Десницкий - Приключения Библии в России

В 1824 году А.С. Пушкин из Михайловского отправил заказ брату в Петербург: «Библию, библию! и французскую непременно!» Трудно понять из этой фразы, собирался ли Александр Сергеевич читать только французский перевод или он просил прислать две книги: одну французскую, а другую, конечно, церковнославянскую. Русской в ту пору еще не существовало, а обходиться церковнославянским текстом наш самый великий поэт не желал: язык его при всей возвышенности понятен был лишь отчасти. Образованное общество могло справиться в трудных случаях с французским или иным переводом. А остальные? Нужна ли была им Библия на современном русском языке? Мало было в XIX веке вопросов из области культурной жизни России, которые решались бы так медленно и так трудно.

Отдельные отрывки из Библии, а точнее, псалмы, публиковались на русском в вольном переложении и прежде. Этим занимались Симеон Полоцкий (1680 год), Авраамий Фирсов (1683 год), Василий Тредиаковский (1753 год), но это все же были личные эксперименты. Есть сведения, что в царствование Петра I Библию переводил на русский пастор из Мариенбурга Эрнст Глюк, но этот перевод, если он вообще существовал, бесследно пропал после его смерти в 1705 год. От пастора зато остался латышский перевод, а России он подарил совсем иное: свою воспитанницу Марту Скавронскую, она же императрица Екатерина I.

К тому моменту, когда Пушкин писал брату, уже восемь лет как было принято решение на самом высоком уровне: русской Библии быть! Но еще пятьдесят два года пройдет от этого письма до того дня, когда в синодальной типографии будет отпечатан тираж книги под названием «Библiя. Книги Священнаго Писанiя Ветхаго и Новаго Завѣта в русскомъ переводѣ». Будь у этого издания хоть какое-нибудь предисловие, в нем наверняка была бы изложена долгая и непростая история этого труда, названы имена переводчиков и редакторов... Или слишком тут было все неоднозначно, чтобы выносить такое на публику? Может быть, потому и не было в книге предисловия? Только краткое указание: «По благословенiю Святѣйшаго Правительствующаго Сѵнода». Вот эту Библию, а также все ее переиздания, в том числе и с исправлениями, мы и называем Синодальной — она и по сей день остается единственной национальной Библией, хотя это уже не единственный полный перевод на русский язык (к моменту написания статьи таких переводов было опубликовано еще пять, но о них в другой раз).

Двести лет назад, изгнав Наполеона из своих пределов, Россия доказала самой себе и всему миру, что она состоялась как европейская нация. Не только русская армия уничтожила la Grande Armée, но и народ сумел, преодолев сословные различия, выступить как единое целое, защищая свою страну. А без чего европейской нации начала XIX века невозможно обойтись? Помимо всего прочего, без национальной Библии.

Немецкий литературный язык, по сути, начался с лютеровского перевода Библии, а полные английские переводы появлялись в шекспировские времена, закладывая, вместе с его творениями, основу новоанглийской литературы. И, уж конечно, существовала французская Библия, и к тому моменту далеко не одна. А храбрые россы, чей гром победы раздавался на всю Европу, были лишены этого символа. Да и не только символа, а важнейшего источника для развития своей литературы и культуры — достаточно вспомнить, как много библейских мотивов у того же Пушкина. И всё это — из французской Библии? И ведь как раз к тому времени, когда Пушкин учился в Лицее, когда жив был еще старик Державин, а Карамзин даже не был стар, уже сложился в России литературный язык, отличавшийся от церковнославянского, и возникла многообразная светская литература на нем.

К тому же в начале того века по Европе открывались всё новые библейские общества (первым было в 1804 году британское), цель которых состояла в распространении доступных изданий Библии, а значит, и в переводе на языки, на которые она еще не была переведена. Так что сразу после изгнания Наполеона император Александр I, вовсе не чуждый мистике, принял два решения, коими пожелал отблагодарить и прославить Творца: построить в Москве храм Христа Спасителя и учредить в России Библейское общество. Интересно, что пока работало это общество, не строился храм, а затем, когда общество закрылось, то всё получилось с храмом. Так уж оно у нас повелось на Руси: или стены строим, или в смысл вникаем, но всегда по отдельности.

Свежеотпечатанный тираж первых восьми книг Ветхого Завета на русском был сожжен на кирпичном заводе. 

Принципиальное решение подготовить русский перевод (а Библейское общество работало и с другими языками Империи) Святейший Синод принял по предложению императора в начале 1816 года. Уже в 1819-м было издано Четвероевангелие, а в 1821-м — полный Новый Завет. Первые издания были параллельными, с русским и славянским текстом. Началась работа и над Ветхим Заветом, при этом изначально перевод делался с еврейского текста, а при редактировании добавлялись в квадратных скобках варианты из греческого перевода (Септуагинты). В 1822 году впервые вышла Псалтирь, причем за два года ее тираж составил более ста тысяч экземпляров.

Главными сторонниками перевода были на тот момент обер-прокурор и министр просвещения князь А.Н. Голицын, а также ректор Санкт-Петербургской духовной академии архимандрит Филарет, будущий Московский митрополит. В 1821 году умер поддерживавший перевод митрополит Петербургский и Новгородский Михаил (Десницкий), его сменил Серафим (Глаголевский), относившийся к делу библейского просвещения совершенно иначе. В 1824-м он добился отставки Голицына — как раз когда Пушкин просил французскую Библию! — а дальше всё посыпалось: библейское общество было закрыто, переводческая работа прекращена, и в конце 1825 года свежеотпечатанный тираж первых восьми книг Ветхого Завета на русском был сожжен на кирпичном заводе.

Главными критиками тогда были митрополит Серафим и новый министр просвещения адмирал А.С. Шишков (тот самый, который галоши желал непременно звать «мокроступами»). Они были не просто недовольны качеством перевода, но отрицали саму необходимость какой-либо Библии для русских читателей, кроме церковнославянской, тем более что в библейском обществе трудились далеко не одни православные. Шишков писал (и эти слова по сю пору охотно перепечатываются православными ревнителями): «Рассеиваемые повсюду в великом множестве Библии и отдельные книги Священного Писания, без толкователей и проповедников, какое могут произвести действие? ...Правила апостольские, творения святых отцов, деяния святых соборов, предания, установления и обычаи церковные — одним словом, все, что доселе служило оплотом Православию, все сие будет смято, попрано и ниспровержено. Всякий сделается сам себе толкователем Библии и, образовав веру свою по собственным понятиям и страстям, отторгнется от союза с Церковью».

А дальше началось царствование Николая I, когда о всяких сомнительных новшествах полагалось крепко-накрепко забыть. Зато началось строительство храма. Впрочем, продолжилась и неофициальная работа над переводами: Новый Завет уже существовал, так что те, кто радел о русской Библии, занимались Ветхим. В то время в Европе все новые переводы делались исключительно со стандартного в иудаизме Масоретского текста, который считался тождественным оригиналу. Но в православной традиции огромную роль всегда играла греческая Септуагинта, которая во многих местах отличается от Масоретского текста, не говоря уже о том, что в ней есть книги, еврейские оригиналы которых до нас просто не дошли. Они не входят в протестантские издания, но в православных печатаются. И что делать с церковнославянским переводом, который используется за богослужением и с греческим не всегда совпадает? Единого мнения не было.

В николаевскую эпоху было два главных переводчика: кабинетный ученый и полевой миссионер. Первый — это протоиерей Герасим Павский, ставший еще в 1819 году основным редактором первого официального перевода. Затем он преподавал древнееврейский язык в Санкт-Петербургской духовной академии. На занятиях широко использовались подготовленные им учебные переводы некоторых пророческих и поэтических книг Ветхого Завета, где, помимо всего прочего, отрывки из пророческих книг располагались не в каноническом, а в «хронологическом» порядке, в соответствии с представлениями ученых того времени, строго по Масоретскому тексту. Переводы показались студентам настолько интересными, что их литографические копии стали расходиться за пределами Академии и даже Петербурга. В наше время намного проще - можно заказать дипломную работу на заказ, можно заказать и любой перевод, и это не рассматривается как вольнодумство.

В результате на вольнодумца был написан донос, и в 1841-м было проведено синодальное расследование. Отец Герасим остался преподавать в Академии, но о всякой переводческой деятельности должен был на долгое время забыть. Впоследствии в журнале «Дух христианина» в 1862–1863 годах, уже в ходе подготовки Синодального издания, вышли его переводы некоторых исторических книг Ветхого Завета и Притчей.

Другой переводчик — архимандрит Макарий (Глухарев), просветитель Алтая. Живя в основанной им миссии в алтайских предгорьях, он не только переводил Писание на язык местных кочевников (потомки которых сегодня сохраняют о нем самую теплую память), но и думал о необходимости русского перевода Ветхого Завета. Для начала о. Макарий написал о своих предложениях митрополиту Филарету (сегодня оба они прославлены как святые), но поскольку ответа не было, с 1837 года приступил к самостоятельной работе, пользуясь отчасти литографиями Павского. Результаты своих трудов он сначала отсылает в Комиссию духовных училищ, а затем и непосредственно в Синод, с особыми разъяснениями.

Тон его послания к Синоду — под стать книге Исайи, которую оно сопровождало. Отец Макарий обличает Синод за нежелание порадеть в деле духовного просвещения России, а потом называет бунт декабристов, наводнение в Петербурге и прочие бедствия прямым следствием этого нерадения. Те же слова он без стеснения повторяет и в письме самому императору Николаю I! Ответом была епитимья — ежедневно служить литургию — и сданные в архив черновики переводов. Впрочем, митрополит Филарет после этой истории обратил внимание на о. Макария и написал ему подробный ответ, суть которого сводилась к одному тезису: еще не время.

От первого издания и до наших дней сохраняются эти скобки, включая явные расхождения в числах. 

Однако о. Макарий продолжил работу и перевел полностью Ветхий Завет, кроме уже давно изданной Псалтири; его переводы после его смерти были напечатаны в «Православном обозрении» за 1860&mdash1867 годы и использовались при подготовке Синодального издания. Эти переводы полностью следуют древнееврейскому тексту. Особенно ценят их сегодня свидетели Иеговы, поскольку в них употребляется не привычное нам слово «Господь», а имя «Иегова».

Был один теоретик перевода — митрополит Филарет. Хоть он и не сразу ответил о. Макарию, но разрабатывал методологические указания для переводчиков. Их он изложил в записке к Святейшему Синоду «О догматическом достоинстве и охранительном употреблении греческого седмидесяти толковников и славенского переводов Священного Писания» (1845 год). Там он предложил своего рода компромисс: переводить еврейский текст, но дополнять и даже править перевод (в догматически значимых местах) в соответствии с Септуагинтой и церковнославянским вариантом.

Именно так и было решено поступить, когда на заседании Синода по поводу коронации Александра II (1856 год) с подачи митрополита Филарета было принято решение возобновить перевод Библии на русский язык. Впрочем, и это решение еще не привело к началу работы, ведь у проекта было немало противников. К их числу относился, к примеру, Киевский митрополит Филарет (Амфитеатров). Аргументация противников перевода практически не менялась со времен адмирала Шишкова: церковнославянский и русский суть разные стили одного языка, к тому же первый объединяет разные православные народы. «Если переводить на русское наречие, то почему же не перевести потом на малороссийское, на белорусское и проч.!» — восклицал митрополит Филарет Киевский. Так оно, впрочем, и случилось.

Кроме того, широкое знакомство с библейским текстом могло, по его мнению, способствовать развитию ересей, как это и произошло на родине библейских обществ, в Англии. Вместо перевода предлагалось исправлять отдельные слова славянского текста и поголовно обучать народ церковнославянскому языку. Кстати, такое же решение предлагалось и для «инородцев», в отношении которых оно выглядело уж совсем утопичным. Разделял эту позицию и оберпрокурор Синода граф А. П. Толстой.

Спор двух митрополитов Филаретов, Московского и Киевского, стал предметом подробного обсуждения в Синоде, и в 1858 году он подтвердил решение двухлетней давности: «Перевод на русский язык сначала книг Нового Завета, а потом постепенно и других частей Священного Писания необходим и полезен, но не для употребления в церквах, для которых славянский текст должен оставаться неприкосновенным, а для одного лишь пособия к разумению Священного Писания. К переводу сему должно приступить со всевозможной осмотрительностью через лиц, испытанных в знании еврейского и греческого языков, по избранию и утверждению Святейшего Синода».

Император утвердил это решение. В результате в четырех Духовных академиях (Петербургской, Московской, Киевской и Казанской), которым и было поручено это начинание, были созданы свои переводческие комитеты. Их труды утверждались епархиальными архиереями и затем Синодом, который полностью посвящал этому делу один из трех своих присутственных дней. Затем свою редактуру вносил святитель Филарет Московский, который фактически был главным редактором этого перевода и посвятил работе над ним последние годы своей жизни (он скончался в 1867 году). Наконец текст окончательно утверждался Синодом.

Таким образом, в 1860 году было издано Четвероевангелие, а в 1862-м снова Новый Завет. Разумеется, это был новый перевод, ощутимо отличавшийся от изданий начала века. При подготовке Ветхого Завета использовались как уже существующие переводы о. Макария, которые были серьезно отредактированы, так и заново подготовленные тексты. С 1868 по 1875 год публиковались отдельные сборники ветхозаветных книг. Работа велась в полном соответствии с принципами «Записки» митрополита Филарета. В результате возник свой, особенный тип текста, эклектически сочетавший элементы еврейского и греческого текстов, причем греческие вставки были помечены скобками. В книге Бытия мы читаем буквально следующее: «Адам жил сто тридцать (230) лет, и родил (сына) по подобию своему (и) по образу своему, и нарек ему имя Сиф». От первого издания и до наших дней сохраняются эти скобки, включая явные расхождения в числах.

Правда, протестанты начиная с 1882 года стали опускать в своих изданиях всё, что приводилось в скобках (включая и те, которые использовались как знаки препинания), но и это не привело к появлению перевода, полностью идентичного еврейскому тексту, ведь во многих случаях влияние греческого или славянского проявилось на уровне интерпретаций. Например, еврейский текст гласит, что Бог завершил сотворение мира в седьмой день. Как же так, ведь это уже был день покоя? И Септуагинта поправляет: в шестой. А в Синодальном читаем: «И совершил Бог к седьмому дню все дела Свои, которые Он делал». Числительное «седьмой» взято из еврейского текста, но смысл скорее соответствует греческому: дескать, никаких трудов в сам седьмой день уже не было.

Что касается Нового Завета, тут всё было значительно проще, поскольку имелся традиционный византийский вариант текста, который, с небольшими отличиями, был известен и на Западе (так называемый Textus receptus, то есть «общепринятый текст»), и на Востоке христианского мира. За основу были взяты западные издания, а слова, присутствовавшие в церковнославянском, но отсутствовавшие в этих изданиях, также давались в скобках. Добавленные «для ясности и связи речи» слова были выделены курсивом.

Так возникла наша национальная Библия. В 1926 году Синодальная Библия была впервые напечатана в новой орфографии. Начиная с издания Московской патриархии 1956 года, подверглись незначительной правке устаревшие грамматические формы (например, «увидевши» заменялось на «увидев», а «лицем» на «лицом»). Более существенных изменений не было.

Какой эффект произвело тогда издание Библии на простой народ, лучше всего описал Н.С. Лесков в рассказе «Однодум», главный герой которого, квартальный надзиратель Рыжов, стал эту книгу не просто читать, но и задумываться над прочитанным, а потом — и жить в соответствии с ним. И оказался он этаким инопланетянином посреди крещеного люда... «На Руси все православные знают, что кто Библию прочитал и “до Христа дочитался”, с того резонных поступков строго спрашивать нельзя; но зато этакие люди что юродивые, — они чудесят, а никому не вредны, и их не боятся», — резюмирует Лесков.

Может, потому так и затягивали с переводом, чтобы юродивых не плодить. Они хоть и безобидные, а все-таки и непривычно, и неудобно с ними начальству, в том числе и по духовному ведомству.