Ричардсон Дон - Дитя мира

Всходило солнце. Сквозь щели в полу шалаша, расположенного на дереве, Йаэ видел темные воды реки Кронкел, протекавшей внизу, примерно в двенадцати метрах. Его спокойные карие глаза следили за медленным движением опавших листьев по зеркальной водной поверхности. Листья все еще уносило течением, хотя их движение замедлялось — а это значило, что в сорока километрах на запад, в Ара- футском море, начинался прилив, и течение должно было вскоре остановиться.

А потом прилив заставит реку изменить свое направление. Несколько часов подряд море будет гнать мутные воды Кронкел туда, откуда они вышли — в непостижимые просторы болот на юге Новой Гвинеи. Йаэ ждал этого момента, чтобы начать свое путешествие вверх по реке, «оседлав» течение.

Жена Йаэ, Каутап, сидела, скрестив ноги, у костра в центре шалаша. Самый младший ребенок, еще без имени, спал у нее на коленях, удобно разместившись на длинной травяной юбке. Склонившись над младенцем, Каутап добавила в белую саговую муку, рассыпанную перед ней на дощечке из древесной коры, воды из бамбуковой миски и принялась замешивать пресное тесто, щурясь от едкого дыма.

Ее старший сын, двухлетний Мири, сидел на плетенной циновке и довольно играл единственной своей игрушкой — человеческим черепом, чьи пустые глазницы грустно рассматривали задымленный потолок. За многие годы кость приобрела ярко оранжевый блеск — череп сохраняли как память о давно умершем отце Йаэ, а также как фетиш, который должен был отгонять злых духов. Но для маленького Мири это была всего лишь блестящая игрушка.

Не поворачивая головы, Йаэ обратился к Каутап: «Увур харамави макен; ду фамуд, эс! Течение вот-вот повернет; поскорее готовь мне саго!»

Быстро и проворно работая темными пальцами, она вылепила из сагового теста длинную колбаску, обернула ее листьями йохома и положила в жар костра. Йаэ тем временем надевал свои украшения и награды, готовясь к путешествию. Сначала он подвязался короткой травяной юбкой — в племени сауи такую юбку мог носить только воин, убивший, по крайней мере, одного врага. Йаэ убил пятерых, а с троих жертв снял и головы — об этом свидетельствовали три браслета из сияющих клыков дикого кабана, которые висели над левым локтем.

Об охотничьих заслугах свидетельствовал судафен, полутораметровое ожерелье из зубов различных животных, которое он носил, дважды обернув вокруг шеи. Каждый раз, когда Йаэ убивал кабана, крокодила, дикую собаку или сумчатое животное, к ожерелью прилагался еще один зуб. Ленты тонко сотканного ротанга завязывались на руках над бицепсами и под ними, и на ногах под коленами. В проколотую носовую перегородку он гордо засунул заостренную с обеих сторон свиную кость, длиной с ладошку.