Перенос и контрперенос

Описать негативное влияние сексуального отыгрывания вовне в рамках аналитического процесса не составит труда. Данная тематика поднимается во множестве работ. Роберт Стайн в книге «Инцест и любовь» (“Incest and Human Love”, 1974, стр. 30-31) пишет о нарушении способности к воображению в результате инцестуозных ран. Энн Уланов (1982) исследовала ужасающие последствия сексуального взаимодействия между аналитиком и пациентом. Чарльз Тейлор (1982) настаивает на недопустимости подобного поведения по этическим причинам в силу его чрезмерной опасности для души. Беверли Забриски (1982) исследует глубину травмы как конкретной женщины, и феминности в целом. Джозеф Хендерсон (1982) описывает ущерб, наносимый сексуальным отыгрыванием регистру символического, развивая одну из основных тем «Психологии переноса» (1946, §§353-539) Юнга. Все перечисленные авторы по-разному объясняют деструктивный - из множества используемых ими эпитетов остановимся на этом - характер сексуального отыгрывания. Вклад аналитической психологии не исчерпывается названными работами, не-юнгианские школы глубинной психологии также богаты критическими исследованиями сексуального взаимодействия между участниками терапевтического процесса. 

 

Сексуальное отыгрывание вовне в отношениях переноса- контрпереноса - одна из самых мрачных теней анализа, импульсу которой должно решительно противодействовать. Но нам, как юнгианцам, также хорошо известно о необходимости интеграции Тени. Необходимость и обоснованность этического запрета и подавляющих установок не вызывает сомнений. Но процесс подавления, хотя и способен извлечь энергию теневого импульса для ее сознательного и символического использования, также провоцирует самые отвратительные и трикстерские теневые качества. Подавление, в отличие от трансформации, провоцирует теневой аспект анализа, действуя аналогично Тени: набирая силу незаметно, он коварно и исподтишка отравляет наши лучшие качества и усилия. Укрываясь в пристанище моральных и этических запретов и апеллируя к символической природе анализа, мы сводим сексуальное отыгрывание к мерзкому половому акту с зарождающейся Самостью пациента (по сути, сексу с ребенком) и также приводим в движение Тень, ожесточая наш дух, налагая табу на тело, а сексуальность сводя к симптому. 

 

Я спускаюсь в столь зловещие глубины в попытке вернуть утраченную там частицу души и понять архетипическую природу сексуального отыгрывания. В противном случае подавление может стать основой нашего метода. Я верю, что сексуальное отыгрывание в анализе нежелательно, его деструктивное влияние описано в названных мною работах1. Однако, меня влечет жажда знания, я хочу понять глубинные причины сексуального отыгрывания и то, почему в самом моменте происходящее видится аналитику и пациенту столь правильным и желанным, по сути являясь деструктивным. Это всего лишь корыстное использование, дьявольская уловка духовного распада? Или же неверный поворот на пути к чему-то неуловимому и труднодостижимому, истинные причины и цели которого еще не нашли всестороннего осмысления в юнгианстве? Я склоняюсь к последнему варианту. Эту неуловимую цель в терминах Юнга можно понимать как родственное либидо (kinship libido), я же буду именовать ее communitas, следуя Виктору Тернеру (1974). Его статья посвящена лиминальным обрядам, роли архетипического переноса в высвобождении communitas при переживании coniunctio. Согласно Юнгу, coniunctio как образ объединения противоположностей является структурной основой переноса.

 

Сборник под редакцией Натана Шварц-Салант и Мюррей Стайн. – М.: «Касталия», 2024. — 258 с.

ISBN 978-5-521-24268-9