Глатт-Гилад - Книга Хроники как консенсусная историография

 

 

Университет Бен-Гуриона в Негеве

 

Проблемы состава и цели книги Хроники остаются не решенными и сейчас, как они были не решенными сто лет назад. Предложения, о составе и цели книги Хроник либо в начале персидского периода, как призыв к возобновлению монархии Давида, или намного позже, в эллинистический период, как антисамаритянский трактат, не получили широкого признания. Более важная позиция, по которой книга Хроники характеризуется, как продукт персидского периода, имеет мало внешних исторических данных, которые помогли бы прояснить конкретную мотивацию к определению состава книги Хроник. Таким образом, хотя общие характеристики мотивов книги, такие как монархические, теократические, агадические, и совсем недавно предложенные, утопические, - преобладают, ни одна из них не поддается определению конкретного периода времени в персидскую эпоху, когда такие мотивирующие факторы были бы наиболее соответствующими. Это не говорит о том, что вышеупомянутые характеристики не имеют значения. Действительно, учитывая наше нынешнее состояние знаний, другие предложения, так же как и выше указанные характеристики, будут возникать главным образом из внутреннего анализа книги Хроник - то есть ее литературной формы и особых акцентов – скорее, чем от древних внешних параллельных источников, или исторических ориентиров. Тем не менее, те соображения, о которых я упоминаю в настоящее время, дают дополнительную поддержку широко распространенному предположению, что авторство книги Хроник можно сузить, по крайней мере, до четвертого века до н.э. Как станет ясно далее, и я благодарен за это Альберцу и Уильямсону, а именно, что «Хроники» отражают ориентированную на консенсус историографию, предшествующую иудейско-самаритянскому расколу, а не реагирование на него.

 

Далее следует несколько взаимосвязанных предположений этого эссе:

Этот последний пункт, возможно, не так прост, как другие, и, следовательно, требует дальнейшей разработки, тем более, что она предполагает тему создания Хроник, как консенсусной литературы. Пятикнижие представляется кристаллизованым в своей канонической форме уже в течение пятого века до н.э. в силу его представления, как своего рода коллективной антологии правовых и повествовательных традиций Израиля. Как суммирует Бленкинсопп, «Поэтому наша лучшая оценка ситуации состоит в том, что закон Пятикнижия в его окончательной форме представляет собой компромисс между различными группами интересов с их собственными правовыми традициями, разработанными в несколько этапов в течение двух веков персидского правления».

 

Такое конкретное описание, вызывающее несколько анахроничный образ ряда конституционных конвенций, не является единственной возможной реконструкцией. Более вероятный сценарий, утверждаемый Фридманом и другими - то, что жрецам, редакторам Пятикнижия удалось составить единый документ по всей структуре и оформлению Пятикнижия, даже хотя они в значительной степени были ограничены ранними юридическими и повествовательными традициями, которые уже вошли в национальное сознание. Пятикнижие появляется, как утверждает Ван дер Туорн, в качестве документа который сплачивает отдельные и порой противоречивые юридические и повествовательные традиции в одну литературную работу, определенную как Закон Моисея. Это литературное слияние и юридическое обозначение Пятикнижия предназначались для придания всеобщего авторитета и признания завершенному тексту.

 

Когда говорят о консенсусном документе, ряд теоретических моделей могут объяснять его концепцию и возникновение. Одна такая модель представляет Пятикнижие, именно коллективной антологией, которая включает более древние разнообразные нити и интегрирует их в более современные рамки. Вторая модель представлена в виде американской конституции, которая пыталась свести к минимуму различные конфликтующие интересы и точки зрения, существующие на момент ее составления. Общепринятый принцип компромиссов препятствовал достижению преимущества какой-либо одной стороны.

 

Возвращаясь к нашему предмету, создатели Хроник, по-видимому, руководствовались еще третьей моделью, в которой работа была сфокусирована априори на основаниях, которые вместе образуют самые основные общие знаменатели национальной идентичности: Иерусалимский храм, монархия Давида и Объединенная Тора. Акцент Летописца на единстве будет объяснять его, по существу избирательное использование более древних материалов. В отличие от первых двух упомянутых моделей, однако, Летописец также стремился к инклюзивности, хотя и не путем включения различных взглядов бок о бок, или путем переговоров между различными идеологиями, а, скорее, путем выделения и развития одной линии, которая имела наибольший шанс резонировать на национальном уровне. Поэтому, воссоздавая историю Израиля, Летописец вполне может стремиться к более оперативному принятию его собственного труда, чем письменная Тора, которая достигла завершенного общенационального статуса только после продолжительного периода составления.

 

Ниже приводится более полное исследование трех основных столпов программы единства Летописца, упомянутых выше: Иерусалимский храм, монархия Давида и Объединенная Тора. Функция храма как объединяющего элемента, подчеркивается многими эпизодами, выделенными Endres, в которых сообщество изображается, как собирающееся вместе в храме участвовать в радостном поклонении. Это явление впервые объявлено в 1 Хроники 29, в которой соответствующее событие предшествует фактическому строительству храма. Успешная кампания по сбору средств при Давиде для строительства храма, за которой следует замечательное описание радостной молитвы и обильных жертвоприношений, которые сопровождали впечатляющую коронацию Соломона. Хотя точное место проведения празднеств остается неустановленным, следует полагать, что они сосредоточены вокруг алтаря, который Давид воздвиг на месте будущего храма согласно 1 Хр. 21:26. Радостное храмовое богослужение 1Хр. 29 служит предвестником подобных собраний, с последующими за ним подобными собраниями в царствования Соломона (2 Хр. 6-7), Аса (2 Хр. 15: 9-15), Иосафата (2 Хр. 20: 27-28) и Езекии (2 Хр. 30). Примечательно, что четыре из вышеперечисленных пяти контекстов, уникальны для Хроник - только празднования посвящения храма Соломона параллельно с празднованиями последующих царей. Дальнейшее значение имеет тот факт, что 1 Хр. 29, находясь на переходном этапе в самом конце правления Давида, указывает путь к обновлению и безопасному будущему. Эта оптимистичная атмосфера резко контрастирует с серией национальных собраний в рассказах о войнах и междоусобицах, описанных в книгах Иисуса Навина, Судей, и 1 Самуила (все они отмечены их зловещими тонами, указывающими в конечном счете к разрушению; см., например, Ис.Нав 23; Суд. 2: 1-5; 1Сам.10: 17-27, 11: 14-12: 25). В представлении Летописца об объединении сообщества вокруг храма нет места для подобных сотрясений; о них умалчивается в его книге.

Много обсуждается вопрос, кто именно составляет это сообщество. Есть такие ученые, как Вайнберг и Янцен, которые интерпретируют Летописца, ссылаясь исключительно на основное сообщество Иуды и Вениамина. Мои собственные симпатии связаны с такими учеными, как Джафет, Уильямсон и Дайк, для которых сообщество Летописца включает в себя весь Израиль, в самом широком смысле. Показательными в этом отношении являются не только примеры генеалогического пересечения между различными племенами, но также полное игнорирование Летописцем различных напряжений и расколов между племенами и племенными группировками, столь распространенные в более ранней литературе, со времени Иисуса Навина вплоть до единой монархии (например, Нав. 17: 14-18; Суд. 8: 1, 12:1-6; 2Цар. 2:10, 19: 42-44, 20: 2; 1Цар. 11:28). Правда достаточно, Летописец полностью делегитимизирует Северное Царство («нет Господа с Израильтянами, со всеми сынами Ефрема» 2 Хр. 25: 7). Однако северяне всегда считаются братьями, чье возвращение приветствуется, как и церемония возобновления завета Асы, на которой присутствуют племя Иосифа (2 Хр. 15: 9). Это особенно важно в контексте после падения Самарии (2 гл. 30:11, 31: 1-6). Точки соприкосновения для единого сообщества, объединенного вокруг храма, метко подытожил Де Врис, который пишет:

 

1.)В истории Летописца Израиль не состоит из сект и партий, поскольку, как ясно показал Уильямсон, это «весь Израиль», который нацелен не более чем на полную инклюзивность; (2) Израиль не имеет конгломерации благочестивых индивидуалистов, но это вся святая конгрегация общины присоединилась к радостному поклонению.

 

Монархия Давида, второй опорный пункт книги Хроник, с подходом, основанном на консенсусе, представляется как институт, посредством которого национальное единство в целом и культовое единство в частности, смогли быть достигнутыми. Это, несомненно, объясняет обширное представление Летописцем объединенной монархии с акцентом на усилиях Давида и Соломона в создании Иерусалимского храма. Решение Летописца начать его непрерывную история только после смерти Саула, устранила необходимость признания существования многочисленных культовых центров до Иерусалима, которые упоминаются в более ранней литературе, за исключением Гивона. Действительно, Летописец, как представляется, расширяет анахронически подготовительные посвящения приношений к храму Иерусалима назад, ко времени Самуила, а затем к Саулу, Авениру, Иоаву и Давиду (1Хр. 26: 26-28). Давид, однако, первым сделал систематическую подготовку к строительству будущего храма и включает в свои планы народ в целом, как описано первоначально в 1Хр. 13: 2-4. Там мы читаем:

 

И сказал Давид всему собранию Израильтян: если угодно вам, и если на то будет воля Господа, Бога нашего, пошлем повсюду к прочим братьям нашим, по всей земле Израильской, и вместе с ними к священникам и левитам, в города и селения их, чтобы они собрались к нам; и перенесем к себе ковчег Бога нашего, потому что во дни Саула мы не обращались к нему. И сказало все собрание: «да будет так», потому что это дело всему народу казалось справедливым.

 

Этот последний отрывок представляет собой важную балансирующую тему, а именно активное участие сообщества в поддержании культового богослужения. Царь может быть иницииатором, но он не действует сам по себе. Например, Давид устанавливает стандарт для пожертвований на храм, но народ сам также отвечает с воодушевлением , как это кратко изложено выше со ссылкой на 1Хр. 29 (ст. 5-9). Аналогичная динамика находится в другом упомянутом выше отрывке, а именно, 2Хр. 15: 8-12. Царь Аса возобновляет службу алтаря храма, но люди сами, в том числе многие из племен северного происхождения, приносят жертвы и обязуются соблюдать завет, чтобы искать Бога – частый термина Летописца, употребляемый для религиозной верности. Общинное участие также приносит с собой большую ответственность, т. е. подотчетность. Таким образом, недостатки различных царей не относятся к ним одним, но они несут на себе равный характер в отношении народа. Эта идея выражается кратко со ссылкой на Реховама в 2Хр. 12: 1: «И было, когда было создано царство Реховама, и он был силен, что он оставил закон Господа и весь Израиль с ним».

 

Третья и самая инновационная основа для консенсуса Летописца - созидательный подход - это повсеместное обращение к Торе Моисея как к авторитетному источнику. Ссылки на письменную Тору, и различные способы цитирования Хрониста привлекают постоянное внимание ученых. Например, Schniedewind идентифицирует четыре формы цитирования, охватывающие более дюжины упоминаний о Торе Моисея в Хрониках. Эти цитаты могут относиться к фактическим отрывкам Пятикнижия или, альтернативно, могут представлять интерпретации Летописцем Закона Моисея, вытекающие из экзегезы мидраша. Очевидно, что сильная зависимость Летописца от авторитетных правовых традиций призвана повысить его авторитет. Но вопрос идет дальше этого, когда распознаются следующие два момента: (1) Подавляющее большинство цитат относится к аспектам жертвенного поклонения и культового порядка. (2) Летописец рассматривает Объединенную Тору, как парадигму всеобщего согласия. Эти две точки зрения хорошо сочетаются с ситуацией, описанной в Неемии 10:1, ссылающейся на подписание «договора» лидеров общины, когда народ в целом согласился соблюдать Тору Бога, данную через Моисея. Конкретные положения договора относятся в основном к культовым обязательствам и содержанию Иерусалимского храма. Они взяты либо из отдельных отрывков Пятикнижия, либо через мидрашскую экзегезу, включая гармонизацию с перекрестным источником, и они принимаются широким консенсусом. Я не хочу предполагать, что Неемия 10 или какая-либо часть Эзра-Неемия обязательно происходят от того же автора, что и Хроники. Моя точка зрения - это важное значение того, что описано в Неемии 10: признание всем сообществом Торы Моисея в качестве обязательного текста, и всеобщая приверженность поддержке храма, по-видимому, все еще остается живая память для аудитории Летописца, и именно поэтому Летописец может использовать Тору и храм в качестве элементов консенсуса своей историографической парадигмы. Хронологически говоря, если мы принимаем дату приблизительно 400 г до н.э. для материала Неемии, как это следовало бы из моей аргументации, что Хроники принадлежат автору, жившему в четвертом веке, скорее всего, в первой половине. К этому времени письменная Тора в полном объеме вышла за рамки частного использования царями и священниками, чтобы функционировать как авторитетный текст для всего народа, превосходя даже пророчества. Действительно, письменная Тора служит великим балансиром между царем, священниками и народом, как подчеркнуто в литературной форме знаменитого хронологического отрывка, в котором описывается Тора царя Иосафата (2 Хр.17: 7-9). Этот отрывок является решающим в цепи описания Летописцем истории книги Торы, поскольку он выражает концепцию Торы как широко распространенного документа. В противоположность, во Второзаконнической Истории, между временами Иисуса Навина и Иосии, книга Торы практически неизвестна, кроме как в ее упоминание у Давида, Соломона и Амасии. Таким образом, часть, которую Объединенная Тора играет во всей истории Летописца от Давида и Соломона через Иосафата, Иоаса и Амасию и к Езекии и Иосии представляет собой существенный элемент в процессе создания консенсуса в его историографии, сосредоточенного вокруг культа.

 

Это было слишком обычным явлением в науке, чтобы интерпретировать Хроники, цели и историографические тенденции применительно к конкретному сегменту или группе интересов в обществе, таких как консервативные монархисты, левиты или узко определенное сообщество репатриантов. Мое понимание Хроник проистекает из осознания того, что вместо демонстрации пристрастности к любой такой группе, в частности, работа Летописца содействует консенсусу вокруг институтов, принципов и священного писания, которые сформировали определяющие элементы общей идентичности группы в свое время. Я определил их, как во-первых, Иерусалимский храм; во-вторых, монархия Давида, в той мере, в какой это облегчило и проложило путь для активного участия общины в поощрении и поддержании культового порядка; и в-третьих, письменная Тора. Последнее, имело особое значение для Летописца не только как объединяющий фактор, но и как достаточно современный для него прецедент, послуживший собственным поискам Летописца для широкого признания и авторитетного статуса его историографического труда. Рассматривая на этом фоне и, скорее всего, в то же время Неемия 10, в которой вышеупомянутые определяющие элементы в первый раз объединены, консенсусная работа Летописца, как представляется, лучше всего подходит к контексту начала четвертого века до н.э.