История частной жизни - под общей редакцией Арьеса и Дюби

История частной жизни, под общей ред. Ф. Арьеса и Ж. Дюби

Культура повседневности

Настоящий том охватывает восемь или даже десять веков частной жизни — начиная от Цезаря и Августа и вплоть до Карла Великого, а то и до восхождения Комнинов на трон в Константинополе. Временные пропуски в тексте сделаны нами намеренно.

Полное и подробное описание было бы не слишком интересным для искушенного читателя, поскольку материалы, дошедшие до нас от целого ряда столетий, настолько скудны, что практически лишены какого бы то ни было жизненного содержания; ткань этого тысячелетия — полотно с зияющими здесь и там прорехами. Логичнее было выкроить из этого чересчур большого покрывала более или менее связные фрагменты, на которых картинки оживают.

История частной жизни, под общей ред. Ф. Арьеса и Ж. Дюби. Т. 1: От Римской империи до начала второго тысячелетия

под ред. П. Вейна / Поль Вейн, Питер Браун, Ивон Тебер, Мишель Руш, Эвелин Патлажан;

пер. с франц. Т. Пятницыной (предисловие, введение, гл. 1 и 2) и Г. Беляевой (гл. 3, 4 и 5, библиография) под ред. В. Михайлина. 2-е изд.

М.: Новое литературное обозрение, 2017. 800 с.: ил. (Серия «Культура повседневности»)

ISBN 978-5-4448-0615-9 (т.1)

ISBN 978-5-4448-0149-9

История частной жизни, под общей ред. Ф. Арьеса и Ж. Дюби. Т. 1: От Римской империи до начала второго тысячелетия - Оглавление

Предисловие к «Истории частной жизни» (Жорж Дюби)

Введение (Поль Вейн)

Глава 1. Римская империя (Поль Вейн)
Глава 2. Поздняя Античность (Питер Браун)
Глава 3. Частная жизнь и жилищная архитектура
Глава 4. Раннее западноевропейское
Глава 5. Византия в X-XI веках (Эвелин Патлажан)

Библиография

Сведения об авторах

Алфавитный указатель

История частной жизни, под общей ред. Ф. Арьеса и Ж. Дюби - ПРЕДИСЛОВИЕ К «ИСТОРИИ ЧАСТНОЙ ЖИЗНИ»

Замечательная идея представить широкой публике историю частной жизни принадлежит Мишелю Виноку. Филипп Арьес с энтузиазмом подхватил эту идею и начал претворять ее в жизнь. Вся работа, которую мы вели на протяжении нескольких лет вместе с ним и потом — после его внезапной кончины — к нашему величайшему сожалению, уже без него, должна быть посвящена памяти этого великого историка, который вел нас за собой с великодушием, азартом и дерзостью, добиваясь результатов, интуитивно находя правильные решения, не боясь быть первым, часто наощупь прокладывая дорогу в этой малоизученной области современной истории, призывая других первооткрывателей разделить с ним этот путь, чтобы лучше понять и почувствовать жизнь Европы XVII-XVIII веков, детство, быт семьи, смерть. Следовать предложенным Арьесом маршрутом научного поиска мы должны с тем же веселым азартом и с той же смелостью, что были ему присущи, с той живостью, что позволила ему не погрязнуть в университетской рутине. Это позволит нам закончить начатую им работу, не падая духом, руководствуясь как собственными размышлениями, так и теми его советами, которые звучали на наших первых встречах, на семинаре в аббатстве Сенанк в сентябре 1981 года и на проходившем под руководством Арьеса семинаре медиевистов в Берлине.

Пройденный путь был невероятно рискованным, поскольку перед нами открывалось действительно непаханое поле для исследований. У нас не было предшественников, которые успели бы уже проанализировать некий изначальный объем материала или хотя бы обозначить его контуры — при том что материала много, он крайне разнообразен и на первый взгляд кажется общеизвестным. Нам всякий раз приходилось прорываться сквозь чащу, делать первые просеки и размечать площадки, подобно археологам, которые, зная, что на исследуемом участке находится клад, вынуждены ограничиться прокладыванием нескольких основных поисковых траншей, поскольку территория слишком обширна для проведения сплошных раскопок. В наших поисках мы должны были следовать аналогичным путем, производить предварительную разведку, не питая иллюзий относительно того, что сможем вскрыть весь пласт целиком. Вынужденные продвигаться вперед наощупь, мы с самого начала смирились с тем, что представим на суд читателей не столько окончательные выводы, сколько информацию к размышлению. И в самом деле, положения, изложенные в книге, зачастую ставят вопросы, на которые нет ответа. Мы надеемся, что затронутые проблемы по меньшей мере вызовут любопытство и подтолкнут других исследователей продолжить работу, начать распашку новых целинных участков и глубже расчистить пласты, которые мы вскрыли лишь возле самой поверхности.

Была и еще одна преграда, не столь явная, но куда более существенная. Мы решили расширить наши исследования до уровня истории всей западной цивилизации на протяжении значительного периода времени. Приходилось последовательно применять привычную нам модель частной жизни к реалиям, относящимся к разным странам — от севера до юга — и к более чем двухтысячелетнему периоду времени, тогда как обычаи и образ жизни людей разных стран и эпох сильно различались, не говоря уж о том, что действительно устойчивую форму они обрели совсем недавно — к XIX веку, и лишь в нескольких регионах Европы. Как же описать предысторию? Как определить, во всех ее изменениях, действительность, которую скрывает время? Кроме того, нужно было точно очертить сюжет, не запутавшись в рассуждениях о повседневной жизни, о том, к примеру, как было устроено жилище, как выглядели комнаты и постели; стараясь не соскользнуть к историям личным или даже интимным.

Мы отталкивались от того неоспоримого факта, что всегда и везде частная жизнь противопоставляется общественной, доступной всеобщему обозрению и подчиненной власти общественных институтов, и этот явный контраст отражается в терминологии и в общепринятых понятиях. Особое пространство, имеющее четко выраженные границы и относящееся к той части человеческого существования, которая на всех языках называется личным, — это зона неприкосновенная, хранящая секреты и предоставляющая убежище; здесь каждый может освободиться от оружия и доспехов, необходимых, дабы не остаться беззащитным в публичном пространстве; это место, где можно расслабиться и чувствовать себя непринужденно, быть «не при параде», отбросить личину самодовольства, призванную произвести впечатление на других людей, перестать обороняться. Это сокровенное домашнее пространство, где допустима раскованность. В личном пространстве сконцентрировано все самое ценное, то, что принадлежит только тебе, что скрыто от постороннего взгляда, то, что не принято разглашать и демонстрировать, поскольку все это слишком далеко от правил приличия, которые следует соблюдать на публике.

Естественно, заключенная внутрь жилища, запертая на замок, обнесенная забором, частная жизнь оказывается изолированной. Однако эта «стена», которую буржуазия XIX века изо всех сил намеривалась сохранить в Целостности, постоянно подвергалась атакам с обеих сторон. Личное пространство необходимо было защищать от напора извне, со стороны общественной жизни. Но и по эту сторону барьера нужно было сдерживать стремления отдельной личности к независимости, поскольку огороженное пространство, защищающее группу, представляло собой сложную социальную формацию, сплошь пронизанную неравенством и противоречиями, где противоборство между мужчинами было выражено еще более резко, чем видимые даже со стороны отношения доминирования: мужчин над женщинами, стариков над молодыми, хозяев над слугами.

Начиная со Средних веков все проявления нашей культуры несут отпечаток этого двойного конфликта, который к Новому времени становится еще острее. Усиливается и углубляется влияние укрепившегося государства, в то время как новые экономические начинания, уменьшение значимости коллективных ритуалов, интериоризация Церкви способствуют освобождению и становлению личности, увеличивая ее отрыв от семьи, дома, других общественных групп, делая личное пространство более разнообразным. Постепенно это пространство для мужчин (прежде всего в городах и поселках) разделилось на три части: дом, где их женщины по-прежнему ведут закрытый образ жизни; зона профессиональной деятельности, также остававшаяся частной, — мастерская, лавка, контора, фабрика; и, наконец, приватные зоны отдыха и развлечений, такие как кафе или клубы.

В пяти томах «Истории частной жизни» мы стремились как можно более точно отразить изменения, которые с течением времени происходили в частной жизни, — медленные и стремительные, касающиеся как формы, так и содержания.

Характерные черты частной жизни и в самом деле постоянно менялись. «На любом этапе далекого прошлого хоть что-то, да происходит», — читаем мы в заметках, оставленных Филиппом Арьесом. «Явления, которые, по логике вещей, должны были бы в дальнейшем получить право на жизнь, — добавляет он, — либо продолжают развиваться в рамках прежней логики, либо останавливаются в развитии, либо трансформируются до неузнаваемости». И читателю, который привыкнет отдавать себе в этом отчет, будет проще не растеряться при виде постоянного движения, которое сочетает преемственность по отношению к традиции с новизной и разворачивается прямо перед глазами в ускоряющемся темпе, способном кого угодно сбить с толку. Не суждено ли промежуточному пространству, сформировавшемуся между работой и домом пространству личного общения, в конце концов зачахнуть окончательно?

Не свидетельствует ли поразительно быстрое стирание различий между мужским и женским о разрушении границ также и между внутренним и внешним, общественным и личным — исторических границ, некогда незыблемых? Не стоит ли задуматься о том, что уже сейчас нужно предпринимать какие-то шаги по защите личности как таковой, поскольку молниеносный технический прогресс, разрушая последние оплоты частной жизни, создал такие формы государственного контроля, которые, если не соблюдать осторожность, способны свести понятие личности к номеру в необъятном и ужасающем банке данных?

Жорж Дюби

История частной жизни, под общей ред. Ф. Арьеса и Ж. Дюби. Т. 2: Европа от феодализма до Ренессанса

Настоящее исследовательское начинание — и я особо хочу это подчеркнуть — лишь первые шаги, весьма робкие и неуверенные. Читателю не стоит рассчитывать на то, что он найдет здесь завершенное полотно. То, что ему предстоит прочитать, всего лишь незаконченный набросок, усеянный множеством вопросительных знаков. Представив в данной книге результаты первых наработок, мы намеревались прежде всего задать направление поисков и тем самым вдохновить других продолжить нашу инициативу.

Подобно археологам, которые приступают к раскопкам какой-нибудь деревни, заброшенной после Черной смерти XIV века, мы основываемся на некоторых предварительных находках и рассчитываем, с одной стороны, найти пищу для дальнейших размышлений, а с другой — сохранить некоторое чувство голода. Ибо плоды нашего рискованного предприятия полностью зависят от плотности и качества материала, от того, что нам способны рассказать источники, все, какие есть — в первую очередь, конечно же, тексты, письменные документы, но также предметы и, наконец, скульптурные и живописные изображения, отражающие те или иные условия человеческого существования.

История частной жизни, под общей ред. Ф. Арьеса и Ж. Дюби. Т. 2: Европа от феодализма до Ренессанса

под ред. Ж . Доби / Доминик Бартелеми, Филипп Браунштайн, Филипп Контамин, Жорж Дюби, Шарль де Ла Ронсьер, Даниэль Ренье-Болер;

пер. с франц. Е. Решетниковой и П. Каштанова.

М.: Новое литературное обозрение, 2015. 784 с.: ил. (Серия «Культура повседневности»)

ISBN 978-5-4448-0293-9 (т.2)

ISBN 978-5-4448-0149-9

История частной жизни, под общей ред. Ф. Арьеса и Ж. Дюби. Т. 2: Европа от феодализма до Ренессанса - Оглавление

Вместо предисловия (Жорж Дюби)

Пролог. Власть частная, власть публичная (Жорж Дюби)

Глава 1. Зарисовки (Жорж Дюби, Доминик Бартелеми, Шарль де Ла Ронсъер)
Глава 2. Воображаемый мир (Даниэль Ренъе-Болер)
Глава 3. Проблемы (Доминик Бартелеми, Филипп Контамин, Жорж Дюби, Филипп Браунгитайн)

Библиография

Алфавитный указатель

История частной жизни, под общей ред. Ф. Арьеса и Ж. Дюби. Т. 3: от Ренессанса до эпохи Просвещения

Возможно ли написать историю частной жизни? Или само понятие «частного» отсылает нас к столь разнородным — и зависимым от эпохи — состояниям и ценностям, что между ними невозможно установить отношения преемственности и выявить отличия? Вот тот вопрос, который я хотел бы поставить и на который, будем надеяться, этот коллоквиум даст ответ.

В качестве точек отсчета я хочу предложить две эпохи, две исторические ситуации или, вернее, два суммарных представления о них, которые позволили бы нам проблематизировать то, что между ними.

Нашей исходной точкой будет конец Средних веков. Мы видим, что средневековый человек существует внутри системы коллективных, феодальных, общинных солидарностей, которая функционирует примерно так: индивидуум или семья солидарны с сеньоральной общиной, с линьяжем, включены в вассальные отношения, а потому их мир нельзя назвать ни частным, ни публичным в том смысле, который мы сегодня вкладываем в эти термины.

История частной жизни, под общей ред. Ф. Арьеса и Ж. Дюби. Т. 3: от Ренессанса до эпохи Просвещения

под ред. Р. Шартье / Филипп Арьес, Морис Эмар, Николь Кастан, Ив Кастан, Роже Шартье, Ален Колломп, Даниэль Фабр, Арлетт Фарж, Жан-Луи Фландрен, Мадлен Фуазиль, Жак Желис, Жан Мари Гулемо, Франсуа Лебрен, Орест Ранум, Жак Ревель;

пер. с франц. М. Неклюдовой (Вступление, части 1, 2, 3.1, 3.2) и О. Панайотти (части 3.3,3.4,3.5, заключение, библиография).

М.: Новое литературное обозрение, 2016. 720 с. (Серия «Культура повседневности»)

ISBN 978-54448-0579-4 (т.З)

ISBN 978-5-4448-0149-9

История частной жизни, под общей ред. Ф. Арьеса и Ж. Дюби. Т. 3: от Ренессанса до эпохи Просвещения - Оглавление

К истории частной жизни (Филипп Арьес)

Глава 1. Фигуры современности
Глава 2. Формы приватизации
Глава 3. Община, государство и семья: траектории развития и зоны конфликтов
Заключение (Роже Шартье)

Примечания

Библиография

Алфавитный указатель

История частной жизни Т. 4: от Великой французской революции до I Мировой войны

Вторжение в частную жизнь всегда настораживало викторианского историка, чересчур стыдливого, подчас некомпетентного и слишком уважительно относящегося к системе ценностей, в которой заслуживающей внимания считалась лишь одна история — великая социально-экономическая история государств.

Чтобы проникнуть в сферу частной жизни, понадобилось изменить порядок вещей: частная жизнь перестала быть чем-то проклятым, запретным, темным и стала сферой, полной наслаждения и рабства, конфликтов и чаяний, одним словом, сферой человеческой жизни. Существование частной жизни было, наконец, признано и узаконено, частная жизнь —достижение нашего времени.

Тому, что сейчас частная жизнь в таком почете, способствовало множество факторов — великих исторических потрясений, великих книг. Во-первых, это давление политики. Деспотизм тоталитарных государств, чрезмерное вмешательство демократических государств вплоть до управления рисками — «рациональность отвратительного и рациональность обычного» (Мишель Фуко) — все это привело к размышлениям о механизме власти и к поискам сдержек и противовесов, рычагов сопротивления, эффективного противостояния общественному контролю в малых группах, даже у отдельных индивидов.