Бачинин - Старательно забытая Реформация

К 500-летию Реформации

 

Эсхатос начинает новую рубрику публикаций, посвященную 500-летию Реформации.

Сегодня первая статья  - Владислава Бачинина.

---

Владислав Бачинин - Старательно забытая Реформация

 

 

 

Человеческий род обладает необъятной коллективной долговременной памятью. Она хранит гигантский объём исторической информации о самых разных событиях прошлого. В этой кладовой Мнемозины (так древние греки именовали богиню памяти) присутствует много интереснейших понятий и представлений. Особенно важны из них те, чьё содержание как бы переливается через края присущих им смысловых границ и норовит проникнуть в нашу жизнь.

 

Современные исторические и философские науки, культурное сознание, гуманитарное мышление, интересующиеся Новым временем, регулярно сталкиваются с такими понятиями, как Возрождение,  Реформация, Просвещение. И они обнаруживают за этими солидными конструктами не только итальянское искусство с его антично-языческим шармом, не только лютеровский мятеж и религиозные войны, не только европейский дух секулярного интеллектуализма, но нечто, гораздо большее. Такие слова-тяжеловозы, нагруженные многими неординарными смыслами, не живут спокойно в своём историческом прошлом, а рвутся в нашу жизнь, готовые работать и в ней. И это заставляет нас с большим вниманием (а нередко и с осторожной осмотрительностью) вглядываться в транспортируемые ими ценности и вдумываться в предлагаемые ими смыслы.

 

В этом отношении феномен Реформации представляет совершенно особый интерес. Он имеет не только познавательный, исторический или культурологический характер. Для миллионов протестантов с их духовной генетикой, прочно привязанной к Реформации, к её судьбоносной роли, он окрашен ещё и в экзистенциальные тона.

 

Образ или, точнее, смыслообраз Реформации и всё, что стоит за ним, дают богатейшую пищу для размышлений не только о давней поре в истории западной цивилизации, но и о сугубо современных проблемах. Ведь именно Реформация оказала мощное формирующее воздействие на многие из тех религиозно-этических, социально-правововых, философских, художественных и прочих ценностей, смыслов и норм, которыми живёт современный цивилизованный человек.

 

 

Между тем, к лютеровской Реформации, к историческим сведениям о ней люди относятся по-разному. Для протестантов эти знания  важны, поскольку они испытывают понятный интерес к своему духовному родословию. Среди непротестантов же, верующих иных конфессий, приверженцев традиций Рима и Византии, или просто атеистов, нет одинаковой для всех модели отношения к Реформации. Но преобладают, всё же, либо индифферетность, либо негативизм.

 

Если говорить о российским гуманитарном сознании, то гигантский массив духовного, религиозного, интеллектуального, нравственного, политико-правового опыта европейской Реформации, востребован им крайне слабо. Оно имеет весьма туманные представления  об этом ресурсе.

 

 

Если в Европе о Реформации и Лютере написано бесконечно много, то в России крайне мало. Скудость русского опыта общения с интеллектуальным наследием мыслителей-реформаторов – очевидный факт, с которым не поспоришь.

 

 

Российское гуманитарное сознание привыкло пребывать в состоянии некоторой  «добровольно-принудительной» дистанцированности от темы Реформации. Оно, как бы, сторонится  многих теологических, философских, этических и экзистенциальных смыслов, связанных с лютеровским поворотом XVI века. И на то есть свои причины.

 

Во-первых, русский ум всегда был устроен так, что больше интересовался революционной, а не реформаторской тематикой.

 

 

Во-вторых, русское сознание, вроде бы, тяготеющее ко многим формам европейской цивилизованности, имеет свойство почему-то заметно охладевать, когда усматривает на них отчетливые знаки протестантизма. Каким-то таинственным образом из глубин русского сознания с его древними византийскими привязанностями всплывают и начинают действовать архаичные оценочные стереотипы. Именно они  предписывают смотреть на всё, что связано с протестантизмом, сквозь призму антитезы «своё – чужое». В результате вместо цивилизованного баланса толерантности, готового снять конфликт между любовью и ксенофобией, обнаруживается резкий крен в сторону последней.

 

И, наконец, в-третьих, атеистические стереотипы, довольно прочно сидящие в российском сознании, препятствуют трезвому, взвешенному отношению к богословским идеям прошлого и настоящего. Получается так, что для гуманитариев-атеистов интеллектуальное наследие религиозных мыслителей-реформаторов оказывается чем-то совершенно неподъёмным, недоступным ни для адекватного понимания, ни для плодотворных интерпретаций.

 

Оттого они часто предпочитают действовать, подобно лисе из басни «Лиса и виноград», то есть занять позицию высокомерного пренебрежения и посчитать интеллектуальное наследие Лютера и его единомышленников не достойным своего внимания.

 

Встречается немало людей, которым хочется, чтобы все сведения о Лютере и Реформации были задвинуты в самый темный угол коллективной культурной памяти и изымались бы оттуда как можно реже. Они желают, чтобы  бывшее представилось не бывшим, чтобы лютеровский поворот «как бы не существовал». И не только желают, но и культивируют практическую стратегию намеренного забвения. Их цель -  порвать связь времён, чтобы духовный опыт Реформации оставался заблокированным в прошлых веках и не просачивался в современное гуманитарное сознание.

 

И действительно: если бы не сугубо конфессиональные каналы, не активность протестантских церковных деятелей, теологов, историков, издателей, то нынешний российский культурный мир имел бы крайне скудные и смутные представления о Реформации.

 

 

Гуманитарии, враждебно настроенные по отношению к Реформации, Лютеру и протестантизму, принадлежат, как правило, к носителям довольно специфического, по преимуществу негативного опыта. Это опыт непонимания истинной сути лютеровского поворота. В силу различных внешних и внутренних обстоятельств такой опыт устраивает этих людей. Но устраивает он их только потому, что сами они относятся к той категории аналитиков, которых Библия называет людьми повреждённого ума. Их ограниченные и искаженные представления о Реформации окоченели в некой субъективной точке замерзания и ни на что не годны. И это совершенно лишает их способности участвовать в мозговом штурме одной из самых захватывающих  тем духовной истории европейской цивилизации.                      

 

 

Однако есть носители и противоположных умонастроений. Ими движет ярко выраженный историко-познавательный интерес. Более того, они  желают не просто «припоминания», но максимальной актуализации духовного опыта Реформации. Ведь в идеях Лютера, Кальвина, Меланхтона, Цвингли и их последователей содержится богатейший материал для размышлений как о прошлом, так и о настоящем, как о вечных вопросах бытия, так и  о сугубо современных проблемах человеческого существования.

 

 

Конечно, работа с материалами этого опыта, его адаптация к совершенно иным условиям - занятие не простое. Оно затруднительно уже в силу того,  что Реформация отделена от нас протяженной исторической дистанцией длиной в пять столетий.

 

 

Еще одна трудность состоит в том, что Реформация – это острейший церковно-политический  конфликт огромного масштаба. А разбираться в любых конфликтах, как все мы знаем, всегда очень не просто. Тем более в таких, участниками которых были десятки государств и сотни тысяч человек.

 

Но благодаря тем, кто умел преодолевать эти и многие другие препятствия, смыслообраз лютеровского поворота постоянно обновлялся во времени, обретал дополнительные штрихи и краски и в каждом следующем столетии отличался от предыдущих смыслообразов.

 

 

И сегодня продолжается динамическая процедура перемещения «текста Реформации» из его родного исторического контекста в современное, уже во многом чужое социокультурное пространство. Накопленные знания не только количественно прирастают, но и претерпевают эффекты качественных обновлений. Так драгоценный камень, перенесённый в другой футляр с иным цветовым фоном, начинает по-новому сверкать своими гранями. В свете новых культурно-исторических контекстов феномен Реформации обнаруживает такие смысловые оттенки, которые прежде в нём не замечались и не принимались во внимание.

 

 

Прав И. Мейендорф, утверждавший, что Реформацию не следует рассматривать как единичное событие, ограниченное XVI веком. Она, по самой своей сути, является открытым движением[1]. А это означает, что она далека от завершения. Её вектор устремлен из прошлого в будущее, через наши времена в неведомую нам перспективу. Эвристический потенциал, креативные богатства  её дискурса рвутся из  пространств истории религиозных движений и просятся  в актуальность современной интеллектуальной жизни. Своей неисчерпанностью и неисчерпаемостью они побуждают умы неравнодушных исследователей к работе, стимулируют познавательный энтузиазм, дают надежду на новые открытия.

---