Завалов - Из храма в камеру, или Вызов не принят

Михаил Завалов - Из храма в камеру, или Вызов не принят

2 сентября этого года двадцатидвухлетний видеоблогер Руслан Соколовский был задержан по обвинению в разжигании ненависти и вражды, а также в нарушении прав на свободу совести и вероисповедание. Кировский районный суд Екатеринбурга принял решение о его аресте на время следствия. Он был арестован вскоре после того, как выложил в Сеть ролик с ловлей покемонов в православном храме, снабдив его антирелигиозными комментариями.

Тут я не мог не вспомнить о другом знаковом (по крайней мере, для меня) событии, произошедшем четыре с лишним года назад. Великим постом 2012 года в воскресенье Крестопоклонной недели по московским храмам было официально разослано некое письмо, которое надлежало зачитать вслух с амвонов, чтобы потом прихожане его могли подписать. Я уже не помню, кто к кому в этом послании обращался, да оно и неважно, я помню зловещую суть дела: письмо содержало просьбу от лица оскорбленных верующих как можно строже наказать участниц Pussy Riot. (Это было вскоре после выхода в сетевой свет их провокативного «перформанса» в Храме Христа Спасителя.)

На момент того памятного воскресенья я уже почти четыре десятилетия сознательной жизни принадлежал к этой церкви, но ничего подобного раньше не видел и не слышал. (Я даже не уверен в том, что подобное было в истории церкви вообще.) Бывали на моей памяти всякие не слишком красивые вещи, но только не это. Верующие как кровожадная массовка, подстрекаемая начальством, которая скандирует, обращаясь к органам власти: «Распни их, распни как-нибудь побольнее!» — это за гранью моего ума и сердца. То воскресенье стало для меня экклесиогенной травмой, которая радикально изменила мое отношение к — как бы это сказать поточнее? — не к церкви как таковой (многозначное, богатое и многостороннее явление), а к церковной иерархии с их структурам и их «курсом», к тем, кто думает (надеюсь, это иллюзия), что церковью управляет. Раньше я верил, что иерархия открыта для живой жизни Духа, но после того воскресенья я с горечью сказал себе: «Диагноз: безнадежна».

Конечно, тогда в церкви раздавались разные голоса. Скажем, Лида Мониава написала открытоеписьмо к патриарху — быть может, наивное почти по-пионерски (в чем, думаю, и всегдашняя сила Лиды), но содержащее вполне здравые чувства, — с просьбой о милости. Реакцией было негодование на сочувствующих как на «предателей» — похоже, иерархам и многим просто верующим не нравится, когда кто-либо (а особенно девушки) призывает патриарха следовать Евангелию.

На самом деле между провокативными панк-феминистками и популярным среди подростков видеоблогером мало общего, — однако им удалось вызвать ощущение угрозы, что повлекло за собой загадочную суровость органов правосудия (арест как меру пресечения, например), они стали вызовом для церкви. Случайно ли то, что и Pussy Riot, и Соколовский попали в камеры после посещения православных храмов?

Как я понимаю, в 2012 году на Крестопоклонной этот вызов обернулся катастрофой для церкви, к которой я принадлежу. Когда иерархи призывают верующих к «не забудем, не простим, накажем», какие-то возможности съеживаются и умирают.

«Всенародные осуждения» были в нашей недавней истории. После ареста некоторых врагов в 1930-х годах в стране устраивались повсеместные собрания коллективов заводов, столовых, театров, университетов, детских садов, где собравшиеся должны были горячо голосовать за строжайшее наказание подозреваемым (еще до суда!). В частности, так было после убийства Кирова (насколько понимаю, убит он был по распоряжению Сталина), о чем я не мог не вспомнить, читая о решении Кировского районного суда. Я имел честь знать одну пожилую женщину, отсидевшую сколько-то лет в лагерях из-за веры, Марию Витальевну Тепнину, которая однажды оказалась на таком собрании. Она рассказывала: Я никогда политикой не интересовалась, но получилось так: я шла в институте по коридору, ничего не зная, не ведая об этих самых собраниях. И вдруг из одной аудитории выскочила как раз та самая девушка и кричит: «Чего ты тут гуляешь?! У нас собрание, митинг, а ты тут гуляешь!» И затащила меня в аудиторию. Там уже в самом разгаре был митинг, одна из девушек истерическим голосом выкрикивала: знаете, что было бы, если бы они совершили эту диверсию? — все на свете как будто бы погибло. Было очевидно задано голосовать за смертную казнь. Кричат: «Ну, как голосуем? Единогласно? Единогласно! Все». Я помню, какое у меня было состояние — казалось, мне дурно станет. Я слышу: «Единогласно!» — значит, я все-таки голосую «за». Они это не спрашивали, не говорили даже: поднимите руки. Единогласно и все. Что же делать? Мне пришлось подняться и заявить, что я за смертную казнь голосовать не буду. И тут такой вой, крик поднялся, и тут же постановили, что мне нет места в институте, что меня нужно исключить. После этого несколько раз собиралась ячейка, и однажды меня призывают на эту ячейку и говорят, что, конечно с тобой говорить бесполезно, но если бы ты согласилась отказаться от своих взглядов (уже не говорили, чтобы подписаться за смертную казнь, а вообще от взглядов отказаться), мы бы тебе приставили человека, который бы тебя просветил и оставили бы в институте. Но я им сказала, что они совершенно правы, когда сказали, что «говорить с тобой бесполезно», это правда — бесполезно. И меня благополучно из института исключили.

Надо было знать Марию Витальевну: никак не «борец за права человека» и не политик, она любила богослужения и стремилась жить тихо. Но тут она не смогла стать участником литургии ненависти — хотя это было смертельно опасно. Живая вера не позволила ей промолчать.

Эта история для меня как сильная притча о месте христианина, о месте церкви в общественной жизни. В отличие от многих моих современников, я думаю, что церковь должна подавать свой голос в публичном пространстве. Но она или несет в мир Евангелие — или несет чушь и мрак. Нетрудно догадаться, что меня в этих двух судебных историях — Pussy Riot и блогера — в первую очередь волнует именно церковь в мире. Она становится солью земли и светом мира только тогда, когда на этот мир непохожа и действует иной силой и властью.

Есть замечательный научный труд Родни Старка о происхождении христианства, где он пытается объяснить необычайный феномен роста этой не слишком удобной и совсем не «традиционной» для греко-римского общества религии. В первые три века своего существования христиане не могли оказывать влияние на суды или хотя бы защитить себя от гонений и местных погромов. И вот, с самого начала они действовали во внешнем мире так, что это поражало внешних наблюдателей. Скажем, во время эпидемии чумы в Асии (на территории нынешней Турции) все, кто мог, при начале поветрия покидали города вместе со своими домочадцами — так себя вел, среди прочих, и знаменитый (все медики чтут его имя) врач Гален. Христиане же — многие их которых относились к беднейшему населению и к классу рабов — оставались и ухаживали за больными. Кто-то при этом выживал, кто-то умирал. Но больше всего воображение современников поражал тот факт, что христиане заботились не только о своих единоверцах и родственниках, но и о совершенно чужих людях. По мнению Старка, именно подобное поведение было одним из важнейших факторов стремительного распространения христианства, так что, несмотря на упорные преследования со стороны римских властей, к началу четвертого века почти половину населения империи составляли христиане — и тут уже императоры перешли на сторону победителей.

Такова церковь в лучших ее проявлениях в мире. Когда же она обрела вес в обществе, то не только осуществляла дела милосердия, но, скажем, мирила князей, ввязавшихся в междоусобные конфликты. Или епископ имел право «печаловаться», просить у светских властей о снисхождении к тому, кто лишился их милости. Конечно, в истории церкви есть и другие, мрачные страницы, она не всегда была светом мира. И тут можно наблюдать одну постоянную закономерность: когда церковь стремилась обслуживать существующую власть, отказавшись от Евангелия, она обычно теряла уважение даже со стороны самой этой власти и становилась безобидной позолоченной декорацией, прикрывающей то, что хотят делать сильные этого мира.

На протяжении последней четверти века с лишним РПЦ пользовалась неслыханной свободой, а в начале перестройки ее также окружало великое и необъяснимое доверие со стороны верующих и неверующих. Крестопоклонное воскресенье 2012 стало для меня знаком того, что иерархи сделали свой выбор и встали на сторону сильных. Это повлекло за собой утрату доверия людей — часто искренних людей, чувствительных к справедливости и этике. Хуже того, когда церковь становится похожей на мстительную и злопамятную корпорацию, призывающую давить врагов силой государства, она тоже передает миру определенную весть. Она говорит: «То, что мы вам возвещаем, — это красивые слова, но мы в них сами не слишком верим. Мы верим в силу».

Итак, Руслан Соколовский сидит в тюрьме — вдобавок (привет 1930-м годам, там тоже все враги народа были связаны с иностранными разведками) у него нашли «шпионскую ручку». Екатеринбургский митрополит Кирилл, который сначала выражал готовность «протянуть руку» арестованному, кажется, отступил в сторону. Его секретарь говорит: нам не стоит «давить на суд, чтобы показаться добренькими». Мне одному кажется, что это трагедия, упущенный шанс для церкви показать, что она остается церковью?

PS: Пара оговорок. По техническим причинам я использовал слово «церковь» расплывчато — я сам к ней принадлежу и знаю, что она не сводится к тому, что можно прочесть в новостях, а многие чудесные вещи, происходящие на уровне приходов, вообще не достигают СМИ — так устроен медийный мир.

А еще замечу: я тут не давал никакой оценки деяниям и произведениям видеоблогера (как и панк-провокативным девушкам). Это было лишним для моих целей.

Источник