Симеон - Новый Богослов - Слова и Гимны - 3

Не всякий, слышащий о животворном умертвии о Христе Иисусе, Боге нашем, и о дивном действии, какое бывает от него всегда в совершенных добродетелью и ведением, уже и знает, что оно такое, хотя и кажется ему, что он то знает. Знают его только те, которые самым делом ясно поняли сказанное святым апостолом Павлом слово: время прекращено есть прочее, да и имущии жены, якоже не имущии будут, и плачущиися, якоже не плачущии, и радующиися, якоже не радующеся, и купующии, якоже не содержаще, и требующии мира сего, яко не требующе. Преходит бо образ мира сего (1 Кор. 7, 29–31). И еще: яко умирающе, и се, живи есмы, яко ничтоже имуще, а вся содержаще (2 Кор. 6, 9, 10).

 

Благозвонница; Москва; 2011

ISBN 978‑5‑91362‑353‑9

 

Слово восемьдесят второе - Слово девяносто второе

Божественные гимны преподобного Симеона Нового Богослова

О гимнах преподобного Симеона Нового Богослова

Предисловие Никиты Стифата монаха и пресвитера Студийского монастыря, на книгу Божественных гимнов преподобного отца нашего Симеона

Начало Божественных гимнов, то есть введение

Гимн первый - Гимн шестидесятый

 

 

Многократно беседуя с братиями, находящимися в мире, я почти от всех их слышал, что невозможно человеку взойти на такую высоту бесстрастия, чтобы он, беседуя и вкушая пищу вместе с женщинами, нимало не повреждался от того в душе своей и не подвергался тайному некоему движению нечистому. Слыша это, я много скорбел, плакал и проливал слез о тех, которые говорят так. Ибо очень хорошо знаю, что они говорят это по великому неведению дела, то есть что совсем не знают опытно силы благодатных даров Божиих. Если б они не были лишены истинного бесстрастия, ослеплены мраком страстей и порабощены сластям и похотям плоти, то, конечно, знали бы и они о животворной мертвости, какую Христос Иисус, Бог наш, дарует святым членам Своим, и не неверовали бы о ней. Тем, кои таковы, как возможно поверить, что бывают люди мертвые миру и живущие только жизнью, которая в Духе Святом, тогда как они всю жизнь свою о том только и заботятся, как бы понравиться людям и заслужить у них название боголюбивых и святых и, следовательно, все дела свои делают лицемерно? Как они думают, будто исправляют дело бесстрастия, оставаясь страстными, будучи, то есть, и бывая всецело грех, и как уверяют себя самих, что одни похвалы людские достаточны для добродетели и святости; так опять, когда отрицают бесстрастие и говорят, что во святых нет его, то хотят быть и именоваться святыми без бесстрастия, как бы стяжевая святость одними людскими похвалами. Того, кого не хвалит толпа просто и как пришлось, они почитают за недостойного и презираемого, не зная, несчастные, что лучше один знающий Бога и знаемый Богом, чем мириады неверных, не знающих Бога, хотя их хвалит и ублажает весь мир; как и тот, кто видит, лучше бесчисленного множества слепых.

 

Но что возможно достигнуть свободы от страстей, или бесстрастия, тому, кто истинно подвизается; что тому, кто получит благодать Божию, возможно возвыситься до состояния бесстрастия душевного и телесного и не только не быть тревожимым страстями тогда, когда беседует или вкушает пищу вместе с женщинами, но даже когда находится среди города, слышит там пение и музыку и видит смеющихся, забавляющихся и пляшущих, не терпеть никакого совершенно вреда, и что такие люди действительно есть и бывают, о сем свидетельствует всякое писание святых; немало пишется о сем свидетельств также в истории и жизнеописаниях святых. Для сего‑то бесстрастия бывает у богочестивых всякое делание подвижническое, всякое лишение произвольное и всесторонняя к себе строгость. Первое дело подвизающихся по Богу есть убежать от мира и от всего, что в мире. Миром я называю настоящую жизнь, то есть сей временный век. Под тем же, что в мире, я разумею все окружающее нас, что повелевает нам Господь оставить и убежать от того всего, то есть оставить отца, матерь, братьев, сестер, сродников, друзей, имения, деньги и вообще всякое богатство. Не потому так требуется, чтоб это были вещи запрещенные и вредные, но потому, что, находясь среди их, не можем мы избавиться от пристрастия к ним. Одолеваемый похотными сластьми, если не отсечет причин, возбуждающих сласти греховные, и не удалится от них, не может никак освободиться от похотения их.

 

2. Когда же обнажится он от всего того, что составляет его собственность, тогда долг имеет он отрещись и от самой жизни своей, если искренно ревнует о добродетели, а это совершается умерщвлением и совершенным отсечением своей воли. Волю же разумею я не внешнего только касающуюся, то есть чтоб не есть, не пить, не делать никакого дела по своей воле, не спать и вообще ничего, сколько бы иное ни казалось хорошим, не делать без позволения настоятеля своего – но и внутренних движений сердца, именно, чтоб не смотреть страстно ни на что, не осуждать никого внутренне, не радоваться ничьему падению, не гневаться в сердце своем, никому не завидовать, не ревновать злою ревностью. И где мне перечислить все свойства и все признаки благочестивого настроения сердца, чтобы показать тебе поточнее, каков должен быть истинный христианский подвижник.

 

Послушай, впрочем, и еще о некоторых требованиях животворного самоумерщвления, именно: никогда не скрывай от духовного отца своего никакого даже малейшего помысла; сколько можешь, ни одного дня не пропускай без слез – не убеляй чрезмерно лица своего, как есть обычай некиим; не убирай, как покрасивее, волос головы твоей и твоей бороды; не отрешай пояса своего, когда ложишься спать, чтоб не разнежилось тело твое и ты не проспал более должного; не влагай рук своих за пазуху или под мышку по телу; не хватай другого за голое тело, не жми и не три его нежно; не смотри просто и как ни попало на лицо даже старческое, потому что лукавый, который при всяком случае встревает с своим худом, везде вертится; не кивай одному насчет другого; не говори никакого слова неподобающего; не умалчивай ни о чем, что должно быть сказано; не оставляй никогда обычного своего правила, до самой смерти; не заводи особенной дружбы ни с кем, хотя бы кто казался святым; нисколько, ни много ни мало, не заботься о красивой одежде и обуви, кроме необходимых, и эти пусть будут степенные и смиренные; не вкушай никакой пищи на услаждение и не касайся такой, которая тебе нравится. Подвизающийся воздерживается от всего этого и от многого другого большего. И опять, кто нерадит и не воздерживается от всего этого, тот каждочасно творит волю свою, хотя ублажается всеми людьми как отрекшийся от мира. Кто воздерживается во внешнем, в том, что всем видно, тот оглашается и похваляется как подвижник теми, кои не умеют добре видеть внутреннее. Но если такой тайно творит волю сердца своего, то он нелюб Богу как нечистый, и хотя бы тысячи лет провел, так подвизаясь, никогда не найдет пользы от одних внешних подвигов.

 

3. Кто же воздерживается от всего и обучает душу свою не кружиться в беспорядке там и сям и не творит ни в чем воли своей, наипаче же в том, что неугодно Богу, но понуждает ее неотступно ходить в заповедях Божиих, с теплою любовию и со столь великим вниманием, как если бы шествовал на высоте воздушной по какой‑нибудь веревке, таковой в короткое время обретет Бога, сокрытого в тех Божественных заповедях, Которого, как только обретет, так забудет все и станет вне себя и, припадши к Нему, вседушно возжелает зреть Его и только Его единого. Когда после сего Бог промыслительно скроется от очей его умных, тогда объемлет его скорбное недоумение и он начинает опять проходить с начала путь заповедей Божиих и тещи им спешнее, сильнее и опасливее, смотря под ноги, ступая обдуманно, жегом бывая воспоминанием, горя любительным желанием и воспламеняясь надеждою опять увидеть Его.

 

Когда же таким образом долгое время теча и преутрудившись, не возможет достигнуть желаемого и в изнеможении совсем упадет духом, так что и тещи далее уже не станет у него сил, тогда внезапно узрит он Того, Кого искал, достигнет Того, Кто бежал от него, обымет Того, Кого вожделел, и станет опять весь вне мира и забудет весь этот мир, соединится с Ангелами, обольется светом, вкусит от жизни, сретит бессмертие, исполнится утешительной сладости, взыдет на третье небо, восхитится в рай, услышит неизреченные глаголы, внидет в Женихов чертог, пройдет до места, где покоится Жених, увидит Его Самого, сделается общником духовного брака, насытится, пия от таинственной чаши и вкушая от тельца упитанного, от хлеба животного и от пития жизни, от агнца непорочного и от манны мысленной, и получит все оные блага, на которые не дерзают воззревать и самые Ангелы. Находясь в таком состоянии, он горит, как огнь, и просвещается Духом Святым и еще отселе, из настоящей жизни, провидит таинство обожения своего. Став весь огнем по душе, он и телу передает от стяжанного внутри светлоблистания, подобно тому как и чувственный огнь передает свое действо железу – и бывает тогда душа для тела тем, чем Бог стал для души, как говорит богословский глас. Ибо как душе невозможно жить, если не бывает она просвещаема Творцом своим, так и телу невозможно жить, если не получает на то сил от души.

 

Вникни повнимательнее в смысл сказанного: Бог, душа, тело. Бог безначальный, бесконечный, неприступный, неисследимый, невидимый, неизреченный, неприкосновенный, неосязаемый, бесстрастный,

неизглаголанный, Который в последние дни явился нам во плоти через Сына и познался через Духа Святого, как веруем, подобным нам по всему, кроме греха – сочетавается с душой мысленной ради моей души, чтоб и дух спасти, и тело сделать бессмертным, как сказал Григорий Богослов (в Слове на Рождество Христово), и при этом изрекает такое обетование: вселюся в них и похожду (2 Кор. 6, 16). Аз и Отец приидем и обитель в них сотворим (Ин. 14, 23) – в тех, то есть, которые веруют и веру свою показывают делами вышесказанными. Но внимай! Поелику Бог обитает в нас, истинных рабах Своих, и ходит в душах наших чрез действа и осияния Духа Святого, то веруем несомненно, что души, сего достойные, неотлучны от Бога. Поелику опять душа находится во всем теле и не оставляет без себя ни одной части, то необходимо следует, что волею души и управляется вся сия плоть, нераздельная с душой и не могущая жить без души, ибо как невозможно телу жить без души, так невозможно, чтоб оно имело волю особо от души.