Жирар - Я вижу Сатану, падающего, как молния

Философия и богословие

---

От издательства. Название книги отсылает к известному изречению Христа в Лк 10:18.

Ср. Синодальный перевод: «Я видел Сатану, спадшего с неба, как молнию» или в переводе еп. Кассиана Безобразова: «Я видел Сатану как молнию с неба упавшего».

Мы сохраняем авторскую версию названия, в котором употреблен глагол vois - «вижу».

 

***

 

От автора. Данная книга, в конечном счете, представляет собой то, что еще недавно называли апологией христианства. Я не скрываю этого обстоятельства, а напротив, без колебаний его признаю. Эта «антропологическая» защита христианства не имеет, разумеется, ничего общего с былыми «доказательствами существования Бога», «онтологическими аргументами» или «экзистенциальным» трепетом, который ненадолго пробудил XX век от духовной спячки. Все эти приемы прекрасны каждый на своем месте, но с христианской точки зрения они имеют один существенный недостаток - отсутствие связи с Крестом. Они носят скорее деистский, нежели специфически христианский характер.

 

Если Крест демистифицирует мифологию еще более эффективно, чем автомобили и электричество у Бультмана, если он освобождает нас от иллюзий, которые бесконечно воспроизводятся в наших философских системах и социальных теориях, но нам никуда от него не деться. Религия Креста не только не устарела - она по сути и есть та драгоценная жемчужина, ради приобретения которой стоит пожертвовать всеми своими накоплениями.

 

Пер. с фр. (Серия «Философия и богословие»).

М.: Издательство ББИ, 2015. - xviii + 202 с.

ISBN 978-5-89647-319-0

 

 

Работая над своей первой книгой, Жирар пережил некое религиозное обращение, ясно обнаружившее параллель с обращением великих писателей-романистов, которое он в конце книги истолковал как возможную предпосылку для возникновения их шедевров. В то время Жирар снова стал практикующим христианином-католиком. Как он утверждал в предисловии к своей последней большой работе 2007 года «Дописать Клаузевица», после его собственного обращения все его книги - это «более или менее явные апологии христианства» (Achever Clausewitz, p. 18).

 

Тем не менее это не привело к тому, что Жирар немедленно сделался богословом или христианским проповедником; его цель состояла в том, чтобы вне богословских предпосылок доказать убедительность христианства. Здесь он также следует идее Симоны Вейль, которая видела в Евангелиях не столько богословие, сколько антропологию. В течение года Жирар развернул свою миметическую теорию в соответствии с этой антропологической апологией. Его второй фундаментальный труд - «Насилие и священное» (1972, рус. пер. 2000) - был настолько недвусмысленным разбором христианства, что не раз его даже воспринимали чуть ли не как атеистическую критику религии.

 

Опубликованная в 1978 году книга «Вещи, сокрытые от сотворения мира»  прямо полемизировала с библейскими писаниями. Играющая тут центральную роль книга «Я вижу Сатану, падающего, как молния» (1999) впервые проясняет лишь намеченные прежде взаимосвязи. Эта поздняя работа развертывает миметическую теорию на фоне библейских текстов и отчетливо акцентирует свою апологетическую направленность: «Данная книга, в конечном счете, представляет собой то, что еще недавно называли апологией христианства» (9). Конкретно речь идет об «"антропологической" защите христианства» (9), в центре которой Жирар обнаруживает Крест.

 

Предлагаемую книгу, которая вышла в свет в Париже в 1999 году, можно рассматривать как систематическую сумму миметической теории Жирара. Вполне сознательно и в отличие от ранних работ Жирар в этой книге делает иудео-христианское откровение отправным пунктом, исходя из которого развертывает главные моменты своего исследования. В свете библейских текстов он представляет нам три опоры, на которых держится миметическая теория и которые он сводит воедино в понятии «миметический цикл» (45), показывая их во взаимодействии друг с другом. В этом понятии Жирар резюмирует нагнетаемое вплоть до кризиса миметическое соперничество, которое в конце концов превращает насилие всех против всех в коллективный акт насилия всех против одного, порождаемый религией и служащий для восстановления порядка.

 

Вначале дается антропологическая подоплека миметической теории: миметическое, или подражательное, желание осознается как существенное измерение человеческого бытия. Идет ли речь о приобретении языка или о развитии человеческого духа, миметическое отражение другого остается для людей основополагающим. Поскольку Жирар, уделяя особое внимание формам межчеловеческого насилия, исследовал прежде всего миметическое соперничество с его тенденцией к эскалации, ему часто опрометчиво приписывали негативную антропологию, а то и онтологию насилия. Но как раз в этой работе Жирар с самого начала устраняет всякие поводы для подобного упрека, указывая на фундаментально-позитивную природу миметического желания: «Миметическое желание - благое по своей сути» (22).

 

Впрочем, этот позитивный исходный пункт не мешает ему сфокусировать свое внимание на межчеловеческих соперничествах, все еще слишком часто выносимых за скобки социологией и культурологией, и распознать в них подлинный источник человеческого насилия. Жирар видит настоящую проблему в соперничестве людей, а не в агрессивном инстинкте. Слишком легко миметическое желание в случае объектов, которые нельзя поделить между собой или принять в общее пользование, может вести к соперничествам, которые все сильнее нагнетаются и завершаются враждой и насилием, даже если изначальный объект желания давно уже скрылся от взгляда соперников. 

 

 

(Примечание переводчиков. Мф 18:7. Ср. Синодальный перевод: «Надобно придти соблазнам»: словом соблазн переведено на церковно-славянский греческое слово скандалон (откуда - «скандал»)». Вслед за Г. Дашевским, переводчиком книг Рене Жирара Козел отпущения и Насилие и священное, мы переводим французское scandale не как соблазн, а как скандал. См. От переводчика в: Рене Жирар, Козел отпущения, СПб., 2010.)

 

Внимательный анализ показывает, что в Библии и Евангелии имеются изначальные и непризнанные понятия желания и его конфликтов. Чтобы осознать их древность, можно вновь вернуться к рассказу о грехопадении в Книге Бытия и ко второй половине Декалога, которые посвящены всецело запрету насилия против ближнего.

 

Шестая, седьмая, восьмая и девятая заповеди столь же просты, сколь и кратки. Они запрещают наиболее тяжкие виды насилия в порядке их тяжести:

Не убивай.

Не прелюбодействуй. Не кради.

Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего (Исх 20:13-16).

 

Десятая заповедь резко отличается от предшествующих как своим объемом, так и своим предметом - вместо запрещения действия она запрещает желание.

Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего (Исх 20:17).

 

Не будучи однозначно обманчивыми, современные переводы, тем не менее, наводят читателей на ложный след. Употребляемый в Исх 20:17 глагол переводят как «страстно желать», а это подразумевает, что речь должна здесь идти о незаурядном желании, об извращенном желании, приписываемом закоренелым грешникам. Но еврейский глагол означает просто «желать». Именно таково желание Евы сорвать запретный плод - желание совершить первородный грех. Идея, что Декалог увековечил свою высшую заповедь, самую многословную из всех десяти, в запрете маргинального желания, приписываемого меньшинству, совершенно неправдоподобна.

 

В десятой заповеди речь идет о желании, присущем всем людям, то есть просто о желании.

Если Декалог запрещает наиболее частое желание, то не заслуживает ли он упрека, который современный мир почти единодушно адресует религиозным запретам? Не терпит ли крах десятая заповедь с ее непреодолимым зудом немотивированного запрета, с ее иррациональной ненавистью к свободе, в чем современные мыслители упрекают религию вообще и иудео-христианство в частности?

 

Прежде чем осудить запреты как «бесполезно-карательные», прежде чем повторять восторженную формулу, сделавшуюся известной благодаря «событиям мая 1968 года», - «запрещено запрещать», - стоит задаться вопросом о следствиях желания, означенного в десятой заповеди, желания заполучить имущество ближнего. Если таковое желание - самое обыденное из всех, то что же произойдет, если его не запрещать, а терпеть или даже одобрять?

 

Была бы вечная война внутри человеческих групп и всех их подгрупп, внутри всех семей. Распахнулись бы врата в тот знаменитый кошмар, который Томас Гоббс назвал войной всех против всех.

Автор имеет в виду почти общепринятый французский перевод еврейского глагола словом convoiter, то есть «страстно желать».

 

Чтобы думать, что культурные запреты бесполезны, как, без особой рефлексии, это повторяют демагоги «модерна», нужно примкнуть к крайнему индивидуализму, тому, который предполагает тотальную автономию индивидов, то есть автономию их желаний. Иными словами, нужно думать, что люди по своей природе склонны не желать имущества ближнего.

Достаточно взглянуть на двоих детей или двух взрослых, спорящих о какой-нибудь игрушке, о каком-то пустяке, чтобы понять ложность этого постулата. Единственный реалистический постулат - противоположный, и он лежит в основе десятой заповеди Декалога.

 

Если по природе индивиды склонны желать того, чем обладают - или чего даже просто желают - их ближние, то в недрах человеческих групп существует весьма сильная тенденция к конфликту и соперничеству. Если ей не противодействовать, то эта тенденция постоянно будет угрожать гармонии и даже выживанию всех сообществ.

 

Сопернические желания столь опасны, что имеют тенденцию взаимно усиливаться. Этим типом конфликта управляет принцип эскалации и раздувания. Тут феномен столь банальный, столь хорошо нам известный, столь противоположный тому представлению, которое мы себе делаем о себе самих, столь, следовательно, унизительный, что мы предпочитаем отстранять свою совесть и поступать так, словно ее нет, прекрасно зная, что она есть. Такое безразличие к реальному - роскошь, которой малые архаические общества не могли себе позволить.

 

Законодатель, который запрещает желание благ ближнего, принуждает к разрешению проблемы номер один во всяком человеческом сообществе: проблемы внутреннего насилия.

 

---