Если бы изрядствующих добродетелями нужно было бы награждать ценными предметами, то, как сказал Соломон, целый мир вещей оказался бы малым, чтобы стать равным твоей добродетели. Потому что уважение к тебе требует благодарности, которая дороже богатств. Но святая Пасха требует обычного приношения дара любви, и мы преподносим твоему велемудрию, о человек Божий, дар, который хотя и скуднее того, что достойно было бы тебе приготовить, однако не меньше того, что в нашей силе. Дар же этот есть слово, от нищеты нашего помышления, словно бедная одежда, не без труда сотканная.
И хотя содержание этого слова многим, может быть, покажется дерзким, но не сочтут его несвоевременным. Достойно уразумел Божие творение только один — сам воистину созданный по Богу и в образ Сотворшего преобразивший душу Василий, общий наш отец и учитель, который своим созерцанием сделал удобопонятным для многих высокое устройство вселенной и устроенный истинною премудростью Божией мир сделал ведомым для тех, кто его знанием подводится к созерцанию.
Но мы, неспособные даже дивиться ему по достоинству, тем не менее задумали прибавить недостающее к рассмотренному Великим — не для того, чтобы подделкой опорочить его труд (ибо нельзя оскорблять его возвышенные уста, приписывая им наши слова), но для того, чтобы не думали, будто слава учителя оскудела в его учениках. Ведь коль скоро в Шестодневе недостает рассмотрения о человеке, а никто из учеников не приложил бы никакого старания, чтобы восполнить недостающее, то это легко могло бы подать повод к насмешкам над великой его славой — будто он не хотел, чтобы в самих слушателях его действовала разумевательная способность.
Ныне же, когда мы по силе нашей дерзнули изъяснить недостающее, если в нашем слове сыщется что-либо не недостойное учения его, то это всецело должно быть отнесено к учителю; если же слово наше не достигнет высоты его созерцания, то он останется вне подобного обвинения, избегнув порицания за то, что он якобы не желал, чтобы у учеников появилось какое-то [собственное] разумение, а мы по справедливости, пожалуй, окажемся виноватыми в глазах ищущих повода для насмешек, коль в низменности сердца своего не вместили мудрости наставника.
Григорий Нисский - Об устроении человека
Перевод, послесловие и прим. В. М. Лурье
Издательство – «Axioma» – 220 с.
Санкт-Петербург – 2000 г.
ISBN 5-93403-004-3
Григорий Нисский - Об устроении человека - Содержание
- Глава I
- Глава II
- Глава III
- Глава IV
- Глава V
- Глава VI
- Глава VII
- Глава VIII
- Глава IX
- Глава X
- Глава XI
- Глава XII
- Глава XIII
- Глава XIV
- Глава XV
- Глава XVI
- Глава XVII
- Глава XVIII
- Глава XIX
- Глава XX
- Глава XXI
- Глава XXII
- Глава XXIII
- Глава XXIV
- Глава XXV
- Глава XXVI
- Глава XXVII
- Глава XXVIII
- Глава XXIX
- Глава XXX
- В.М.Лурье / Примечания
- Список сокращений
- Примечания
- В.М.Лурье Послесловие
- Натурфилософия и медицина
- Отношение ума к сердцу
- Апокатастасис
- Проблема произвольности добродетелей
- Православное почитание св. Григория Нисского
Григорий Нисский - Об устроении человека - Учение о причинах сна зевоты и сновидений
Вещественная и протекающая жизнь тел всегда движением выступает вперед, в том и имея способность (силу) быть, чтобы никогда не останавливаться движению. Подобно тому как река, текущая в своем направлении, хотя и все время заполняет то русло, по которому течет, однако на одном и том же месте не видят всегда одну и ту же воду, но одна вода уже прошла, другая притекает, — так и здешней жизни вещественное в движении и течении меняется непрерывным чередованием противоположностей, так что никогда не в силах остановить превращение но возможность (силу) непрестанно покоиться в одинаковости обменивает на движение. Если же когда-нибудь движимое остановится, то непременно будет остановка и бытию.
Как, например, заменилась полнота пустотой, а потом вновь полнота пришла на смену пустоте. Сон ослабил напряжение бодрствования, а потом бодрствование привело в напряжение измененное. И ничто из этого не сопребывает постоянно, но каждая из [противоположностей] удаляется при появлении другой. Так природа сама себя обновляет переменами, потому что, непрестанно участвуя в одной из противоположностей, от одной переходит к другой. Ведь если животное всегда напряжено деятельностью (энергиями), то происходит разрыв или разделение напряженных членов. А постоянная неподвижность тела расстраивает и разъединяет слаженное.
Но вовремя и умеренно достигать того и другого — это и есть способность природы к постоянству, потому что при постоянном переходе между противоположностями в каждой из них она успокаивается от другой. Так, тело, получив при бодрствовании напряженность, разрешается от напряжения сном, чувственные силы на время успокаивая от деятельности, наподобие того как и коней после бегов разрешают от колесниц. И составу тела необходим благовременный покой, чтобы пища беспрепятственно растекалась по всему телу теми каналами, что в нем есть, когда никакое напряжение не мешает этому прохождению.
Ведь как от сырой земли, когда осветит ее солнце теплейшими лучами, туманные испарения восходят из глубины, так нечто подобное происходит и с нашей землей, когда внутри от естественной теплоты воскипает пища. Пары, будучи по природе возносящимися вверх, воздушными и дышащими к более высокому, собираются в объемах головы наподобие дыма, просачивающегося в стенные щели. Потому, испаряясь оттуда через каналы чувственных способностей, расходятся [по телу], причем неизбежно останавливается чувство, оттесненное проходом этих паров. А зрение закрывается ресницами, словно свинцовыми приспособлениями — настолько они тяжелые, — которые опускаются на глаза.
Категории:
Благодарю сайт за публикацию:
