Скнарь - Неизвестные факты о разорванной завесе в Иерусалимском Храме

Одно из удивительных чудес, свершившихся в день Распятия, описано в Евангелии буквально несколькими словами: «И вот, завеса в Храме разодралась надвое, сверху донизу» (Мф. 27:51).

Что известно об этой завесе? Когда именно произошло это событие и какое значение имеет? Об этом мы попросили рассказать протоиерея Олега Скнаря, кандидата богословских наук, преподавателя кафедры Библеистики Киевской духовной академии.

Чудо и его свидетели

 

Смерть Богочеловека за городскими укреплениями Иерусалима на Лобном месте Голгофского холма сопровождалась уникальными явлениями. Именно эти явления были выделены современниками как чудеса и позднее письменно зафиксированы в евангельском повествовании: 

«И вот, завеса в храме разодралась надвое, сверху донизу; и земля потряслась; и камни расселись; и гробы отверзлись; и многие тела усопших святых воскресли и, выйдя из гробов по воскресении Его, вошли во святый град и явились многим» (Мф. 27:51-53).

 

Мало того, благодаря евангельской хронике этих чудесных событий мы даже можем предположить, кто был очевидцем описанных событий:

«Сотник же и те, которые с ним стерегли Иисуса, видя землетрясение и все бывшее, устрашились весьма и говорили: воистину Он был Сын Божий. Там были также и смотрели издали многие женщины, которые следовали за Иисусом из Галилеи, служа Ему; между ними были Мария Магдалина и Мария, мать Иакова и Иосии, и мать сыновей Зеведеевых» (Мф. 27:54-56).

 

Вне сомнений, очевидцами землетрясения были все, кто присутствовал в этот момент на Голгофе: офицер-сотник с кустодией (стражей) — римскими легионерами, приводившими в исполнение казнь Господа, перечисленные в Евангелии женщины, позднее в церковной традиции названными «мироносицами».

 

Кроме того, сейсмические толчки[1] наверняка были ощутимы как в самом Иерусалиме, так и в его окрестностях.

Явление воскресших праведников по факту было феноменальным чудом, и оно было зафиксировано «многими». По всей видимости, это были как непосредственно жители Иерусалима, так и многочисленные паломники из еврейской диаспоры, прибывшие на праздник Пасхи в Святую Землю.

Но кто мог быть свидетелем разрыва храмовой завесы? Да и вообще, что это за завеса? И почему при письменной фиксации голгофских событий было необходимо отметить это явление?

 

Рассказ о разодранной завесе ― миф?

 

Но прежде чем перейти к разрешению поставленных вопросов, необходимо упомянуть о существующем в кругах «мифологистов»[2] мнения о том, что фрагмент о разорванной завесе был искусственно введен в корпус евангельского повествования.

Группа вышеупомянутых псевдотекстологов, подвергая сомнению сообщение о разорванной завесе, указывает на разногласия самих евангелистов.

 

Также одним из доводов используют тот факт, что богословское построение повествования Евангелия от Матфея и от Марка появилось спустя годы после разрушения Храма. Следовательно, по их мнению, концепция, согласно которой «Голгофская жертва Христа вытеснила из еврейской истории Храм, предоставив пространство для христианского богословия», могла появиться тогда, когда Храм больше уже не существовал.

 

Храм был разрушен в 70 г. по Р. Х. ― спустя более чем три десятилетия после Крестной смерти Господа Иисуса Христа.  «Разорванная Храмовая завеса» — это не только подходящий конец для «повествования о страстях» ― великолепный символ того, что «смерть Христа уничтожила преграду между Богом и человеком» ― ведь именно такое толкование «разорванной Храмовой завесы» можно обнаружить у большинства экзегетов, начиная от святых отцов, заканчивая современными библеистами.

Необходимо учитывать очень важные обстоятельства: для учеников Спасителя, оставшихся в Иерусалиме после Распятия и Воскресения Учителя, Храм и весь его обслуживающий персонал: первосвященик, священники, левиты и храмовая стража ― по-прежнему оставались что ни на есть реальностью.

 

Богослужения с кровными жертвоприношениями животных продолжались на Храмовой горе (причем даже во время осады Иерусалима во время Первого антиримского восстания (66-70 гг. по Р. Х.)).

Офицеры и солдаты X легиона «Legionis X Fretensis» по-прежнему  расквартировывались в Иерусалиме в канун больших еврейских праздников. А дворец царя Ирода вновь и вновь превращался в прокураторскую резиденцию, когда  штаб-квартира римского прокуратора перемещалась из Кейсарии в Иерусалим.

 

После смерти Богочеловека в Иерусалиме ничего не изменилось...

 

Мог ли евангельский фрагмент о завесе действительно иллюстрировать то, что произошло на самом деле? А позднее после изустной передачи очевидцами письменно зафиксирован? Или это богословская «подгонка»? А может быть, противоречия в повествовании евангелистов — следствие «искусственности» этой поздней вставки?

 

Действительно, на первый взгляд, стих в изложении евангелистов Матфея и Марка о разорвавшейся завесе выглядит не к месту: первоначально описывается смерть Христа, затем сообщается о разорвавшейся завесе, после чего повествование вновь возвращается к сцене распятия, где сотник произносит знаменитое исповедание. К чему подобное «перепрыгивание»?

А евангельское повествование от Луки (Лк. 23:45) вообще меняет последовательность событий — завеса рвется еще до смерти Христа, пока Он еще был жив, находясь на Кресте!

 

Попробуем разобраться

 

Завеса в Храме разорвалась в момент смерти Спасителя на Кресте. Это было не до и не после смерти Христа, а в момент Его смерти. Евангельское повествование от Луки упомянуло о завесе за мгновение до смерти Христа, а от Марка и от Матфея — после, чтобы подчеркнуть взаимосвязь этих двух событий.

 

О том, что завеса разорвалась надвое сверху донизу, стало известно после смерти Спасителя.

 

Левиты, священники, как и паломники, находившиеся в Храме в тот день, не знали, в какой именно момент умер Господь. Но они засвидетельствовали, что завеса разодралась как раз в тот момент, когда солнце померкло и произошло землетрясение.

И напротив, люди, находившиеся на Голгофе и бывшие свидетелями смерти Иисуса Христа на кресте, не знали, в какой именно момент разодралась завеса в Храме. Но они засвидетельствовали, что в момент смерти Спасителя солнце померкло и произошло великое землетрясение. Сопоставив свидетельства этих двух групп людей, можно увидеть, что завеса в Храме разодралась в тот момент, когда Господь испустил дух, и когда произошло землетрясение.

Противоречий, как оказалось, здесь нет!

 

Теперь поговорим о самой завесе.

 

Ведь очень важно для восстановления реальности событий, описанных евангелистами, понять, что это за завеса и какие были ее функции в Храмовом пространстве? Ведь вокруг этого фрагмента Храмового «орната» существует также большое количество вопросов и как следствие ― противоречий.

 

 

 

Храм царя Ирода Великого

 

Если мы говорим об Иерусалимском Храме[3] времени земной жизни Христа Спасителя, то, безусловно, должны учитывать, что архитектурно Храм этого периода отличался от строений времен царя Соломона, а также восстановленного Зоровавелем после разрушения вавилонянами.

 

Царь Ирод во время предпринятой им реконструкции Храмового комплекса (начало в 22 г. до Р. Х.; строительство Храма продолжалось вплоть до 64 г. по Р.Х., хотя само здание Храма было отстроено за один год и шесть месяцев) расширил площадь Храмовой горы и изменил топографию, выровняв поверхность.

 

Убранство Храма поражало величием и богатством. Внешний вид Храма в полной мере приводил в восхищение взор и душу. Покрытый со всех сторон тяжелыми золотыми листами, он сверкал на утреннем солнце ярким огненным сиянием, ослепительным для глаз, как лучи небесного светила. Паломникам, прибывавшим в Иерусалим, Храм издали казался покрытым снегом, так как там, где он не был покрыт золотом, он был ослепительно бел. Храм венчали золотые заостренные спицы для того, чтобы  птицы не могли сесть и запачкать здание.

 

Все наши основные знания о Храме периода земной жизни Спасителя мы основываем на подробнейшем описании еврейско-римского историка Иосифа Флавия («Иудейские древности» XV, 11; «Иудейская война»V, 5:1-6). Его сведения очень ценны, т. к. он видел Храм до его разрушения штурмовиками Тита в 70 г. по Р. Х.

 

Мало того, будучи представителем священнической фамилии, И.Флавий вполне мог видеть непосредственно то, что так детально описывает, включая внутренние помещения Храма, куда мог войти только рожденный в колене коэнов.

Также мы можем рассчитывать на трактаты Мишны «Миддот» и «Тамид» и некоторые тексты из Талмуда и Мидрашей.

 

В Храме завес было три. Какая же разорвалась?

 

У нас нет необходимости в контексте поставленной проблематики детально описывать величественное инженерное творение Ирода Великого, о котором в Талмуде сказано: «Кто не видел Храма Ирода, никогда в жизни не видел красивого здания» (Баба Батра 4а). Но все же, попробуем представить, из какого места Храмового комплекса можно было видеть разрыв завесы и какой именно.

 

Надо оговориться, что вся платформа комплекса Храма высотой в 32 метра занимала 144 000 м² (периметр — 1550 м), а это 12 футбольных полей! Но здание самого святилища было относительно всей площади небольшим и было построено по образцу Первого Храма.

 

Здание Храма имело деление, аналогичное Храму Соломона: притвор (עולם [ulam]), святилище (היכל [heykhal]) и Святая Святых (דביר [dvir]).

 

Входные ворота в притвор не имели створок и таким образом были всегда открыты для доступа свежего воздуха в пространство Храма, и сквозь них была видна большая завеса (מסך [masakh]), которая отделяла священников от периметра, где молились простые люди. Фактически она выполняла функцию москитной сетки, не позволяя мошкаре влетать в пространство святилища.

 

Притвор отделялся от святилища «Великими вратами», которые закрывались двумя двухстворчатыми дверьми, сделанными, по свидетельству И.Флавия, из золота. Именно этот занавес (מסך [masakh]) перед святилищем был богато украшен вышивкой белого, голубого, алого и пурпурного цветов с изображением небесных звезд[4].

 

Таким образом, несмотря на то, что огромные створки «Великих ворот» были всегда открыты, заглянуть внутрь здания Храма в святилище (heykhal) из-за завесы (masakh) было невозможно. Хотя в Мишне (Тамид и Мидот) есть сообщение о том, что эта завеса изредка, но все же поднималась ― только три раза в году, в праздники Пэсах (Пасха), Шавуот (Пятидесятница) и Суккот (Кущей).

 

В Храме царя Ирода не было стены между Святилищем и Святая Святых, как в Храме царя Соломона. Её заменяли две завесы (внимание — еще две завесы!), висящие на расстоянии одного локтя между собой, и каждая завеса (פרכת [parokhet]) была соткана на 80 рамах ткацких станков девочками, которые еще не вступили в период полового созревания. Причем использовались эти завесы только на протяжении одного года, после чего их прятали в хранилища Храма.

 

Следовательно, в Иерусалимском Храме времени земной жизни Христа Спасителя было три завесы: 1) מסך [masakh] — завеса, отделяющая притвор от святилища; 2) פרכת [parokhet]) — завеса, отделяющая святилище от гипотетической перегородки Храма Соломона размером в локоть; 3) и еще одна פרכת [parokhet] — завеса, висящая непосредственно перед Святая Святых.

 

Некоторые экзегеты предполагали, что в момент Крестной смерти Спасителя были разорваны именно эти две завесы (פרכת [parokhet]) перед Святая Святых. Но, несмотря на довольно аргументированное богословское толкование своей гипотезы, их версия не выдерживала филологической критики. В евангельском повествовании синоптиков на языке оригинала «завеса» употреблена в единственном числе: καταπετασμα.

 

1)    Και ιδου το καταπετασμα του ναου εσχισθη  απ ανωθεν εως κατω εις δυο (Μφ. 27.51).

2)    Και το καταπετασμα του ναου εσχισθη εις δυο απ ανωθεν εως κατω (Μκ.15.38).

3)    Εσχισθη δε  το καταπετασμα  του  ναου μεσον (Λκ. 23.45).

 

Следовательно, это прямое указание на отдельно висящую завесу מסך [masakh] между притвором и святилищем. Так как если бы речь шла о разрыве двух завес перед Святая Святых, это слово стояло бы во множественном числе: καταπετασματα.

В разрыве одной из двух этих завес не было необходимости, так как Святая Святых все равно была бы закрыта одной из уцелевших. Но тогда рушится все «богословие» сторонников версии о разрыве именно одной из  פרכת [parokhet].

А если бы были разорваны две одновременно, чтобы обнажить Святая Святых, было бы употреблено множественное число, чего нет в греческом варианте. Значит, по всей видимости, разорвана была именно та завеса (מסך [masakh]), которая прикрывала святилище со стороны притвора и двора Храма.

 

В пользу этой версии говорит также следующий аргумент — факт разрыва завесы даже при закрытых воротах Никанора (чего просто быть не могло — ворота Никанора в канун Пэсаха безусловно были открыты!) хорошо просматривался как с женского двора, так и из других отдаленных мест Храмовой площади, включая двор язычников, так как сам проем-арка, завешанный занавесом, был намного выше ворот Никанора.

 

А это означает, что свершившийся факт разрыва завесы был публичным — его могли видеть не только священнослужители и левиты, в большом количестве[5] находившиеся в эти напряженные пасхальные дни в периметре Храма, но и многочисленные паломники[6], а также язычники, которым дозволялось подниматься на Храмовую гору, но до определенных рубежей.

 

Можно допустить, что факт разрыва Храмовой завесы могли видеть как ученики-свидетели земного служения Христа, в большом количестве всегда окружавшие Его (кстати, их устное свидетельство, возможно, и легло при письменной фиксации в евангельское повествование), так и непосредственно представители военного контингента римлян, которые наблюдали за порядком на Храмовой горе из крепости Антония, примыкавшей и возвышавшейся над Храмовой горой. Очевидно, что скрыть разрыв завесы между притвором и святилищем было бы трудней, нежели разрыв двух завес в глубине святилища перед Святая Святых.

 

Ну и самым убедительным аргументом в пользу того, что была разорвана именно מסך [masakh] являются слова самого апостола Павла. Кто-кто, а он не мог оговориться: «Итак, братия, имея дерзновение входить во святилище (заметьте не в Святая Святых!) посредством Крови Иисуса Христа, путем новым, живым, который Он вновь открыл нам через завесу, то есть плоть Свою... » (Евр. 10:19-20).

 

 

 

 

Что говорят о завесе еврейские письменные памятники

 

Согласно талмудическим сведениям, Храмовая завеса מסך [masakh] была толщиной с ладонь, выткана из 72 нитей утока, причем каждая нить была скручена из 24 нитей. Она была 40 локтей в длину и 20 в ширину, а это приблизительно 20 метров на 10! Представьте, какой должен быть мощи сейсмический толчок или какая либо другая сила, которая могла бы разорвать на двое это полотнище!

 

Автор статьи постарался поднять все еврейские источники по данной проблематике, включая Вавилонский Талмуд, которые могли бы сообщить об интересующем нас явлении.

 

Но, несмотря на смелые заявления активных участников интернет-форумов, изучающих Священное Писание, о том, что еврейский мир знаком с фактом разрыва завесы (причем «виртуальные экзегеты» не видят вообще никакой разницы между завесами מסך [masakh] и פרכת [parokhet], употребляя эти термины хаотично, взаимозаменяя) в момент Голгофской смерти Христа и об этом якобы есть  соответствующие записи мудрецов в еврейской литературе ― оказалось, что это дезинформация! Еврейская литература во всем своем объеме не знает такого факта!

 

Любопытное толкование символики разорванной завесы имеется в одном из самых значительных произведений всей псевдоэпиграфической литературы «Завещании двенадцати патриархов, сыновей Иакова». Датировка этого памятника осложнена тем, что в тексте присутствует множество вставок, часть из которых могла быть сделана автором-иудеем, часть ― христианином (см. цитаты ниже). Основной текст можно отнести к Ι в. до Р.Х.

Поэтому автор счел нужным привести интересующие фрагменты вне контекста еврейских литературных источников.

 

Так, в «Завещании Левия, третьего сына Иакова и Лии» сказано, что завеса разорвалась, чтобы выставить напоказ бесчестие народа: «И сотворите вы беззакония в Израиле, так что не вынесет Иерусалим злых дел ваших, но порвется завеса в Храме и не скроет непристойностей вашей».

 

В «Завещании Вениамина, двенадцатого сына Иакова и Рахили» сказано, что разорванная завеса есть символ выхода Шехины (Духа Божия) к языческим народам: «И раздерется завеса в Храме, и перейдет Дух Божий к народам, словно огонь прольется».

 

Единственный эпизод, который нам может быть интересен, ― это косвенное сообщение Талмуда о том, что смерть Христа внесла в систему искупления некоторые изменения.

 

В основе повествования лежит история о том, что в Йом-Кипур (Судный день), когда Первосвященник приносил в жертву быка, между его рогами привязывался лоскут алой материи. Если позже он становился белым, это означало, что Бог прощал грех Израиля («И хотя грехи ваши будут как алое, ― как снег убелю» (Ис. 1:18)). «Наши раввины учили, что в течении сорока лет служения Шимона Цадика... алый лоскут становился белым, иногда нет... В течении последних сорока лет перед разрушением Храма... алый лоскут никогда не становился белым» (Йома 39а-39б).

 

Из этого талмудического источника для нас важны следующие сообщения. Во-первых, то, что во времена р. Шимона Цадика (а это постголгофский период) все еще действовала система жертвоприношений вплоть до 70 г. до Р.Х.

 

Во-вторых, констатация того, что алая лента перестала менять цвет — свидетельство того, что эта система утратила свою эффективность. Ведь необходимая жертва для прощения Израиля и всего человечества была совершена через смерть Богочеловека на Голгофе, о чем по понятным причинам не может быть комментариев в Талмуде.

 

***

В завершении хотелось бы отметить уникальную параллель в евангельском повествовании: начало мессианского служения Господа Иисуса Христа описывается с рассказа о его Крещении, когда разверзлись небеса (творение Бога) и Дух Божий в образе голубя сверху вниз снизошел на Спасителя. Именно в этот момент глас Всевышнего называет Иисуса Сыном Божиим.

 

Примечательно, что именно смертью на Голгофском Кресте завершается начатое в долине Иордана мессианское служение Христа, когда вновь «разверзлись» небеса — только в образе завесы (творение человеческих рук), ведь именно небосвод, как указывалось выше, был изображен на завесе (masakh). Причем все тем же движением — сверху вниз, что в Евангелии как от Матфея, так и от Марка особо выделяется:

«И вот завеса в храме раздралась надвое, сверху донизу...» (Мф. 27:51)

 

«И завеса в храме раздралась надвое, сверху донизу» (Мк. 15:38).

 

И опять звучит голос, но уже не Всевышнего, а человека, голос-исповедание центуриона: «истинно Человек Сей был Сын Божий» (Мк. 15:39).

Именно благодаря евангельскому фрагменту о разорванной Храмовой завесе евангельское повествование становится более полным и обретает исключительную цельность.

 

---