение
- Брат Иоанн Мертон, OFM
- Колледж св. Бонавентуры
- Гефсимания и Гарлем
- Брат Людовик
- Томас Мертон против брата Людовика
- Обеты
- Во чреве китовом
- Отшельник с Таймс-сквер
- Пробуждаясь от сна
- Благословения
- Айя София
- Вынужденное молчание
- Пастырь миротворцев
- Монах под дождём
- Отец Людовик, отшельник
- Притча по имени Марджи
- Член семьи
- Я думаю об Азии
- Всё — сострадание
- Иона под покровом
Приложение
Томас Мертон - Семиярусная гора. Предисловие к японскому изданию
- Письма
- Нравственное богословие от лукавого
- Один день странного человека
- Семиярусная гора. Последняя глава
Примечания
Примечания переводчика
Джим Форест - Живущий в премудрости - Жизнь Томаса Мертона - Семиярусная гора - Последняя глава
Тихо-тихо кругом.
Утренние лучи падают на сверкающий новой краской надвратный дом. Когда смотришь отсюда на холм св. Иосифа, кажется, что пшеница уже созрела. Монахи, готовящиеся к рукоположению в дьяконы, вскапывают гостиничный сад.
Очень тихо. Я размышляю о монастыре, монахах, моих братьях и отцах.
У всех множество дел. Кто занят готовкой, кто:— одеждой, кто чинит трубы, кто — крышу. Кто красит дом, кто метёт комнаты, кто драит полы в трапезной. Один, надев сетку, идёт на пасеку собирать мёд. Трое или четверо весь день стучат на машинках, отвечая на письма несчастных, которые просят за них помолиться. Одни чинят трактора и грузовики, другие на них ездят. Кто-то из братьев запрягает упрямых мулов, пасёт коров, ухаживает за кроликами. Один говорит, что умеет чинить часы, другой имеет виды на новый монастырь в Уте.
Тот же, кто не приставлен к цыплятам или свиньям, не пишет буклеты и не рассылает их по почте, не делает сложных подсчётов по церковной книге, одним словом, не имеет особого послушания, всё равно не останется без дела: пойдёт полоть помидоры или рыхлить кукурузные грядки.
Когда зазвонит колокол, я встану от пишущей машинки и закрою окна своей рабочей комнаты. Брат Сильвестр спрячет газонокосилку, этого механического уродца, и его помощники отправятся домой, прихватив мотыги и лопаты. Если останется время до монастырской Мессы, я возьму книгу и пойду в аллею. Остальные усядутся в скриптори-уме сочинять свои богословские доклады, делая выписки из книг на тыльной стороне конверта. Двое остановятся, перебирая чётки и чего-то дожидаясь, у выхода из маленькой галереи в монастырский сад.
А после все пойдут петь, и будет душно, и громко заиграет орган, и органист-новичок будет то и дело сбиваться. В алтаре же Христос, Которому мы принадлежим и Который собрал нас, будет принесён Богу, Жертва вечная.
Америка приобщается к созерцательной жизни.
В истории христианской духовности много неясного; непонятно, скажем, почему отцы Церкви и современные Папы так противоречиво говорят о деятельной и созерцательной жизни. Блаженный Августин и святой Григорий скорбели по поводу того, как «бесплодно» созерцание само по себе, стоящее, как они думали, выше действия. Папа же Пий XI в конституции «Umbratilem» объявляет, что созерцательная жизнь гораздо плодотворнее для Церкви (multo plus ad Ecclesiae incrementa et humani generis salutem conferee...), чем научение и проповедь. Совершенно не понятно, как такое можно утверждать в наше деятельное время.
Всякий сведущий в этом деле скажет, что святой Фома учил о трёх призваниях — деятельном, созерцательном и смешанном, из коих высшим считал последнее. В доминиканском ордене, к которому принадлежал сам святой, оно было главным.
Категории:
Благодарю сайт за публикацию:
