На многих уровнях — публицистическом, политическом, религиоведческом и философском — приобретает популярность категория духовности. Этот процесс не является отличительным для России и представляет собой глобальный тренд. Речь может идти о духовных ценностях или основах, духовной культуре, духовном кризисе, духовных традициях, духовных скрепах и т. д. Вместе с тем появляются люди, не относящие себя к той или иной конфессии, но называющие себя духовными. Также понятие «духовности» используется как самоназвание представителями новых движений и объединений, не желающими ограничивать себя рамками конфессиональных ограничений, или социальными институтами (например, движения Нью-эйдж). При этом разграничение «духовности» и «религиозности» или «религии» остается проблемой; интуитивно, на уровне обыденного словоупотребления эти понятия остаются близкими.
протоиерей Георгий Ореханов - «Духовность» - дискурс и реальность
Г. Ореханов, К. А. Колкунова.
М.: Изд-во ПСТГУ, 2017. - 152 с.
ISBN 978-5-7429-1139-5
протоиерей Георгий Ореханов - «Духовность» - дискурс и реальность - Содержание
Вместо предисловия: секуляризация и индивидуализация как источник новой духовности
ЧАСТЬ 1 Понятие «духовность» в современных исследованиях
- Англоязычные исследователи о понятии «духовность»
- Немецкоязычная литература о духовности
- Понятие «духовность» в современном российском научном дискурсе
ЧАСТЬ 2 Прикладное изучение духовности
- Исследования молодежной религиозности в современной Германии
- «Patchwork-Religiositat»: определение понятия в современном немецком богословии, социологии и психологии религии
- «Духовные, но не религиозные» респонденты в религиоведческих исследованиях
- «Духовность» и Нью-эйдж
- Выводы и перспективы
- Summary
протоиерей Георгий Ореханов - «Духовность» - дискурс и реальность - Вместо предисловия: секуляризация и индивидуализация как источник новой духовности
Духовность оказывается предметом исследования. Но с другой стороны, исследователи, под влиянием культуры в целом, используют дискурс духовности как средство освоения реальности. Следуя за Мишелем Фуко, мы стремимся показать, как социальная реальность и дискурс духовности определяют друг друга и оказываются представлены как в высказываниях, так и в практиках господства и подчинения[1].
Те дискурсивные трансформации, которые происходят с понятием «духовность», относятся в первую очередь к эпохе постмодерна[2]: бинарные оппозиции «духовное» и «телесное» или «материальное» меняют свое значение; в предыдущий период контроль над дискурсом «духовного» принадлежал христианству[3]. Начиная с конца XVIII в. конкуренцию ему составляет трансцендентальная философия, формирующая понятие «духа», восходящее к картезианскому cogito. Здесь «духовная» культура противопоставляется «материальной» цивилизации, причем «религия» оказывается всего лишь элементом «культуры»[4]. В этом контексте оказывается нагружена негативными коннотациями «церковность», которая ассоциируется с «обскурантизмом», «окостенением», «неподвижностью» и другими «материальными» характеристиками. Все это приводит к возникновению новой бинарной оппозиции — духовность противопоставляется религии (или религиозности).
Формирование новых дискурсивных практик тесно связано с изменениями в религиозной ситуации, произошедшими за XX в. Исследователи, описывая эти процессы, в основном оперировали понятием секуляризации. Статистические данные показывали, что в Европе действительно наблюдается резкий спад организованных форм религиозной жизни, снизилась посещаемость церквей. Все это подтверждает «классический» тезис о секуляризации. Некоторые исследователи процесса секуляризации упадок религии рбъясняли растущей ролью политики или экономики[5]. Однако многочисленные исследования показали, что наряду с процессами секуляризации в Европе (в первую очередь в северной Европе) наблюдаются и тенденции, опровергающие тезис о секуляризации. Дискуссии на эту тему продолжаются в социологии религии, но для нашего исследования важен тот факт, что в ходе изменений в религиозной жизни современного общества неизменным остается индивидуальный интерес к духовному и религиозному, несмотря на «расколдовывание», которое могло бы стать следствием распространения научного мировоззрения и знаний. Известная французская исследовательница, социолог религии Даниэль Эрвьё-Леже предлагает для характеристики этой ситуации афоризм «Современность религии - индивидуализм» (Religious modernity is individualism)[6].
В современной Европе и США описанные процессы имеют важные особенности[7]. С одной стороны, это проявляется в устойчивом и со временем усиливающемся отторжении традиционных типов религиозности, в первую очередь конфессиональных форм. Традиционные религии воспринимаются как консервативные, их позиции относительно актуальных социальных проблем кажутся устаревшими и неактуальными. Падает авторитет религиозных организаций: частью современной молодежи конфессиональность рассматривается как одна из традиционных форм ограничения свободы, как попытка навязывания специфического идеологического «метанарратива», то есть идеологического насилия. В Германии, которая продолжает болезненно переживать вину за нацизм и развязывание двух мировых войн, этот аспект вопроса имеет особое значение. Именно поэтому религиозная картина мира часто строится по принципу отталкивания, отрицания «веры отцов».
С другой стороны, боязнь «традиционности» рождает вторую яркую особенность современной религиозности — стремление строить религиозные конструкции и описывать свой собственный опыт в новых категориях, имеющих отчетливо выраженную индивидуальную окраску (см. ниже о понятии «лоскутная религиозность»). Религиозность современного европейца, в первую очередь молодого, оказывается «сотканной» из противоречивых и эклектических элементов, включающих в себя как традиционный (церковный) опыт, так и совершенно, казалось бы, несовместимые с ним практики, часто восточного происхождения. Исследователи наблюдают два процесса в современной религиозной ситуации. «Во-первых, религиозные организации теряют возможность придавать форму социальной жизни и контролировать использование религиозных символов, за исключением относительно небольших групп людей <...> Второй тип перемен связан с новыми критериями для отнесения вещей к "религиозным". Подобно тому как изменилось использование терминов "искусство", "спорт", "культура", также и со значениями, приписываемыми словам "религия", "религиозный", "духовный", произошли изменения»[8].
[1] См.: Фуко М. Археология знания. СПб.: ИЦ Гуманитарная академия, 2012. С. 61-93.
[2] В рамках данной монографии под постмодерном будет пониматься общекультурная парадигма современного западного общества, главной особенностью которой является доминирование политических, научных и культурных установок, направленных на критику ставших традиционными для европейского сознания в эпоху Нового времени фундаментальных ментальных предпосылок, социальных и религиозных институций, общенаучных методов и понятий. Решающим признаком постмодерна является релятивизм и стремление к культурному разнообразию.
В контексте поднимаемых в данном тексте вопросов нас будут интересовать в первую очередь такие признаки постмодерна, как: а) агностицизм в общественной жизни, интеллектуальной сфере, культуре, этике и религии, установка на отрицание «Авторитета» и любых безусловных авторитетов, «диктатура релятивизма» (папа Бенедикт XVI), т. е. последовательная критика значимости «сильных истин», за которой стоит не только негативизм, но и стремление вскрыть реальные проблемы эпохи модерна (в качестве одного из ярких примеров такого подхода можно привести концепцию «недоверия к метанарративам» Ж. Ф. Лио-тара); б) эклектизм в поведенческих стратегиях и эстетических установках, сочетание самых разнородных методов и способов достижения индивидуального успеха, способных обеспечить торжество свободно мыслящего и действующего индивида.
[3] Советская практика словоупотребления, конечно, является исключением: «Термин "духовность" советская традиция трактует как свойство души, состоящее в преобладании духовных, нравственных и интеллектуальных интересов над материальными», «отрешение от низменных, грубо чувственных интересов, стремление к внутреннему совершенствованию, высоте духа»» (Густое Л. Духовность, духовная культура и духовная музыка: к вопросу терминологии // Культура. Наука. Творчество: Сб. научн. статей. Основан в 2008 году. Вып. 2 / Науч. ред. Е. Н. Дулова. Минск: Белорусская государственная академия музыки, 2008. С. 95-101. URL: http://zapadrus.su/rusmir/klt/238-2011-01-13-15-05-38.html
[4] См.: Рингер Ф. Закат немецких мандаринов. М.: НЛО, 2008.
[5] Wilson В. Religion in Sociological Perspective. Oxford: Oxford University Press, 1982; Martin D. A General Theory of Secularization. N. Y.: Harper & Row, 1978.
[6] Hervieu-Leger D. Religious individualism, modern individualism and self-fulfilment: a few reflections on the origins of contemporary religious individualism // The centrality of religion in social life: essays in honour of James A. Beckford. Ed. E. Barker. P. 29.
[7] Мы оставляем за рамками рассмотрения как дискурсы, существующие в исламском мире, так и специфику дискурса европейских мусульман, который должен стать предметом отдельного исследования. Исследования, применяющие дискурсивный подход к исследованию современных европейских мусульман, представляются весьма перспективными. См.: Wijsen Е Indonesian Muslim or World Citizen? Religious Identity in the Dutch Integration Discourse // Making religion: theory and practice in the discursive study of religion / Edited by Frans Wijsen and Kocku von Stuckrad. Brill, 2016. P. 225-238.
[8] Beckford J. A. Social Movements as Free-floating Religious Phenomena // The Blackwell Companion to Sociology of Religion / Ed. by Richard K. Fenn. Blackwell Publishing, 2003. P. 243.
Категории:
Благодарю сайт за публикацию:
