Кюнг - Вечная жизнь

Вопрос о смысле жизни играет значительную роль как в русской литературе так и в религиозной философии; в этой связи достаточно лишь назвать имена Льва Толстого и Семена Франка. А вопрос о смысле жизни, несомненно, тесно связан с вопросом о смысле смерти и смысле умирания. В том числе в России есть философы, которые полагают возможным с помощью достижений науки добиться воскрешения людей из мертвых и достичь вечной жизни.

 

Я начинаю эту книгу с рассмотрения многочисленных сообщений людей, находившихся на грани смерти, и подчеркиваю, что сами по себе эти сообщения еще не являются доказательствами существования вечной жизни, но оставляют этот вопрос открытым. Здесь следует избегать логической ошибки религиозного креационизма, который, исходя из Большого взрыва, пытается доказать существование Бога-творца, а тем самым и вечной жизни.

 

Стоит признать, что глубинные вопросы о начале и конце мира и человека не могут быть решены естественными науками, эти вопросы создают пространство для ответа религиозного доверия, разумного доверия на изначальную и наивысшую реальность, из которой все происходит и к которой все стремится.

 

Пер. с нем. (Серия «Современное богословие»).

М.: Издательство ББИ, 2014. — х + 356 с.

ISBN 978-5-89647-311-4

 

 

Для христиан в ответе на эти последние вопросы решающее значение по-прежнему имеет новозаветная весть о воскресении. Однако сегодня мы стоим перед небывалым вызовом, как же понимать эту весть, чтобы она, с одной стороны, не превратилась просто в миф, но, с другой стороны, и не потеряла своего сущностного содержания. Такого понимания можно достичь, обратившись к центру библейской пасхальной вести.

 

В этой книге я стараюсь помочь современному светскому читателю научиться понимать зачастую чуждый ему мифологический язык религии. Это важно, поскольку речь здесь идет не просто об отвлеченных вопросах, но вопросах, имеющих непосредственное отношение к нашей жизни, в особенности же к таким горячо обсуждаемым в медицине и биоэтике темам, как умирание и эвтаназия.

Я от всего сердца надеюсь, что эта книга, уже претерпевшая множество переизданий на многих языках, сможет помочь и русскоязычному читателю лучше разобраться в глубинных вопросах и дать на них собственный ответ для построения своей жизни в эти трудные переломные времена.

 

Я очень благодарен издательству Библейско-богословского института св. апостола Андрея за инициативу публикации этой книги на русском языке и Станиславу Павлову, взявшему на себя непростой труд перевода.

 

Ганс Кюнг, Тюбинген, март 2013 г.

 

Ганс Кюнг - Вечная жизнь - Предисловие

 

Верите яи вы в жизнь после смерти? Такой прямой вопрос может порой застать врасплох и богослова. И действительно, ведь здесь задан вопрос, который хотя и будоражит умы со времени зарождения человечества в эпоху палеолита, сегодня уже кажется немного вышедшим из моды. Вечная жизнь? Что может она означать в эпоху прогресса перед лицом постоянно повышающихся стандартов и качества жизни?

 

Верите ли вы в жизнь после смерти? Нет, я не религиозен!'Такой ответ звучит сегодня уже не так «современно», как прежде, а скорее несколько узколобо, несведуще. Так же как и ответ на вопрос о музыке: нет, я не музыкален! Это, конечно, не аргумент против музыки, а скорее повод для встречного вопроса: жизнь с музыкой или без нее, с религией или без нее — действительно ли нет никакой разницы?

 

Попытки богословов отстоять идею вечной жизни были порой малоубедительны и далеки от реальности — они не затрагивали современных критически мыслящих людей и не принимали во внимание противоречия Библии относительно смерти и воскресения, рая и ада, конца света и последнего суда над миром. Зачастую встречные аргументы были более вескими, а сами оппоненты с большой долей истины в своих сомнениях хотели сказать нечто важное: вечная жизнь — что же это, если не проекция желаемого (Фейербах), утешение для угнетенных (Маркс), отрицание вечного возвращения одного и того же (Ницше), нереалистическая регрессия психически незрелого (Фрейд)?..

 

Что происходит в момент смерти, что после него? «Новые» философы, экзистенциальные философы и неомарксисты начали обсуждать эти вопросы уже более детально: в то время как Жан-Поль Сартр дал негативный ответ, Мартин Хайдегтер оставил этот вопрос открытым, а Карл Ясперс с оговорками ответил на него положительно; и тогда как Теодор Адорно считал мысль о смерти как об абсолютном конце просто невообразимой, Макс Хоркхаймер признавал свою открытость по отношению к стремлению к совершенно иному, Эрнст Блох до конца своей жизни оставался чрезвычайно заинтригованным «великим возможно». В нашем мире, отмеченном позитивизмом и материализмом, понемногу начинают говорить о том, что вопрос о вечной жизни не может быть снят при помощи таких формул, как «подмена действительного желаемым», «опиум», «рессенти-мент», «иллюзия». Они слишком слабы для того, чтобы истощить потенциал всегда вновь пробуждающейся надежды.

 

Очевидно, что мы находимся посреди большого затишья во время общественного кризиса потери ориентиров. Назрели новые проблемы и потребности, на поверхность вышли новые страхи и стремления. Многие находятся в поисках новой опоры, основополагающей уверенности, компаса для своей жизни и жизни других людей. Религия снова обращает на себя внимание со всей противоречивостью и двойственностью этого феномена: старые религии и многие новые, как христианская, так и исламская, индуистская, буддистская. Во всяком случае, кажется, что «бог»-прогресс стремительно растратил свой кредит доверия как на Западе, так и на Востоке, а вера в жизнь, постоянно улучшающуюся за счет науки и технологии или революции и социализма, подвергается серьезному сомнению.

 

И в то время как старшее поколение, несмотря на все потуги психологии, так и не смогло найти смысл в умирании, молодежь — якобы поколение «по future))[1], полное апатии, отторжения, страха и саморазрушения, — снова задается вопросом о потерянном смысле жизни. Именно та наука, которая в прошлом веке больше других сделала для разрушения веры в бессмертие и в то же время парадоксальным образом заботилась о продлении жизни, медицина, сегодня сняла табу с вопроса о смерти и благодаря своим исследованиям процесса умирания вновь оживила дискуссии о смерти и загробной жизни. Но доказала ли медицина или, быть может, парапсихология существование жизни после смерти?

 

Почти все религии говорят о некоей жизни после смерти, будь то в царстве теней, на небесах или в нирване, будь то после одной или нескольких жизней, будь то непосредственно сразу после смерти или лишь после Страшного суда. Переселение душ, перерождение, спиритические феномены, так много «вещей между небом и землей», за пределами «здравого смысла». Но, возможно, еще более насущны проблемы другого рода: проблемы достойного умирания, да и помощи умирающим вообще, перехода в царство свободы, справедливости и новой жизни, вопросы футурологии и космологии...

 

«Чтобы постигнуть невидимое, нужно как можно глубже вникнуть в видимое», — говорил великий художник Макс Бек-манн. То, что можно найти в учебниках по богословию в разделе «Последние вещи», мне зачастую кажется менее значимым для ответа на вопрос о вечной жизни, чем то, что написали, как позитивного, так и негативного, на эту тему написали поэты и философы, врачи и ученые. Тот же, кто интересуется частными богословскими вопросами, может спокойно справиться о них в соответствующих учебниках.

 

Я же, в свою очередь, хотел написать не пространный богословский трактат по эсхатологии, но, как и в книгах «Быть христианином»[2] и «Существует ли Бог?», точно в соответствии с новейшими достижениями богословской науки и тем не менее не уходя в нее с головой, ответить на насущные вопросы современников. Без этих двух предшествующих книг я едва ли смог бы дать этот, как я надеюсь, одновременно обстоятельный и доступный ответ на вопрос о вечной жизни. По мере необходимости я прибегал к этому богословскому основанию, при этом не предаваясь ученому пороку прямого цитирования самого себя.

 

Для углубления некоторых аспектов я вынужден отослать к этим книгам и читателя. Таким образом, теперь в свет вышли, все эти три связанные друг с другом книги, и я рад возможности спустя дюжину лет сказать, что, несмотря на все попытки с помощью безапелляционных церковных заявлений дискредитировать мою христианскую веру и мою верность церкви, я остался верен моему богословскому пути, ознаменованному выходом книги «Быть христианином», и продолжаю по нему идти, невзирая на веяния богословской моды.

 

В основании этой книги лежат девять лекций, прочитанных в Тюбингене. Мне удалось не поддаться и другому ученому пороку: изменить лекционный стиль и представить материал в виде подобного учебнику компендиума. Многое в этих лекциях могло и должно было быть лишь очень плотно сжато, кратко изложено или вообще лишь только обозначено. Поэтому там, где это указано, я отсылаю читателя к специальной литературе. Этот впервые мною выбранный литературный жанр должен пойти на пользу удобочитаемости и плотности затрагиваемых проблем.

 

Я посвящаю эту книгу всем тем многим людям, находящимся вблизи и вдалеке, кто был солидарен со мной в трудное для меня время после 18 декабря 1979 года сделал возможным то, что я смог интеллектуально выстоять и в конечном счете дальше работать в богословии, теперь даже с еще большей свободой и с еще более широкими перспективами. В первую очередь наряду с моими коллегами и друзьями в Тюбингене, Германии, Швейцарии, Австрии, Соединенных Штатах и других странах это были мои ближайшие коллеги по Институту экуменических исследований, которые имеют множество заслуг и в создании этой книги: доктор Карл-Иозеф Кушель, который как никто другой с самого начала и до конца сопровождал эти лекции и внес множество ценных замечаний и предложений; Марианна Саур, которая неустанно критически перечитывала все редакции рукописи и составила именной указатель; мой личный секретарь Элеонора Хенн, которая помимо изрядной секретарской работы постоянно трудилась над многочисленными записями; Аннелора Тюрке и Михаэль Штэммэлер, которые перепроверили все цитаты и примечания, подготовили итоговую редакцию текста и исправили печатный набор; в заключение, неизменного секретаря нашего Института Аннегрет Динкель, которая занималась приобретением литературы, объем которой в этом случае достиг чрезвычайных размеров, и при этом оказывала мне множество услуг.

 

Эти девять двухчасовых лекций были прочитаны для слушателей всех факультетов в летнем семестре 1981 года в рамках Studium Generate в Тюбингенском университете и нашли весьма благоприятный отклик. Хотя для печати они и были еще раз основательно переработаны и дополнены, стиль лекций был оставлен без изменений.

 

Тюбинген, июнь 1982 г.

 

 

«Сцена широка, пуста и бела... Белый свет остается неизменным». Так звучит режиссерский комментарий для второго из «трех сценических образов» в пьесе «Триптих», этой поздней работе о смерти и вечности писателя Макса Фриша, которому в мае 1981 года исполнилось семьдесят лет[3].

 

Сцена широка, пуста и бела, белый свет остается неизменным: так как же Макс Фриш понимает смерть? Как вхождение в свет? Вполне. Но в какой-то безжалостный, безутешный свет, который, как и в пьесе о загробной жизни Жан-Поля Сартра Huts clos («За закрытыми дверями») 1945 года, светит ровно, утомляет и даже парализует. Это абсолютно безотрадная смерть, которую Фриш с иронией и скептицизмом инсценирует на фоне мертвенно пустынного ландшафта, где мертвецы пребывают в действительно смертной тоске от полного застоя и беспощадного повторения: «Ничего не происходит, что бы однажды уже не произошло, и мне чуть больше тридцати.

 

И ничего нового уже не произойдет. В этом кресле я уже качалась. Ничего больше не произойдет, чего бы я уже однажды не испытала. И мне всегда будет чуть больше тридцати. То, о чем я думаю сейчас, я уже думала однажды раньше. То, что я слышу, я уже слышала раньше». Так говорит главная героиня этой медитации-диалога умершая модель Катрин[4]. И позже: «Это ужасно, мертвые ничему не учатся... Я уже слышала то, что ты хочешь сказать. Мы можем сказать все еще раз, и ничего не изменится... Мы движемся по замкнутому кругу... Я хочу спать, я хотела бы никогда не жить и ни о чем не знать — только спать»[5].

 

«Умереть! Умереть! Уснуть и видеть сны, быть может»,—вторит бродяга, бывший актер, цитируя Гамлета[6]. И потом говорит вместе со Стриндбергом (у Фриша это написано заглавными буквами): «КАК ЖАЛЬ ЛЮДЕЙ, Стриндберг, КАК ЖАЛЬ ЛЮДЕЙ»[7]. В той же манере говорит и старый Пролл, возлюбленный Катрин, бывший испанский солдат, а впоследствии букинист: «Здесь больше нет ожидания. В этом и заключается вся разница... Пока человек живет, он непрестанно чего-то ждет, от часа к часу... Здесь же нет ожидания, нет и страха, нет будущего, и именно поэтому все кажется таким пустяковым, когда все раз и навсегда приходит к концу»[8]. В конце этой печальной сцены, происходящей в Гадесе, уже сама Катрин декларирует: «Вечность банальна». За этим следует режиссерский комментарий Фриша: «Слышно пение птиц». И Катрин: «Вот уже и снова наступил апрель»[9].

 

Жизнь после смерти? Вхождение не в пустоту, но — еще хуже — в великую скуку всегда одного и того же? Так, по крайней мере, выглядит представление о смерти и вечной жизни Макса Фриша: скорее помутнение, чем просветление, как впрочем и мертвая река в Гадесе, у которой все безуспешно рыбачить старый Пролл, течет, а скорее даже и не течет, как мутные заводские воды подле конюшни. Это, что же, все, что может сказать «просвещенный человек» уходящего XX века, после тысяч лет религии и христианства, о вечной жизни? Просвещение должно вести не к фатализму и безропотности, но к свежему восприятию, переосмыслению, даже бунту! Поскольку, согласно этому автору, социальные изменения возможны только во временной жизни. Здесь и сейчас нам предоставляются возможности, здесь и сейчас можно выиграть или проиграть. Вечная скука царства мертвых в этой пьесе, таким образом, является предостерегающей метафорой смертельного до нашей смерти, которое начинается тогда, когда мы уже не способны на переосмысление...

 

Пьеса призывает занять активную позицию подобно тому, как и сама она занимает активную позицию по отношению к одному из величайших вопросов человечества. Но не была ли вечность как вопрос и надежда слишком быстро отвергнута ссылкой на посюстороннее время? Какой же тогда смысл может иметь наше так быстро и бесследно проходящее время перед лицом этой банальной, безнадежной, безысходной вечности? Вечность, в которой не только истово верующий пастор вновь будет проповедовать свои прежние иллюзии о «том свете» и новом рождении вне плоти, но и революционер будет верить в свою старую утопию о революции, которая придет и сделает нас бессмертными, даже если мы ее и не переживем? В общем, «вечность совершившегося»[10], как провозгласил один молодой человек уже в первой сцене «Триптиха»?

 

Эта меланхолически-скептическая пьеса, состоящая из трех частей, с начала и до конца в некоторой степени проникнута равнодушным спокойствием, самодовольством, вообще неким ожиданием и надеждой на эту жизнь. Но в гораздо большей степени — светлой и парализующей грустью, безутешностью, безнадежностью, а порой и отгоняемым страхом, печалью, даже отчаянием: «Эрнст Блох тоже умер — будущее принадлежит страху», — как это было однажды сказано[11]. И в концеконцов пьеса заканчивается тем, что тот же молодой человек, между тем уже ставший пятидесятилетним, слышит от своей ожившей возлюбленной то же уничижительное суждение, что и прежде: «Ты никогда никого не любил, на это ты не способен. .. и ты никогда никого не полюбишь»..Пауза. Он: «Значит, так тому и быть»[12]. И нажимает на курок револьвера. Темнота. Конец. Занавес.

 

«Писатель в тупике» — можно было услышать в Вене после первой постановки. Только лишь писатель? Не хочет ли пьеса быть чем-то большим, чем личной исповедью, не хочет ли она, сгустив краски, в форме притчи представить наше время как таковое? Тогда следует сформулировать вопрос иначе: человек, да, человек XX века в тупике!? Возможен ли еще выход из этого положения, есть ли какая-нибудь альтернатива?

 

Я не намереваюсь теперь, подобно пастору из первой части «Триптиха», сцены похорон, лишь цитировать Библию и декламировать две сцены из Евангелия от Иоанна — о воскрешении Лазаря и неверии Фомы. В этом случае и я, вероятно, получил бы тот же типичный для Нового времени ответ, который дал пастору молодой человек: «Я знаю лишь, что человеческое сознание не может существовать без биологического основания. Даже при сотрясении мозга я теряю сознание. Как же может сохраниться мое сознание после материального разложения моего мозга, если я, например, пущу себе пулю в лоб?.. Я хочу лишь сказать, что как биологический факт смерть есть нечто тривиальное, подтверждение закона, которому подчинена вся природа. Смерть же как мистификация — это уже что-то другое. Я не говорю, что она тогда является чем-то бессодержательным. Но мистификацией. Даже если представление о вечной жизни личности истинно, мистификация заключается в том, что смерть, в конце концов, является правдой о нашей жизни: мы живем окончательно»[13].

 

Контрапункт этим «столь разумным» мыслям был предложен Фришем уже в ответе молодой девушки: «О нет, я имею в видуне Сведенборга и подобных ему людей, которые опирались на свои галлюцинации. Я просто думаю, что все это не так просто. Сознание не существует без биологического основания. Но откуда вы это знаете? Это верно, что Платон не приводит никаких доказательств возможности существования души без тела, но тем не менее он считает такое существование вероятным. Как, впрочем, и Блох. Есть не только маленькая логика, но еще и большая»[14].

 

 

Маленькая логика, большая логика — извечная проблема: но, во всяком случае, в этих лекциях о вечной жизни мы не будем предлагать мистификации и пробуждать слепые эмоции. Нет, именно в наше время, отмеченное чудовищным переломом во всех областях жизни и вполне понятным стремлением к миру, безопасности и стабильности, именно в этом техно-кратическо-рациональном мире и душевном обнищании Homo faber11 ни в коем случае не следует поддерживать этот якобы наметившийся переход от иррационального к сверхрациональному. В пресыщенном, утонченном, скептически-декадентском настроении снова приближающегося Fin de sikleXAy которое в прозаическом рассказе Фриша «Монток» литературно переработано как настроение Fin de viexb («жизнь скучна»), здесь не следует проповедовать какую-то как духовно, так и политически неоконсервативную (религиозную или же квазирелигиозную) веру. Именно при рассмотрении такой деликатной темы, каковой без сомнения является «вечная жизнь», богословский интерес в истинности должен быть обращен в непосредственном смысле слова на реальность (или же нереальность) этой жизни, а не прежде всего на ее функции в человеческом бытии, использовании ее и злоупотреблении ею. Чтобы богословие могло подтвердить реальность вечной жизни, необходимо избегать всего того, что может выглядеть как эксплуатация человеческого желания ее существования.

---

---

Все книги Ганса Кюнга на русском языке - 8 книг в 1 файле

• Богословие и музыка - Три речи о Моцарте
• Великие христианские мыслители
• Вечная жизнь
• Во что я верю
• Начало всех вещей
• Фрейд и будущее религии
• Христианский вызов 
• Церковь