Глубоковский - Русская богословская наука

Всякая наука для своего развития требует хорошей специальной школы и широкой образованной аудитории. Без первой она лишается питающего источника и объективного фундамента, без второй, не будучи нигде и никем воспринимаемой, не находит для себя жизненных корней, прозябает, чахнет и вянет, как тепличное растение в неблагоприятной обстановке. По отношению к русскому научному богословию оба этих условия долго отсутствовали. Правда, Киевская Академия основана при архимандрите Киево-Печерской Лавры (с 1627 г.) Петре Могиле, потом знаменитом Киевском митрополите (1633-1646 гг.), еще в 1631 году, а Московская славяно-греко-латинская — открыта в 1685-м, но та преобразована в научный институт лишь в 1817 и фактически стала функционировать в 1819-м, последняя же реформирована в 1814 году.

 

С.-Петербургская (Петроградская) Духовная Академия, действующая с 1809 года, получила титул «Александро-Невской Академии» уже в 1797 году и ранее существовала в качестве «главной семинарии» (1725- 1788 гг.) и «славенской школы» (1721-1725 гг.).Казанская Духовная Академия ведет свое начало только с 1842 года. Отмеченные требования частью и ко времени пагубной русской революции не достигли желательного совершенства по степени и распространению: провинция еще не имела необходимой образовательной культурности и не обнаруживала глубокой научной восприимчивости, почему ученый богослов обычно не встречал там ни материальных, ни морально-интеллектуальных удобств для серьезной систематической работы.

 

По этой причине и богословское издательство являлось собственно не удовлетворением реальных запросов, а, скорее, простой жертвой ревности отдельных лиц и не имело достаточной поддержки в официальной щедрости учреждений и в денежном покровительстве меценатов или в коммерческой предприимчивости. В богословской области все и каждый писали в России больше по своему индивидуальному влечению и печатали на свой «страх», вовсе не исключительно материальный... Естественно, что русское научное богословие принадлежит новейшему времени и сосредоточивается по преимуществу около учено-академических центров, едва сто лет тому назад получивших научную организацию.

 

Москва, 2002

Издательство Свято-Владимирского Братства

ISBN 5-900249-38-7

 

Введение

Выводы и заключения

Библиография

 

Для полноты обзора русского богословия по его литературным обнаружениям мы должны отметить, что имеются уже солидные опыты объединения достигнутых им результатов, чему в особенности служит издававшаяся (в 1900-1911 гг.) в С.-Петербурге (Петрограде) «Православная Богословская Энциклопедия»; пока она вышла в двенадцати томах: первые пять (на слова «Алфа-Ифика») под редакцией проф. А. П. Лопухина более популярно и следующие семь (на слова «Иаван-Константинополь») под редакцией проф. H. Н. Глубоковского в самом широком и высоком ученом масштабе.

 

Необходимо в заключение упомянуть еще о повременных «духовных» изданиях, каких было в России весьма достаточно, не считая местных церковных органов (выходивших обыкновенно в каждой епархии под названием «Епархиальных ведомостей»). Наиболее солидными и влиятельными были четыре академические журнала: при Петроградской Духовной Академии «Христианское чтение» (с 1821 года, а в 1875-1913 годах вместе с еженедельным журналом «Церковный вестник»); при Московской «Прибавления к Творениям св. Отцов» (1843-1864, 1871, 1872, 1880-1891 гг.), преобразованные (с 1892 года) в «Богословский вестник»; при Киевской (вместо первоначально издававшегося при ней с пасхи 1837 года еженедельника «Воскресное чтение») — «Труды Киевской Духовной Академии» (с 1860 года); при Казанской — «Православный собеседник» (с мая 1855 года); сюда же можно отнести издававшийся в Харькове при Духовной Семинарии журнал «Вера и разум» (с 1884 года). Мы почти совсем не касались этой необъятной литературы, но содержание ее разнообразно и богато, как можно судить и потому, что за отсутствием в России организованного богословского издательства, столь благотворно избавляющего на Западе всех авторов от всяких хлопот по выпуску и распространению книг, много капитальных работ (например, даже богословских диссертаций на ученые степени магистра и доктора) первоначально печатались именно на страницах духовных журналов и потом выходили отдельными оттисками.

 

Заканчивая свой очерк, мы можем теперь убедительно для всех констатировать, что русское богословие представляет величину слишком сложную и весьма разветвленную. И если оно, не будучи каким-либо механическим конгломератом, образует стройный организм, то в нем должны быть свои внутренние силы, сообщающие ему типическую индивидуальность. И вот с этой стороны наиболее характерны две главнейшие его особенности. Православие непоколебимо и эссенциально исповедует, что христианство есть жизнь, а не простая доктрина, и, следовательно, всякие теоретические учения бывают в нем лишь вторичными, отражая и рационализируя реальные жизненные явления. Но жизнь, пока она фактически существует, — хотя бы среди бурь и потрясений, яростно и безжалостно терзающих доныне всю великую Россию, — необходимо примиряет и объединяет в общем русле все многоразличные течения, чтобы не прекратиться от столкновений их и не погибнуть в этом хаосе. Понятно, что нормальное научное воспроизведение ее непременно бывает вполне соответствующим или не менее целостным.

 

По этой причине и русское богословие по своей природе остается единым. В нем, конечно, всегда бывали разные взгляды и неодинаковые направления, но не было и нет обособленных богословских «школ», которые расходятся до исключительности и враждебности. Поскольку же неизменно удерживается теснейшая связь теории с жизненными первоисточниками, русское богословие в своей основе не носит ни догматической стереотипности, ни схоластической мертвенности, сохраняя жизненную подвижность со всеми ее конкретными свойствами. Отсюда некоторая неопределенность и незаконченность строго формулированных результатов при постоянном стремлении вперед и непрерывной пытливости именно в отношении боговедения; имеется даже немалый кружок «богоискателей», вовсе не терявших и не отвергавших Бога, ибо они только стремятся обрести Его всем своим существом выспренних влечений и парений человеческого духа.

 

Но жизнь, как глубочайшая тайна Божия, обязательно есть неизменный запрос и непрестанный допрос о ее разуме и цели для всякой рассуждающей мысли. Поэтому и русское богословие никогда не ограничивается констатированием и обобщением, а всюду старается проникнуть внутрь предметов и обнаружить идейную их основу. Мы отмечали, что все работы русского богословского знания во всех его областях сосредоточиваются в последнем итоге своем на философском постижении и принципиальном истолковании. Этот масштаб неуклонно применяется и к великому, и к малому: одни разъясняют «философию евангельской истории» и конструируют «философию жизни» (труды проф. М. М. Тареева, вышедшие под такими заглавиями), другие (митроп. Дионисий) вдохновенно освещают «идеалы православно-русского инородческого миссионерства» (Казань, 1901), третьи думают угадывать «триединство Божества» в «памятниках всеобщей истории искусства» (реферат Н. И. Троицкого, Тула, 1908), ищут его идею в православном храме (трактат его же, Тула, 1916), открывают на «выставке религиозных картин В. М. Васнецова» «православно-христианскую философию в русском искусстве» (брошюра прот. И. И. Соловьева, Харьков, 1910), комментируют наше «умозрение в красках», рассматривая «вопрос о смысле жизни в древнерусской религиозной живописи» (речь проф. князя Е. Н. Трубецкого, Москва, 1916), и т. п.

 

Возможно, что здесь чаще и больше проблем, чем ответов и достижений, но ведь истинно научный прогресс создается не готовым квиетизмом довольства, а неугасимым пламенем горячей пытливости о высших идеалах и наилучших путях к ним. С этой стороны, русское богословие — даже помимо всяких конкретных успехов — совершает великую культурно-историческую миссию призывного напоминания и бодрого предвещания о Божественном и вечном, наиважнейшем для всякого существа в мире от начала дней и до конца времен...