Цвингли - О причастии

Виттенбергский богослов Андреас Карлштадт учил, что совершение таинства евхаристии является конфессиональным актом общины, провозглашающим смерть Христа. В согласии с Евангелием от Иоанна - "Дух животворит; плоть не пользует нимало" (6; 63) -Карлштадг [Карлштадт — Андреас Рудольф фон Боденштайн (1480—1541), немецкий теолог, впоследствии отошедший от Лютера по причине более радикальных взглядов на Реформу. Карлштадт, в частности, яростно выступал против почитания священных изображений, его деятельность часто грозила разрушением гражданского порядка] учил, что тело и кровь Христовы вкушаются исключительно в духовном смысле. Лютер выступал против этого и настаивал на реальном присутствии тела Христова, которое только и может гарантировать причастие, как средство достижения спасения.

 

Опираясь на духовный характер причастия по Иоанну и на учение голландского гуманиста Корнелиуса Гоена (Ноеп), Цвингли интерпретировал слова - "сие (есть) Тело Мое... сие (есть) Кровь Моя" - следующим образом: "[глагол] «есть» не должен пониматься буквально; но должен браться в смысле «означает». Иисус, говоря о хлебе и вине, имел в виду, что они «означают» тело и кровь, точно так, как они были принесены в жертву на кресте ради спасения человечества. Евхаристические элементы являются знаками, указывающими на спасение и освобождение, но сами по себе они не приносят их". Цвингли отрицал, что таинство евхаристии служит средством спасения.

 

В ноябре 1524 года Цвингли написал "Письмо Матфею Альберу о причастии" [Z III 322-354], появившееся в печати в марте следующего года. "Комментарий" с разделом "О евхаристии" был напечатан в том же месяце. В августе 1525 года Цвингли опубликовал в качестве дополнения трактат "Арьергард и заключение относительно причастия" (Subsidiarum sive coronis de eucharistia) [Z IV 440-504]. Три месяца спустя он выступил против лютеранина Бугенхагена в "Ответе на письмо Иоганну Бугенхагену" [ZIV 546-576].

В феврале 1526 года Цвингли обратился на немецком языке к широкому кругу читателей в работе "Краткое поучение о Тайной вечере Христа" [Z III 773-862], где сначала критикует учение о реальном присутствии и о пресуществлении даров, а затем защищает свое собственное символическое понимание. Цвингли выдвинул эмпирические, экзегетические и догматические аргументы против реального присутствия:

 

1. Если глагол-связка "есть" понимать в буквальном смысле, то реальное тело и кровь были бы видимыми, и их можно было бы отведать. Невидимая телесность - абсурд.

 

2. Наш земной, видимый, материальный мир (плоть) не может быть носителем приносящего спасение Духа; все в нем, как изреченное людьми слово, так и основные составляющие причащения - указывают на нечто другое, высшее, приносящую спасение реальность ("Дух"). Иисус использовал земные образы как параболы для духовного и небесного; то же самое имеет силу применительно к высказыванию Иисуса в Евангелии от Иоанна (6; 63). Это есть притча, указывающая на духовное и религиозное событие: точно так, как принятие пищи укрепляет тело, жертва, принесенная Христом на Кресте, питает душу.

 

3. Божественная и человеческая природа Христа резко отличаются друг от друга. Библейские утверждения относительно какой-либо одной природы Христа могут применяться только к одной природе, но не к другой. Никакого перемещения или слияния двух природ не происходит. Таким образом, Цвингли отвергал доктрину "связи свойств" (communicatio idio-matum). Когда Писание говорит о Вознесении Христа и Втором пришествии, это относится только к его человеческой природе, ибо, согласно своей божественной природе, Христос нераздельно пребывает с Отцом (Евангелие от Иоанна 1; 18). Поскольку Христос после своего Вознесения телесно находится на небесах, он не может телесно присутствовать в элементах причастия. Цвингли отрицал и доктрину одновременного повсеместного нахождения: подобно любому человеку, Христос также не может находиться более чем в одном месте в одно время.

Цвингли не отрицал дар спасения. Он перенес его наличие в сердца верующих, побуждаемых через совершение Вечери Господней с благодарностью помнить о страстях и смерти Христа. Аспект воспоминания для Цвингли нечто большее, нежели просто память о прошлом, так как в его понимании "памяти" (memoria) отражена платонически воспринимаемая связь между помнящим субъектом и вспоминаемым объектом. Цвингли нашел параллель этому существенному элементу таинства в Ветхом Завете, как раньше он сделал это применительно к крещению: центральным пунктом праздника Пасхи является не агнец, но воспоминание о милостивой пощаде, о милостивом даре Бога, действенном до сего дня. Память об этом вызывает благодарность; поэтому Цвингли предпочитал использовать для евхаристии латинское выражение "Благодарение" (gratiarum actio), а не "таинство" (sacra-mentum).

Два других положительных аспекта описания причастия у Цвингли являются менее важными: совершение причащения сводит вместе общину; это "общая договоренность верующих".

 

4. Согласно Цвингли сотрапезники Вечери Господней исповедуют свою христианскую веру и провозглашают, что они были спасены кровью Иисуса Христа и Его смертью. Община обязывается следовать Христу. Следовательно, в центре богослужения находится сама община, чья преданная память усматривает за внешней обрядностью чинопоследования спасительную жертву Христа. Таким образом, цвинглиевское понимание евхаристии сформировано из следующих элементов: воспоминания, благодарения, собирания вместе, признания и обязанности.

 

Теологические выводы Цвингли из толкования текстов основываются не столько на творческом теоретизировании, или мистической созерцательности, сколько на более характерной для всех деятельных натур апелляции к здравому смыслу.

Лютер, будучи зависимым от насущных проблем действительности, выступил против подобного понимания евхаристии. Он даже рассматривал защиту собственной позиции как борьбу против сатанинских сил. В свою очередь, Цвингли боролся за разрушение последних остатков традиционной доктрины посредством логической аргументации.

 

Когда в 1528 году политическая ситуация для протестантов ухудшилась, возросли усилия найти точки соприкосновения между лютеров-скими и цвинглиевскими взглядами, чтобы объединить антикатолические силы. Импульс к достижению согласия исходил из Страсбурга, от В. Капито и М. Буцера, поддерживавших план устранения противоречий посредством академических прений. Буцер посредничал между Цвингли и Лютером, и это было для него тем легче, что вместе с цюрихцем он отвергал реальное присутствие Христа в освященных дарах и подчеркивал духовный аспект священнодействия, а вместе с вигтенбергцем признавал спасительный дар душе в причастии. Гессенский ландграф Филипп, стремившийся к созданию политической коалиции всех протестантских сил, взялся за организацию ученого обсуждения в Марбурге. (Он с самого начала Реформации проявил себя как ее горячий сторонник. Будучи семнадцатилетним юношей, он услышал в Вормсе знаменитые слова Лютера: "Здесь стою я, и не могу иначе. Боже, помоги мне, аминь". После окончания речи ландграф подошел к великому реформатору и сказал, пожав ему руку: "Любезный доктор, желаю, чтобы Вы были правы, и чтобы Бог помог Вам"). Цвингли принял приглашение, считая себя способным переубедить Лютера.

 

Лютер не ожидал от подобной встречи ничего хорошего, но вынужден был подчиниться ландграфу.

В сопровождении Эколампадия Цвингли прибыл в Марбург 28 сентября 1529 года, и на следующий день перед большой аудитерией произнес проповедь о Божественном Провидении. Лютер и Меланхтон прибыли чуть позже. [Меланхтон Филипп (1497—1560) — немецкий теолог и видный деятель Реформации, сподвижник и преемник Лютера. Впервые изложил сие-тематическим образом основы протестантской догматики в сочинении "Общие принципы теологии" (Loci Communes Rerum Teologicarum — 1521). Склонялся в пользу эразмовского мнения о значении свободной воли человека в деле спасения]. В прениях участвовали также и теологи из других городов. Обсуждались только те вопросы, которые ранее излагались в печатных изданиях. Обсуждение не привело теологов к желанному результату, и только под давлением светских властей церковнослужители составили перечень общих убеждений веры. Сторонники Цвингли добавили несколько предложений к тексту, основанному на одном из положений Лютера; эти предложения четко фиксировали, что Святой Дух является Посредником спасения.

 

Итоговые "Пятнадцать марбургскихположений" устанавливали общий взгляд по 14 вопросам, и только последнее положение указывало на различие в понимании характера присутствия Христа в Святых Дарах.

По возвращении из Марбурга Цвингли признал коллоквиум ошибкой в политическом и даже в церковном отношении, ибо на нем было достигнуто только некоторое ослабление внешнего противостояния, реально же противоречия между сторонами не стали менее острыми.

 

 

Два года назад я написал об евхаристии в 18 из моих 67 тезисов;(270) тогда я написал много такого, что подгонялось больше к обстоятельствам времени, чем к вопросу. Ведь и Христос не может в достаточной мере похвалить верного слугу своего Слова, вовремя подающего еду челяди своего господина, говоря преисполненный восхищения: "Кто же - т.е. сколь великий и превосходный - верный и благоразумный раб, которого господин его поставил над слугами своими, чтобы давать им пищу во время?" Мт 24,45. Оттого я на протяжении всей моей жизни старался раздавать Слово так, чтобы быть в состоянии пожинать для своего Господа наибольший урожай. Ибо кто не прогнал бы работника, который при жесточайшем зимнем морозе продолжал бы вспахивать почву плугом и бросать в нее семена? Это должно происходить весной!

 

[-254-] Таким образом, тогда я многое уступил по слабости тем, для которых писал, чтобы старательно соорудить все. Один раз я немного приоткрыл, в другой раз - немного скрыл, по примеру Христа, объяснившего после введения в действие евхаристии, что Он должен был сказать ученикам еще многое, но они еще не в состоянии постичь этого теперь [ср. Ин 16,12-13]; оттого Он хочет повременить до пришествия Духа Святого. Итак, дорогой читатель, если ты здесь натолкнешься на что-то такое, чего не находил в моих прежних книгах, или же если ты обнаружишь, что что-то изложено здесь яснее, и даже нечто иное, чем в моих остальных сочинениях, то не удивляйся. Я не хотел подавать пищу не вовремя и метать бисер перед свиньями [ср. Мт7,6]! Но даже если бы я мог это сделать без всякой опасности, и тогда я не хотел бы открывать в словах всего моего образа мыслей, ибо никто его не понял бы.

Итак, здесь я беру обратно сказанное прежде

- в том смысле, что предлагаемое мной на 42 году жизни должно иметь преимущество перед написанным мной в 40 лет; раньше, когда я писал, я, как уже говорилось, учитывал больше время, чем предмет, согласно требованию Господа, что мы должны строить так, чтобы уже в начале нас не растерзали собаки и свиньи [ср. Мт7,6].

 

Ибо я боялся, что если где-нибудь и возникают опасные заблуждения при поклонении истинному и единому Богу и Его почитании, то это происходит при злоупотреблении евхаристией. Если бы сохранилось подлинное, соответствующее введенному Христом празднование причащения, то в народ Божий, Церковь не могло бы прокрасться столь отвратительное кощунство.(271) Вместо того, чтобы стать самим святыми, мы все думали скорее о том, чтобы либо трогать священные вещи, либо иметь их возле себя, во всяком случае, мы ревностно старались своими силами сделать святыми вещи, которые, пожалуй, вовсе не были таковыми. Если бы люди знали, каких денег стоило достижение поклонения [-255-] праху набожного человека!(272) Следствием было то, что мы поклонялись, обнимали и целовали дерево, камень, землю, пыль, обувь, одежду, кольца, шлемы, мечи, кушаки, кости, зубы, волосы, молоко, хлеб, тарелки, столы, вино, ножи, кружки и все то, что трогали когда-то набожные люди. И - что было верхом нелепости

- мы считали себя прямо-таки блаженными, если могли хотя бы только глядеть на подобные вещи. Мы убаюкивали себя надеждой, что грехи устраняются с их помощью, что судьба благосклонна к нам и что весь мир принадлежит нам. Но подлинное благочестие - которое не что иное, как невинность, сохраненная человеком из любви к Богу и богобоязненности - мы отбросили, что привело к тому, что всеобщая, т.е. человеческая, справедливость даже у язычников не находится в таком упадке, как у христиан. Мы полагали, что делаем нечто великое, когда возвышенно думали об очень святых предметах - которым придавали святость мы сами! - и когда говорили о них в по возможности выигрышных словах; при этом мы были полны грязи, как приукрашенные могилы [ср. Мт 23,27]. Веровать в Бога и быть святым -значит быть христианином!

 

Итак, кто слушает мои слова об евхаристии, не должен меня оценивать так, чтобы полагать, что, поскольку это высказал Цвингли, ему следует согласиться - в случае если некоторые клянутся человеческими словами так, хотя я хотел бы верить, что таковых немного или же вовсе нет. И напротив, читатель не должен отбрасывать того, что по его мнению черпалось из источника тайн Бога, ибо автор - ничтожный писатель.(273) Ибо я вижу, что ошибка допускается в обоих направлениях. Следовательно, можно было бы воздержаться от всякого суждения до полного обсуждения вопроса, когда мы правильно поймем, какое решение должно быть вынесено.

 

"Евхаристией"(274) называли причастие греки,(275) которые, как совершенно ясно подтверждает их письменность, были [-256-] набожнее и ученее латинян.(276) (Я говорю это без задней мысли.) - Без сомнения, они называли его так потому, что с помощью веры и силой слов Христа и апостола Павла им стало ясно: Христос желал, чтобы этим причастием, во-первых, радостно праздновали память о Нем и чтобы, во-вторых, Ему приносили благодарность за благодеяние, милостиво оказанное Им нам. Ибо евхаристия означает изъявление благодарности. Участием в этом открытом выражении благодарности мы должны свидетельствовать всей церкви, что принадлежим к числу верующих в Христа, оставившего себя ради нас; выпадение из этого числа, уклонение или отчуждение от него, - падением ли или грязной жизнью — верх неверия. Поэтому причастие Павел называете 1 Кор 10,16 и "объединением" или "приобщением". Отсюда и отлучение от церкви, когда кому-нибудь отказывается во входе в это общество верующих вследствие его постыдного образа жизни. Итак, теперь мы понимаем из самого названия, что есть евхаристия, то есть причастие. Оно есть выражение благодарности и всеобщее изъявление радости тех, кто возвещает смерть Христа [ср. 1 Кор 11,26], то есть объявляет, признает и единодушно восхваляет ее.

Теперь, поскольку очень важная, содержащаяся в шестой главе Евангелия от Иоанна речь не понимается большинством правильно, скорее дерзко и превратно истолковывается, я решил прежде всего установить первоначальный смысл этого места, для того, чтобы те, кто, вольно или невольно, ставит на службу своего собственного образа мыслей все Писание, не могли найти никакого оружия для защиты своего заблуждения.

 

Когда Христос увидел, что те, кто приходил к Нему, были верны животу и приходили к Нему по этой причине [ср. Ин 6,26], Он, по привычке, пользовался предоставленным благоприятным случаем для их наставления. К людям, [-257-] которых Он насытил незадолго до этого, Он обратился следующим образом: "Вы пришли ко Мне, чтобы насытиться пищей. Но Я пришел в этот мир не за тем, чтобы занять должность раздающего земную пищу, но для того, чтобы питать души. Ради пищи для чрева бьетесь вы в поте лица вашего [ср. Быт 3,19], чтобы волочиться за Мной. Вы, бездельники, добывайте пищу, никоим образом не портящуюся, ибо пища, искавшаяся вами до сих пор, портится с чревом; но пища, которую дам вам Я, духовна, и поэтому она не может погибнуть, но остается в вечности. Ибо Бог, Мой Отец, заверил, то есть утвердил Меня, чтобы Я был несомненным спасением и залогом жизни."

 

Поскольку евреи не понимали, чего хотел Христос, когда Он им приказал добывать пищу - то есть: стремиться к ней, - которая не портилась бы, они спросили: "Что мы должны сделать, чтобы творить дела Божий?" - Они считали, что Христос говорит о каком-то внешнем деле, которого Он требует от них. -Иисус отвечал и говорил им [Ин 6,29]: "Вот дело Божие, чтобы вы веровали в Того, Кого Он послал". Сейчас мы видим, каково дело, которое Бог требовал от нас: никак не иное, чем указываемое здесь Христом, а именно, веровать в Сына Бога, то есть в Него! Но, к тому же, мы понимаем, какова пища, к которой Он выше велел готовиться, когда Он сказал: "Добывайте пищу, которая не портится." Мы видим, что пища заключается не в чем ином, как в веровании в Христа. Итак, пища, о которой говорит здесь Христос, есть вера. Судя по этому, у нас здесь есть первый признак, позволяющий нам осознать, насколько заблуждаются те, кто мнит, что Христос говорил о сакраментальной пище на протяжении всей этой шестой главы Евангелия от Иоанна.

[1] Ибо Он требует стремиться к пище, которая не портится, а это не что иное, как творить дело Бога; но дело Бога заключается в том, чтобы верить Сыну [-258-], посланному Отцом [ср. Ин 6,29]. Следовательно, пища, которую Он велит искать, есть доверие к Сыну. Вера - пища, о которой Христос говорит во всей этой главе столь серьезно. Оттого говорят евреи [Ин 6,30]: "Какое же Ты дашь знамение, чтобы мы увидели - а именно, что нужно Тебе доверять - и поверили Тебе? что Ты делаешь?", чтобы мы на основании этого признали, что Ты Бог, единственно которому закон предписывает следовать? Ведь Тебе небезызвестно, что наши отцы ели в пустыне хлеб, который сыпался с неба [ср. Ин 6,31], событие, которое воспевалось в Псалмах [Пс 78,24]: "И хлеб небесный дал им."

 

Христос отвечал им [ср. Ин 6,32-33]: "Истинно, истинно говорю вам, не Моисей дал вам хлеб с неба, когда хлеб падал свыше, ибо и он не был все же небесным, но Отец Мой дает вам истинный хлеб с небес. Ибо хлеб Божий тот, который сходит с небес и дает жизнь миру." Хлеб Моисея поддерживает физическую жизнь; а хлеб, который дает Отец, услаждает души, значит - он настолько обилен и действенен, что дарит жизнь всему миру. Но так как евреи не поняли слов Христа, которые были не чем иным, как объяснением Евангелия, - ибо под "вкушением хлеба" Он подразумевает "верить Слову Евангелия" - они сказали Ему [Ин 6,34]: "Господи, подавай нам всегда такой хлеб." Тут Христос сказал им [Ин 6,15]: "Я есмь хлеб жизни; приходящий ко Мне не будет алкать, и верующий в Меня не будет жаждать никогда." Так, когда евреи услышали, что Христос сказал: "Хлеб, который сходит с небес, дает миру жизнь," они пожелали, чтобы им всегда давали этот хлеб. Но Иисус замечает, что они не понимают смысла Евангелия, и объясняет им, кто есть тот хлеб, который оживляет так, что дает жизнь всему миру, и говорит: "Я есмь хлеб жизни; кто приходит ко Мне, то есть, кто прививается ко Мне, [-259-] тот ни в коем случае не будет голодным." То, что "приходить" здесь употребляется вместо " принимать ", показывают следующие слова: "Кто верует в Меня, тот никогда не будет испытывать жажду." Сообразно с этим это такая вера, которая утоляет голод и жажду. Но какой голод и какую жажду? Естественно, голод ижажду души. Итак, лишь вера в Христа насыщает и поит душу, так что больше ей ничего не нужно.

Христос идет дальше [Ин 6,36]: " Но Я сказал вам, что вы и видели Меня, и не веруете." Означает ли это что иное, как не: вы удивлены, что Я сказал: "Кто приходит ко Мне, тот не будет алкать и жаждать," - ведь уже сейчас вы находитесь возле Меня и испытаваете голод и жажду. Это происходит от того, что вы смотрели на Меня плотскими глазами, и даже теперь еще смотрите так. Но Я говорю не об этом взгляде или приходе ко Мне, но о свете веры. Кто обладает им, ничего не желает. Он не будет искать ночью, Его он любит, Ему поверяет свою внутреннюю тревогу [ср. Ин 3,2]; он не будет беспокойно блуждать повсюду. Ибо он уверен, что Тот, Кого он имеет, подлинный Жених души и единственное сокровище; он не будет испытывать жажду ни в ком другом. У вас нет этого света веры; ибо вы не веруете в Меня. Поэтому вы не понимаете, каким образом Я есмь пища души, т.е. надежда. Но причина этой вашей слепоты, мягко выражаясь, в том, что Отец не привлек вас познать Меня; иначе вы приняли бы Меня [ср. Ин 6,44]. Ибо все, что дает Мне Отец, придет ко Мне. Но, что касается Меня [Ин 6,37-39]: "Приходящего ко Мне не изгоню вон. Ибо Я сошел с небес не для того, чтобы творить волю Мою, о которой вы полагаете, что она подобна воле других людей; на самом деле Я настоящий человек и сообразно этой человеческой природе у Меня есть своя воля, однако она гораздо послушнее вашей; ибо ваша воля всегда противоречит воле Бога,

 

[-260-] а моя всегда повинуется ей. - Я сошел с небес для того, чтобы творить волю пославшего Меня Отца. А сим вы знаете, что желает Тот, Кто послал Меня: воля пославшего Меня Моего Отца в том, чтобы Я ничего не потерял из того, что Он Мне дал, но воскресил вдень страшного суда."

 

" Но чтобы вы разобрались в том, что вы сами должны понимать под словами "Отец давал Мне" и "Отец дал Мне", я выскажусь еще яснее: воля пославшего Меня в том, что каждый, видящий Сына, - т.е. узнающий Его - и верующий в Него, имеет вечную жизнь; и Я воскрешу его вдень страшного суда." Смотри, это пища, о которой Он говорит: Бог послал своего Сына в этот мир для того, чтобы мы жили с Его помощью [ср. 1 Ин 4,9]. Итак, кто будет иметь жизнь благодаря Ему? Тот, кто основывается на Его милости. Но как можно основываться на ней, если не знаешь ее? Поэтому сказал Он: всякий видящий Сына, -т.е. тот, кто понимает, почему Сын был послан в мир, и верует в Него - будет иметь вечную жизнь.

Здесь плоть(277) полагала, что Иисус берет на Себя слишком много, говоря [Ин 6,48]: "Я есмь хлеб жизни." Ведь незадолго до этого Он сказал [Ин 6,33]: "Ибо хлеб Божий есть тот, который сходит с небес и дает жизнь миру." Из этого получалось, что Он сам хлеб, сходящий с небес.

 

Итак, ропщет плоть, т.е. евреи, и говорит [Ин 6,42-43]: "Не Иисус ли это, сын Иосифов, Которого отца и мать мы знаем? Как же говорит Он: Я сошел с небес?" В ответ на это Иисус сказал им: "Не ропщите между собою. Разве вы не слышали, что Я только что сказал: "Все, что дает Мне Отец, придет ко Мне?" Ваше неверие, из которого следует медлительность в понимании, принуждает Меня все снова и снова говорить одно и то же. Дело обстоит следующим образом: никто не может прийти ко Мне, то есть никто не приближается ко Мне, как к единственному залогу спасения, [-261-] не будучи привлеченным Отцом, пославшим Меня; но того, кого Он ко Мне привлечет, т.е. соединит со Мной надежной верой,(278) того Я воскрешу в день страшного суда" [ср. Ин 6,44].

"Странно, что мои слова постоянно кажутся вам до некоторой степени противоречивыми, хотя Я еще ничего не сказал или же говорю лишь немного из того, что не говорится у ваших собственных пророков или в законе. Ведь это написано и у пророков, Исайя 54,13 и Иеремия 31,34: "И все сыновья твои будут научены Господом." Почему жетогда вы удивляетесь, что Я утверждаю, что вам будет отказано Отцом вследствие вашего неверия в Меня, когда и ваши пророки говорят, что подобное должно было быть преподано Отцом?"

"Есть ли что-то более незакрытое и незамаскированное, чем то, что Я скажу сейчас? Я скажу это для того, чтобы вы не нашли никакого повода для справедливой жалобы. То, что Я выразил до этого словами: "Все, что дает Мне Отец, ко Мне придет" [Ин 6,37] или словами: "Никто не может прийти ко Мне, если не привлечет его Отец, пославший Меня" [Ин 6,44], выслушайте теперь в других, более ясных, словах: "Всякий, слышавший от Отца и научившийся, приходит ко Мне, как к единственному якорю спасения, хотя никто не видел Отца" [ср. Ин 6,46]. Ведь мы не можем относить выражения "слышать" и "учить" к органам чувств вместо духа, т.е. внутреннего озарения. Ведь Отца никто никогда не видел [ср. Ин 6,46] - хотя Он действует в глубине души, так что мы слышим и изучаем то, чего Он желает, — кроме единственно Того, Кто от Бога, Кто видел Отца. " Итак, Я говорю вам столь же верно, как и ясно [Ин 6,47]: "Верующий в Меня имеет жизнь вечную." В этих словах сумма моего учения, во всяком случае сумма всего доверенного Мне задания, а именно [Ин 6,47-48]: "Верующий в Меня имеет жизнь вечную. Я есмь тот хлеб жизни", сущность которого Я пояснил в самом начале этой речи. Никто не отрицает, что

 

[-262-] наши предки ели манну в пустыне; но они умерли [ср. Ин 6,49]. Но тот, кто ест этот хлеб, а именно Меня, то есть кто верует в Меня, имеет жизнь вечную. "Хлеб же, сходящий с небес, таков, что ядущий его не умрет" [Ин 6,50]".

[2] Мимоходом мы хотим здесь отметить, что Христос — наше спасение потому, что Он сошел с неба, а не потому, что был рожден непорочной девой, что Ему следовало пострадать и умереть также в соответствии с этой природой; но если Тот, Кто умер тут, в то же время не был бы Богом, Он не мог бы быть спасением для всего мира. Следовательно, это второй признак того, что под "хлебом" и "вкушением" в этой главе Христос понимает нечто иное, как "Евангелие" и "веру" - тот, кто верует в Его жертву, принесенную для нас, и полагается на Него, имеет вечную жизнь — и Он вовсе не говорит о сакраментальной пище. Для того, чтобы сделать эту мысль еще яснее, Он снова говорит [Ин 6,51 ]: "Я хлеб живой, сшедший с небес; ядущий хлеб сей будет жить вовек." Но чтобы не оставлять вас долго в неизвестности, Я хочу вкратце объяснить вам основу того, почему Я есмь спасение для всего мира или как это происходит. Так слушайте [Ин 6,51]: "Хлебже, о котором Я говорю столь много и который Я дам вам, есть Моя плоть, которую Я отдам за жизнь мира."

[3] Это третий несомненный признак того, что Христос говорит здесь не о сакраментальной пище: Он спасение для нас только постольку, поскольку Он был принесен в жертву за нас; но Он мог приноситься в жертву только по плоти и быть нашим спасением только по божественной природе. Итак, Христос - пища души в этом смысле: если душа видит, что Бог не пощадил Своего единородного Сына, но предал Его постыдной смерти [ср. Рим 8,32], чтобы возвратить нам жизнь, то она будет уверена в милости Бога.

 

[-263-] И здесь никому не следует мудрствовать - ибо Христос сказал, что отдает свою плоть за жизнь мира - и делать дерзкий вывод: "Христос лишь по человеческой природе - спасение всех; ведь Он Сам говорит, что Его плоть будет отдана за жизнь мира; плоть оживляет сообразно с этим." Ибо как один Христос является Богом и человеком, так - поскольку Он был умерщвлен по плоти - ибо кто был бы в состоянии умертвить Бога? - и Его смерть стала для нас жизнью, - иногда вследствие единства и внутренней связи обеих природ одной природе приписывается нечто такое, что является свойством всего Христа.

Услышав эти слова [Ин 6,51]: "Хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира," евреи из-за своего неверия и своей упрямой ненависти никоим образом не стали умнее. Ибо они не поняли смысла слов Христа, а именно, что не вкушаемый, но умерщвленный Христос - наше спасение, и что сердце человеческое уверено в милосердии Бога тогда, когда оно видит, что Бог не пощадил своего Сына [ср. Рим 8,32] и т.д. Итак, евреи роптали, и чем непонятливее они, тем наглее и несдержаннее, и возмущенно говорили [Ин 6,52]: "Как Он может дать нам есть

Плоть Свою?" Ибо они все еще пребывали в зависимости от плоти, находившейся перед их глазами. Оттого они не без основания содрогались, в то время как наши теологи не содрогаются.

Так, когда Христос увидел, что Он напрасно пытался сделать все возможное, чтобы привести их к познанию Его личности, Он поступил с ними так, как велено было поступить Исайе 6,9-10 в прежние времена, когда Господь сказал: "Пойди, и скажи этому народу: слухом услышите, и не уразумеете; и очами смотреть будете, и не увидите. Ибо огрубело сердце народа сего, и ушами с трудом слышат, и очи свои сомкнули, да не узрят очами, и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем, [-264-] и не обратятся, чтобы Я исцелил их." Когда, говорю я, увидя, что ничего не достиг, Христос увеличил их невежество, как Он учит и в Матфее 13,13-17. Так, когда они говорили о Нем столь неприязненно, Он ответил [Ин 6,53-55]: "Истинно, истинно говорю вам: если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни. Ядущий Мою Плоть, и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную; и Я воскрешу его в последний день. Ибо Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие." Христова плоть, повторяю я, является этой пищей, поскольку она была предана смерти для нашего спасения, а Его кровь является питьем, поскольку она была пролита, чтобы омыть нас, какясно вытекает из вышесказанного. Ибо поскольку они не хотели понимать Его тайную речь, хотя Он им пояснял в совершенстве, Он их бьет еще сильнее и делает их еще более слепыми. Ибо они заслужили это, и это есть суд Бога.

 

[4] Поэтому и добавляет Он еще сверх всего [Ин 6,56]: "Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем." Это говорилось неверующим для закостенения, а богобоязненным - для наставления. И это четвертый признак, по которому можно узнать, что Христос говорит здесь не о сакраментальной пище — ибо, о горе, бесчисленное множество вкушает и пьет сакраментальные плоть и кровь Христа и все-таки не находятся в Боге, и Бог не в них, разве что поскольку Он находится в слоне или блохе, - но о пище веры; ибо кто верует, что спасен благодаря самоотверженности Христа и омыт благодаря пролитию Его крови, тот, без сомнения, пребывает в Боге. Значит, он уверенно возлагает все свое доверие на Сына Божия и не направляет свою надежду ни в какое иное место; ибо никакого иного блага не может жаждать тот, кто вкушает высшего блага. - А я говорю о вкушении Бога(36) - поскольку нам, людям, здесь подобает это в положении богомольцев, - не о пользовании Богом и Его потреблении, [-265-] о котором говорят теологи; ибо благочестивые вкушают Бога, пока они здесь, на земле, что неведомо, конечно, всем тем, чьи сердца не воспылали любовью к Богу.

 

И наоборот, Бог пребывает в Нем. Ибо так говорил Сам Иисус [ср. Ин 6,44], что никто не приходит к Христу, кроме тех, кого привлекает Отец; итак, кого обучает преподающий внутренне Отец, в том без сомнения находится Бог; а, с другой стороны, кто остается в Христе, в том пребывает и Христос. Ибо "пребывать в Христе" означает: твердо следовать Богу с помощью любви, так как Он пожертвовал Собой за нас; "а Бог есть любовь" [1 Ин 4,8]. "Итак, пребывающий в любви Бога пребывает в Боге и Бог в нем" [1 Ин4,16].

Но в последовательности духовных сил любовь следует за верой. Следовательно, это -вера, с которой мы полагаемся на милость Христа, с помощью которой мы пребываем в Боге и Он в нас. То, что смысл в этом, доказывают следующие слова Христа [Ин 6,57]: "Как послал Меня живой Отец, иЯживу Отцем, так и ядущий Меня жить будет Мною." "Отец послал Меня, говорит Он, - поэтому и Я послушен Его воле во всем, ибо Я Сын Отца. Таким образом, несомненно, что те, кто вкушает Меня, т.е. те, кто верует в Меня, формируются по Моему примеру. Напрасна ваша пища, то есть: напрасна ваша мнимая вера, если вы не изменяете и жизнь. Я пришел не только для спасения, но и для изменения мира. Итак, кто верует в Меня, тот преобразуется по Моему примеру."

"Это хлеб, сшедший с небес, что доказывается его воздействием: а именно, кто ест этот хлеб, будет жить вечно, а кто ест земной хлеб, с ним происходит не так. Это вы ясно ощущаете по тому, что ваши предки ели свыше падавшую манну, но, несмотря на это, умерли. Итак, никакая земная пища не может вызвать долговечность кого бы то ни было."

 

[-266-] Эти слова возбудили не только тех, кто ненавидел Христа, но и некоторых из Его учеников. Они, чтобы не сказать больше, говорили [Ин6,60]: "Какие странные слова! Кто может это слушать?" И они еще были прикованы к зримой плоти, так же как и их противники. Поскольку теперь Иисус заметил, что некоторые ученики также ропщут из-за этого, Он сказал им [Ин 6,61-62]: "Это ли соблазняет вас? Что же - если скажете, или почувствуете или подобное тому - если увидите Сына Человеческого восходящего туда, где был прежде?" Вы не понимаете Моей речи, потому что не верите, что Я Сын Бога. Но что вы скажете, когда увидите Меня, возносящегося на небо собственными силами? Не заставит ли вас это признать, что Я - Сын Бога? Вы не доверяете

Мне, потому что не верите, что Я сын Бога. Но ваше неверие является причиной того, что вы не понимаете Моих слов."

"Я возношу вас притчами и чудесными аллегориями к небесным вещам, но вы остаетесь на земле под тяжестью неверия. То, о чем Я говорю, духовный вопрос, дело идет не о физических вещах, но Дух обучает дух. Дух Бога, говорю Я, благоволит привлекать к себе бедный человеческий дух, связывать его с собой и скреплять, полностью преобразовывать его в себе. Это сближает души, наполняет их радостью и благоверием!" Что же это иное, как не пища для душ? И может ли это быть выражено более подобающе, нежели пища? Ибо как ликует голодный желудок, когда принимает в себя пищу, благодаря которой обновляются израсходованные жизненные силы, тепло и энергия, так от радости ликует алчущая душа, когда Бог открывается ей, изо дня в день она все больше впитывает в себя, становится сильнее и преобразуется по образу Бога до тех пор пока не разовьется до совершенного человека [ср. Еф4, 13].

 

[-267-] "Итак, пища, о которой Я говорю, духовна. Ибо единственно Дух дает ее, поскольку единственно он привлекает к себе и восстанавливает душу. Слишком неразумны ваши мысли, если вы полагаете, что Я говорю о плоти, которая состоит и питается из кровеносных сосудов и нервов. Эта плоть бесполезна. Сколько же еще вы будете неразумными [ср. Мт 15,16]? Ведь Я ясно говорю вам: Я далек от мысли о реальной плоти или о каком-то действительном теле настолько, что открыто утверждаю: Моя плоть бессильна [ср. Ин 6,63]."

[5] И это пятый и очевиднейший признак, свидетельствующий, что Христос не только никоим образом не имеет здесь в виду таинство евхаристии, но и дает нам законное предписание, никогда не помышлять о материальной плоти. Ибо поскольку Христос говорит, что "она ни в чем не помогает" [ср. Ин 6,63], человеческая самонадеянность не должна вести спор о ее вкушении. Если ты возразишь мне, что тут имеется другой смысл, а именно -плоть Христа все же в чем-то помогает, поскольку мы благодаря ей избавляемся от смерти, — то я отвечаю: плоть Христа в любом смысле очень помогает, ее помощь чрезвычайна, но, как уже говорилось, плоть умерщвленная, а не вкушаемая. Умерщвленная плоть спасает нас от смерти, а вкушаемая ничего не дает. Это глаголет истина; по-другому и быть не может.

Так евреи обсуждали вопрос о вкушении, а не вопрос о принесении в жертву плоти, потому и речь Христа должна относиться к этому. И если теологи  все еще дискутируют  о действительном теле Христа, или о физической плоти, они никогда не достигнут чего-либо большего, кроме как проявления своей великой глупости и дерзости по сравнению с евреями, вопреки вниманию и доброте Спасителя. Ибо поскольку евреи любили зримое мясо, они предпочитали поворачиваться спиной к Христу, вместо того чтобы постараться понять Наставника, который, как подобает любящему Учителю, [-268-] откровенно раскрывал им их заблуждение, чтобы оно не погубило их. Ведь Он говорит : "Плоть, на которую вы смотрите, не пользует нимало."

 

Однако наши теологи ведут себя так, как будто хотят сказать: "Дражайший Иисус, в этом объяснении вовсе нет необходимости; мы уже правильно понимаем Твою точку зрения. Ибо мы постигаем, что Ты говоришь о зримой плоти, которую можно потрогать руками: эту плоть мы должны вкушать, если хотим спастись. Ты, Тот, Кто знает сердца и мысли людей [ср. 1 Пар 28,9], был излишне предусмотрителен, говоря, что плоть не помогает нимало," ибо мы, те, кто в своем царстве сильнее Тебя, легко добьемся того, чтобы каждый непреложно признал, что он вкушает Твою плоть и что при вкушении он чувственно ощущает наслаждение от вкуса мяса и крови. Оттого слова "плоть не пользует нимало" [Ин 6,63] мало что выражают, пока мы не достигнем того, чтобы каждый признал перед всем народом, что он понимает, верит и чувствует то, что он никогда не понимал, во что никогда не верил и что никогда не чувствовал. Этим мы превосходим безрассудство евреев, ибо они, вместо того чтобы угодливо притвориться, что понимают что-то такое, чего на самом деле они не понимали, покинули Того, Кто знает сердца. И посмотри здесь на Беренгария,(279) которого мы заставили признать (ср. во II разделе "Об освящении" пункт "Я, Беренгарий"(280)), что плоть и кровь Христа действительно чувственно присутствуют по освящении, т.е. физически и существенно, и не только являются таинством, но и в самом деле берутся руками священников, и преломляются, и пережевываются зубами верующих(281) и т.д. В известной мере всех нас, как и его, отваживающихся пикнуть против этого, доведут до этого. Но если ты безоговорочно будешь придерживаться своего высказывания "плоть не пользует нимало", то мы отвернемся от Тебя. Ибо лучше нам отвернуться от Тебя, чем испытать недостаток в нашей прибыли или пользе."

 

[-269-] Надо надеяться, что ты, дорогой читатель, не почувствовал себя задетым моей язвительной иронией. Сейчас ты увидишь, почему следует говорить так со столь глупым обществом, которое даже органы чувств принуждает к тому, чтобы отстаивать не что иное, как то, что оно пережило.

 

Так, прямо объяснив, что упомянутое вкушение - вкушение духом, а не ртом, ибо плоть ни в чем не помогает, Христос добавил [Ин 6,63]: "Слова, которые говорю Я вам, суть дух и жизнь." То, что евреи используют " Слово" как обозначение дела, события или процесса, Лука 1,65: "И распространяли все эти слова по всей нагорной стране Иудейской", вытекает из всего Священного Писания. Поэтому слова Христа в приведенном месте [Ин 6,63] должны пониматься так: этот предмет, который Я объяснил вам, есть небесный Дух, и он обеспечивает жизнь тем, ктодоваряетсяему. Но то, что лишь немногие из вас понимают и принимают это, происходит оттого, что большая часть не верует.

[6] Теперь подытожим всю речь: "Я возвещаю вам Евангелие, но вы не верите в него. Но Евангелие есть не что иное, как Я сам, хотя вначале Я высказывался сдержанно и туманно, чтобы не давать примера надменности или смелости; но то, чего желает Отец, должно быть сказано. Итак, Я объяснил, что Я Тот, Кого обещал Отец предкам, истинная пища души, верное спасение, несомненный залог надежды. Сообразно с этим, кто верит Мне, уже спасен. Ибо как только он возложит на Меня все свое доверие, он почувствует, что его совесть становится радостной и его душа поднимается от отчаяния к уверенности в обладании спасением."

 

Я изложил содержание этой 6 главы Евангелия от Иоанна, относящееся к евхаристии, несколько шире обычного, но, надеюсь, не зря.

 

[-270-] Ибо я полагаю, что отсюда стало ясно: то, что до сегодня выжимали из этой главы теологи и знатоки церковного права для злоупотребления евхаристией, либо дерзость, либо глупость. Поэтому их авторитет стоит немногого, ибо он основывался не на правде. И когда их авторитет выставляется как надежный щит, я могу лишь сказать: сама вера диктует мне это понимание данной главы. Ибо я должен был бы полностью заблуждаться в вере, если я непоколебимо считаю, что единственный и исключительный путь на небо - твердая вера в Сына Бога, как верный залог нашего спасения, и я доверяю Ему настолько, что никаким элементам этого мира, т.е. чувственным вещам, не приписываю никакой ценности, как средству для достижения спасения.

 

Но если бы сейчас кто-то назойливо спросил меня, с какой целью я истолковываю эту главу из Иоанна с такой скрупулезностью, то я бы ответил: для того, чтобы открылась истина! Если бы я не был обязан воздать ей должное в каком-нибудь отношении, то это должно было бы стать очевидным из свидетельств Священного Писания, а не из обвинения какого-то человека.

Легко было обвинять Христа перед судьей ложными и вымышленными обвинениями. Но когда этот последний спросил [Мт 27,23]: "Какое же зло сделал Он?", тут не были выслушаны свидетели, а дело ограничилось угрозами и криком. Если мы не хотим уподобиться безбожным врагам Христа, то мы не можем неистовствовать против невинной правды, которая есть Сам Христос, ссылаясь на авторитет епископов. Следовательно, если подлинное значение данной главы в этом, то никакой человеческий авторитет не может взять перевес над ним. Нельзя допустить того, чтобы плоть предпочла правде некий человеческий авторитет.

 

[-271-] Мудрость человеческая не может цениться больше божественной правды. Все взятое из этой главы, что трактуется в папских буллах и книгах теологов либо распевается в церквах или на народных собраниях, и притом скорее в извращенном, чем истинном смысле, который Господь пояснил через меня, было искажено. Это не должно иметь никакой ценности до такой степени, что мы готовы утверждать - лучше бы те, кто допускал это, никогда вообще не прикасались к чистой правде, нежели марать ее в такой мере своей наглостью. Какое же значение будет иметь их авторитет, какими бы великими и совершенными они ни были? Истина совершеннее!

Другим же, у кого вырываются слова: "Мне кажется, ты придерживаешься мнения, что и физическая плоть Христа и Его кровь не присутствуют в причастии," - я отвечаю так: говоришь ли ты это от своего имени или тебе сказали другие? [ср. Ин 18,34]. Если ты веруешь, то хорошо знаешь, в чем заключается спасение и Слово Божие в тебе способно на столь многое, что ты не справляешься о физической плоти. Но если другие сказали тебе, что я думаю так, то я возражаю им: я думаю об этом вопросе одинаково с церковью Христовой. Она вовсе не допускает вопроса, присутствует ли тело Христа в таинстве евхаристии действительно, телесно или существенно? Если ты ссылаешься на эти элементы мира [ср. Гал 4,3], то она прикроет тебя щитом: "Плоть не пользует нимало" [Ин 6,63]; почему же ты дискутируешь о плоти? Если же ты кричишь: "О небо, о земля!" и даже: "Звезды, и моря," то я не скажу ничего иного кроме: "Плоть не пользует нимало." Почему же ты столь любопытен? Было бы лучше робко заботиться.

 

Итак, это должно быть медной стеной [ср. Иер 1,18]: "Плоть не пользует нимало" [Ин 6,63]. Теперь иди и собери все орудия, метательные механизмы, тараны, навесы и всякие снаряды. Ты не опрокинешь ее, и даже не поколеблешь. Итак, о плоти и крови

 

[-272-] этого таинства ты должен думать не так, как декретировали доныне теологи, чей взгляд противоречит всякому чувству, мысли, пониманию, и даже самой вере.

Ибо, по-моему, не следует слушать тех, кто осмеливается говорить: "Я всегда твердо верил, что вкушаю в этом таинстве реальное тело или физическую и доступную чувствам плоть." Как будто бы они этими словами могут переубедить в том, что кто-то ощущает что-то такое, что он на самом деле не ощущает. Так, если они говорят: "Все покоится на вере, поэтому нельзя отрицать, что нужно твердо верить, что мы воспринимаем физическую плоть органами чувств," — я отвечаю так: я знаю, что есть вера; я знаю также, что из себя представляют органы чувств. - Но если ты этого не знаешь, или же полагаешь, что мы не знаем этого, то ты стараешься затемнить нашу ясность. Вера существует в нашем сердце благодаря Духу Божию; мы чувствуем ее. Ибо она -преображение души и в этом отношении не является темным предметом, однако мы ощущаем ее не органами чувств. - Но тогда приходят люди, полагающие, что вера - резкий свободный поворот нашей души к какому-то предмету, даже совершенно чуждому сущности веры, и поэтому уверяющие, что здесь следует непоколебимо верить в присутствие физической и доступной органам чувств плоти.

Однако этим они совершают двойную ошибку. Во-первых, они полагают, что вера происходит из человеческого суждения и выбора. Они заблуждаются. Ибо даже если вера является надеждой или доверием к определенным вещам, далеко находящимся от мира чувств, то она все же не покоится на нашем суждении или нашем выборе. Но объекты, на которые мы направляем наши надежды, сами вызывают то, что мы обращаем всю надежду на них. Если бы мы становились верующими по собственному выбору или по собственному совету, все люди могли бы становиться верующими собственными силами, даже безбожники.

 

[-273-] Итак, поскольку вера не происходит из органов чувств или из разума и не направляется также на чувственно воспринимаемые вещи, легко понять, в чем состоит их вторая ошибка. Вторая ошибка заключается в следующем: они относят веру к чувственно воспринимаемым вещам и уверяют, что она становится истинной через их содействие. Но это не так. Вера не нуждается в том, что воспринимается органами чувств. Ибо как может человек надеяться на то, что он видит? Так, чувственно воспринимаемые вещи суть те, которые ощущаются как принадлежащие к органам чувств.

Сейчас мы увидим, как прекрасно все это сочетается. Во-первых: благодаря вере мы считаем, что плоть Христа присутствует физически и чувственно. Во-вторых: благодаря вере уверены в таких вещах, которые совершенно чужды чувствам; но все телесное настолько чувственно воспринимаемо, что нечто вовсе нетелесно, если оно не воспринимается чувственно. Итак, верить и воспринимать органами чувств суть разные вещи. Так, обрати внимание на то, сколь чудовищны слова: я верю, что вкушаю улавливаемую чувствами и физическую плоть. Ибо если она физическая, вера не нужна; она ведь воспринимается чувственно.

Атому, что воспринимается чувственно, не нужна вера, ибо с помощью чувств мы достигаем полной чувственной достоверности. Но и наоборот: если ты веруешь во вкушаемое, то, во что ты веруешь, уже не может быть чувственным или физическим. Следовательно, ты высказываешь нечто чудовищное. Далее: теологи отстаивают нечто такое, что не могут воспринимать органы чувств, а именно, что хлеб есть плоть. Если бы дело обстояло так, то решения выносили бы чувства, а не вера. Так, вера не касается вещей, которые принадлежат чувствам, а также не имеет с ними дела.

 

Далее, я считаю, что не следует слушать итех, кто признает, что только что упомянутое мнение не только примитивно, но и безбожно и пошло, и кто поэтому решает так:" Правда, мы вкушаем подлинную и физическую плоть Христа, но духовным образом."(282) На мой взгляд, мы не можем благосклонно отнестись к этому мнению. Эти люди не понимают, что "быть телом" и "вкушаться духовным образом" -вещи несовместимые. Ибо тело и дух противоположны друг другу; если ты выбираешь одно, то исключено другое. Если речь идет о духе, то из непреложного закона противоречия вытекает, что о теле речь идти не может; если же речь идет о теле, то всякий, кто ее слышит, убежден, что подразумевается не дух. Оттого "вкушать физическую плоть духовным образом" означает не что иное, как уверять, что то, что есть тело, может быть и духом.

 

Это я привел из философских источников, чтобы опровергнуть тех, кто превратил философию, от которой предостерегает колоссян Павел [ср. Кол 2,8], в хозяйку и наставницу над Словом Божиим, чтобы они ясно поняли, как они продумывают иногда свои теории и решения. Одним словом: вера не принуждает органы чувств утверждать, что они ощущают нечто такое, чего они на самом деле не ощущают, но она влечет нас к невидимым вещам и направляет на них все наши надежды. Значит, она не вторгается в область чувственно воспринимаемого и телесного и не имеет ничего общего с ними.

Подумай только, какое счастье ты испытаешь, если положишь вкусить физическую и чувственно воспринимаемую плоть Христа, или, как говорят иные, духовно вкусить Его физическую плоть. Несомненно, ты признаешь, что отсюда возникает только беспорядок, смущение и, правду сказать, даже недоверие к другим, очень определенным и священным предметам веры. Конечно, эти умники уверяют, что это диковинное вкушение улавливаемой органами чувств и физической плоти является опорой веры. И порою они выдают за чудо такое, чего никто не может почувствовать.

 

[-275-] Скажите на милость, измышлял ли кто когда подобные пустяки, и это на глазах у тех, кто сердцем следует высочайшему и истинному Богу, и кто, если только он продумал свою веру, осознает, что подобные пародокс-альные положения совершенно не нужны? Что же обещал некогда Бог тем, кто полагал вкушать физическую плоть? Не видят ли истинно верующие свое спасение в том, что мы полагаемся на милосердие Бога, несомненным признаком или залогом которого является Иисус Христос, единственный Сын Бога? Как ты думаешь, что означала для благочестивых людей эта хитроумная затея, которая состоит только из слов и которая, как излагалось выше, не воспринимается сердцем и не требуется верой? Совершенно ничего! Оттого истинно благочестивые люди, несомненно, не верили ничему подобному, либо, если их принуждали к вере, вырывали ее из сердца, т.е. признавали ее только устами, что они веруют, как уверяли безбожники, что дело обстоит именно так. Ибо кто, кого они соблазняли верой в телесное вкушение, не мог выпутаться из неприятного положения следующим образом: "Я не могу проверить вопрос сам, итак, я поверю отцам"? Но затем потревожило тебя жало правдивости и ты сказал себе: "Это странно; каким образом ты позволяешь принуждать себя верить во что-то, о чем ты понимаешь, что оно не может обстоять так? Когда евреи не понимали, Христос учил их, что это должно пониматься духовно [ср. Ин 6,63]. Но теперь эти теологи уверяют, что присутствие Христа в причастии телесно и доступно органам чувств, хотя ты не замечаешь и не чувствуешь этого." Не следует ли тут сказать каждому: "Тебе не нужно слишком ломать себе голову над этими вещами."?

 

Но они учат тому, как следует увертываться, чтобы истина не явствовала и не понималась. Однако те, кто был безбожен, не доверяли Христу, не говоря уже о том, что они не благодарили Его за подаренное нам спасение. [-276-] Следовательно, они сделали лишь то, что тиранически навязывали нам нечто такое, что сами считали невозможным, несмотря на их тысячекратные утверждения. Ибо вера - дар Божий. Ведь поскольку Бог никогда не учил этому физическому вкушению плоти Христа, то, само собой разумеется, Он нас не привлекал [ср. Ин 6,44] также к тому, чтобы мы верили в это. То, что Он не учил этому, вытекает из того, что плоть не помогает ни в чем [ср. Ин 6,63]. Мы все - это совершенно непреложно и ясно - не присутствовали, как уже говорилось, внутренне сердцем, при рассмотрении этого духовно-телесного вкушения (так должен я называть его против своей воли), прежде всего потому, что правда постоянно побеждает; но холодное или боязливое сердце не хочет сопротивляться, так как видит, что папа устанавливает противоположное.

 

Откуда, собственно, пришло наше сопротивление вкушению плоти Христа? Ведь наша душа ничему не радуется так, как времяпрепровождению со Словом Божиим. Так свидетельствует Давид в Псалме 119,103: "Как сладки гортани моей слова Твои! Лучше меда устам моим." И еще: "Заповедь Бога светла и просвещает очи" [Пс 19,9] и "Слово Твое светильник ноге моей и свет стезе моей" [Пс 119,105]. Поскольку, как уже говорилось,(283) покров, смягчавший блеск лика Моисея [ср. Исх 34,33-35], удалялся, почему же тогда мы все обращаемся в бегство перед мыслью о вкушении тела Христа? Если бы это вкушение основываюсь на авторитете Слова Божия, то оно имело бы ту же природу, что и другие слова Бога, и становилось тем яснее и любопытнее, чем больше его рассматривают. Отсюда следует: поскольку вера сладчайшая и любимейшая для души, а телесное и чувственно воспринимаемое вкушение отягощает и угнетает душу, то это происходит скорее из дерзкого человеческого образа мыслей, чем из Слова Божия.

И все-таки, чтобы не быть несправедливым, некоторые оправдывают свое невежество так называемыми Христовыми словами освящения; ибо они открыто говорят, [-277-] указывая на хлеб: "Это мое тело." Поэтому следует сказать и об этом.

Надеюсь, я уже опроверг необоснованное мнение о телесном вкушении. Для меня исключительно важно подчеркнуть, что точка зрения, согласно которой во время изъявления благо-дарности(284) вкушается физическая и чувственно воспринимаемая плоть Христа, не только безбожна, но и безрассудна и чудовищна, разве только человек живет среди людоедов. О духовном вкушении всякий может тем временем думать что угодно, при условии, что он опирается на взгляд Христа, а не на свой собственный и что он проверяет то, что я изложу ниже на основании Слова Божия. Вслед за этим мы сами можем выбрать то, что дает Господь. Ибо я никому не предписываю закон.

Итак, перед лицом одного-единственного всемогущего Бога, Отца, Сына и Святого Духа, знающего все сердца, я свидетельствую, что нижеследующее я выдвигаю только ради выявления истины. Мне известна ненасытная жажда славы древнего Адама. Если бы я когда-либо чрезмерно жаждал ее, то имел бы все возможности, чтобы добиться ее, поскольку могущественнейшие правители христианского мира предоставили бы их прежде для меня.(285) И все же я умолчу об этих возможностях, чтобы не выболтать лишнего, как это происходит с некоторыми, когда они просят прощения.

 

Кроме того, я знаю, как трудно бороться с вошедшим в плоть и кровь мнением. Ибо почти все мы суть такие почитатели Христа, которые хотят предстать как люди, совершившие нечто особенное, когда мы упрямо защищаем внешние знаки, так называемые таинства. В то же время мы постоянно или почти постоянно упускаем случай проверить и упрочить нашу жизнь, избавиться оттого, что обветшало, хотя нам следовало бы в основном заботиться о том, чтобы приблизиться насколько возможно к нашему прообразу, чье имя мы носим: Христу.

[-278-] Итак, опасно отправляться в место, где неизбежно наталкиваешься на врага, и притом очень свирепого, где величайший изверг хочет слыть благочестивейшим человеком. Что же в этом случае делать? Закон предписывает отсылать владельцу и заблудших волов твоего врага [ср. Исх 23,4]. И не должен ли ты предостеречь, если видишь в заблуждении весь мир, и прежде всего, если видишь, что немало людей с решительностью Геркулеса распространяют среди общественности пагубные учения?(286)

Царь небесный доверил многим большие денежные суммы, - имея которые, одни прилежно трудятся, другие же сидят сложа руки [ср. Мт 25,14-30]. И мне Он послал один геллер; моя душа жаждет правильно распорядиться им, и Он постоянно призывает меня не допустить, чтобы его разъела ржавчина [ср. Мт6,11]. Одни бесстрашно плывут по безбрежному морю Священных Писаний и отовсюду привозят необъятные блага, ибо все на их судне - мачта, парус, канаты, шесты, весла, борта, корма -является крепким. Мой же челн построен плохо, и я должен осторожно плыть вдоль берега и заботиться о скудном товаре.

 

Итак, я постараюсь, чтобы то, что я выдвигаю в связи с этим вопросом, было твердым и крепким, чтобы оно держалось долго. Но в то же время я прошу всех признающих Христа не судить до тех пор, пока не узнают всех обстоятельств дела. После этого я приму их решение хладнокровно. Если они будут согласны со мной, я буду благодарен им. Если же они не согласятся, то будут отвергать, осуждать и проклинать меня. Если они умны, то поступят так силой Священного Писания; и тогда я буду очень обязан и благодарен им; ибо они помогут мне избавиться от заблуждения и выведут на правильный путь. Итак, я вполне настроился на охотное повиновению праведному, основывающемуся на небесном учении [-279-] предостережению. Но если они вместо дела ограничатся криком, то тем самым повышают голос также напрасно, как Геркулес, зовущий Гиласа.(287) Я стал глух к таким словам, как: "Это ересь, лжеучение, это непристойно слышать набожным ушам." Эти изречения поражали мои уши столь часто, что перестали действовать.

Следовательно, никому не следует говорить: "Кто это потерпит? Весь мир придерживается другого мнения!" Скорее, мы склонны думать, что часто с пути истины сбивался весь народ, за исключением немногих. Так произошло во времена Ноя [ср. Быт 6,17-18]; и Илия также чувствовал себя одиноко [ср. 3 Цар 18]; а Михей стоял перед толпой наглых пророков как подлинный пророк [ср. 3 Цар 22,9-28]. Истиннейшее всегда было известно очень немногим. Так, если некоторые придерживаются о хлебе причащения другого мнения, отличного от принятого, то они, скорее всего, поступают так не из безрассудной смелости. Во всяком случае, я проверю по совету Моисея, чего, собственно, желает этот огонь [ср. ИсхЗ,3].<288>

 

Однако перед моим Богом и Господом Иисусом Христом и всеми его творениями я откровенно признаю, что считаю смысл слов Христа, который я выскажу теперь, более правильным, чем другой, которого мы придерживались доныне. Тем не менее я не прибегну к рискованым утверждениям. А если кто-либо приведет мнение, более ясное и более соответствующее вере, то я приму его с большой благодарностью. Это я обещаю.

Я уже говорил, что ложное понимание слов Христа "Это Моя плоть" и т.д. повинно в том, что мы считаем - что непозволительно - съедобной физическую и чувственно воспринимаемую плоть Христа. Если бы мы обдумали смысл слов о назначении причастия с помощью Священного Писания - вместо того, чтобы понимать их следуя указам самых корыстолюбивых людей, - то никогда бы столь опрометчиво не столкнулись с таким количеством бесе мысленных вопросов. [-280-] Слова "Это Моя плоть" не могут обсуждаться грязными устами, но сперва мы должны со всех сторон рассмотреть Писание и отметить, какое значение они могут иметь, а какое - нет.

 

Один пример из другого контекста. Среди нас есть люди, приписывающие делам то, что подобает единственно милости Бога. Они делают это ссылаясь на Писание. В Писании мы находим столько же свидетельств, приписывающих делам то, что принадлежит к милости Бога, сколько и приписывающих все единственно милости Бога. Какая же из двух точек зрения должна считаться правильной? Та, которую требует вера. Но вера гласит: дело Бога - мы, из Него мы дышим, в Нем мы передвигаемся и существуем [ср. Деян 17,28], к Нему мы стремимся; таким образом, все происходит от Него, мы суть бесполезные слуги, ни на что не способные [ср. Лк 17,10], а все наше умение происходит от Бога. Если мы имеем в виду эти мысли, то легко находим выход, когда наталкиваемся в Писании на место, подчеркивающее значение дел. Ибо тогда мы видим, что это милость и дружба Бога, признающие наши дела, которые вызывает все-таки Он сам и которые таким образом, не наши, но Его дела. И мы уверенно вдем через все Писание. Так же следовало бы продвигаться и в нашем вопросе. После того как Христос сказал евреям: "Плоть не пользует нимало" [Ин 6,63] - ибо в этом смысл греческих слов, - никто не может отважиться говорить о физической плоти, прежде всего потому, что и евреи совершенно явно находили физическую плоть неприемлемой и Христос своими словами согласился с их доводами [Ин 6,63]. Поэтому даже во сне никто не может утверждать, что в этом пункте заключено противоречие. Даже евреев не поразило ничего другое, чем полагание того, что следует вкушать физическую и видимую плоть. И этому их заблуждению противостоит Христос и объясняет:[-281-]"Плоть не пользует нимало, дух человеческий оживляется Духом Бога. Я высказал целительные слова, а именно: кто верит Мне, что Моя плоть и Моя кровь отданы за вас, тот будет иметь вечную жизнь. Эти слова кратки, но в них дышат небесная жизнь и небесный Дух" [ср. Ин 6].

 

Как же могли мы впасть в столь несостоятельный образ мыслей? Видно, мы владели таким сильнодействующим талисманом, который в состоянии легко разоблачить всю иллюзию человеческого волшебства. Либо не служат ли преградой вышеприведенные слова Христа, перепрыгнуть через которую чувство верующих ни намерено ни способно? Не являются ли слова Христа в Иоанне 6 правилом, с помощью которого действительно верующий в Бога человек ровняет все, что шероховато и неровно? Тем, кто ухватил суть, а именно: полагающимся на Христа, дано право стать сынами Бога [ср. Ин 1,12], а значит, они признают, что они уже сыны и наследники Бога благодаря одному и тому же Духу [ср. Рим 8,16-17] - как может лишиться самообладания, подобно евреям при словах "Это Моя плоть", тот, кто столь ясно слышит сказанное Христом: "Плоть не помогает ни в чем?"

 

Милостивейший и праведнейший Господь, если мы отказываемся от доверия к Тебе, то ввергни нас во тьму, чтобы мы вслепую щупали вокруг руками, как лишенные зрения в ясный день. Если бы наша вера была твердой, какой ей и следует быть, то она рассеяла бы эту тьму точно так, как рассеивает ночь зримое солнце. Сколь неисповедимы решения Твои [ср. Рим 11,33]! Ибо как подобало Твоей справедливости поражать нас, неверующих, такой слепотой, так подобает милости Твоей снова открыть нам глаза и поднять их к ясному свету - как делают это, по преданию, орлы со своими детенышами.(289) Как только мы заметили, что можем переносить свет, мы почувствовали также, что это Твое доброе дело. Ибо мы никогда не смогли бы открыть наши глаза свету собственными силами, если бы [-282-] Ты, Ты, призывающий еще не существующее к наличному существованию [ср. Рим 4,17], не вел нас Твоим чудесным светом [ср. 2 Петр 2,9].

 

Итак, упомянутые слова Христа "Плоть не пользует нимало" [Ин 6,63] приводят всякое понимание к повиновению Богу. Это означает: слова "Это Моя плоть" не должны и не могут пониматься в смысле физической плоти либо чувственно воспринимаемого тела. Именно это мы и показали. Следовательно, речь идет о том, чтобы установить, какой, собственно, смысл они должны иметь.

При этом не следует пропускать мимо ушей безрассудное и бессильное возражение, которое гласит: Почему мы требуем, чтобы слова "Это Моя плоть" истолковывались в свете положения " Плоть не пользует нимало "; скорее мы должны объяснять второе положение из первого.

 

В этой связи следует сказать: во-первых, слова Христа " Плоть не пользует нимало" столь ясны, что на основании контекста совершенно невозможно приписывать им аллегорический и символический смысл. Во-вторых, вера признает подлинным то значение, которое слова показывают не изнутри. Правдоподобно ли, чтобы Христос ввергал своих приверженцев в такую тьму, в которой Он не хотел оставлять и евреев? Христос — свет, Евангелие — свет. Допустимо ли, чтобы нас принуждали к таким вещам, от которых евреям было жутко и от которых их увел Христос [ср. Ин 6,52-59] ?

 

Наконец, органы чувств никогда не возбуждают столь непримиримого противоречия, как вера, если бы она осмелилась утверждать, что физическая плоть вкушается. Ибо никто не в силах уговорить чувства настаивать на том, что ощущают нечто такое, чего они безусловно не ощущают. Ибо в целом они лишь нехотя позволяют вере веровать в то, чего они сами не чувствуют, даже если при этом от них не требуется ничего такого, что противоречит их законам и их природе. Но в нашем случае они никогда не согласятся, ибо тут [-283-] фиктивная вера, выдвигающая утверждения о чувственно воспринимаемой плоти, вынуждает чувства против их воли к признанию того, что они, вопреки всему их способу существования, чувствуют нечто такое, чего они не чувствуют. И если ты принуждаешь их тиранически и силой к тому, чтобы они сказали "да" - недобровольно и под принуждением - тому, чего они не чувствуют, то они все-таки будут кричать вечное "Нет".

Но вернемся к теме. Как уже было сказано выше, мы должны установить, каков первоначальный смысл слов Христа "Это Моя плоть", поскольку они никак не могут иметь грубо-телесного смысла. Среди наших современников есть люди(290), объяснявшие, что в слове "это" необходимо усматривать символическое значение. Я хвалю веру этих людей, при условии, что она подлинна. Мы, бедные люди, судим по внешнему виду, а Бог смотрит на сердце [ср. 1 Цар 16,7]. Я и вправду хвалю их веру, не потому, что они не позволяют себе трактовать эти слова слишком неразумно, но потому, что они осознали невозможность подразумевать физическую плоть. Но страх перед Харибдой вынудил их столкнуться со Сциллой.(291) Однако сейчас я не хочу говорить об этом; это не относится к нашей теме.

 

Следовательно, читая у трех евангелистов и уапостола Павла: "Иисус взял хлеб и, после того, как Он выразил благодарность, преломил его и говорил: возьмите, ешьте, это Моя плоть," они утверждают, что здесь указано на чередование, поэтому указательное местоимение "это" подразумевает не хлеб, который Он взял, преломил и подал, а чувственно воспринимаемое тело самого Христа. Очевидно, их мнение таково - я прочел лишь одно-единственное тонкое сочиненьице,(292) - что Христос хотел показать ученикам: это Его тело - то, о котором так много предсказывали пророки, в частности, как это должно было произойти с Ним. Это воззрение могло бы сильно поддержать предсказанное Иисусом в Иоанне6,51: "Хлеб, [-284-] который Я отдам за жизнь мира." Ибо здесь могло бы быть сказано: "Смотрите, это то самое тело, о котором Я столь ясно недавно возвестил, что оно будет умерщвлено за жизнь мира. Теперь оно будет раздираться на алтаре. Но — прочь страх и нерешительность! Я здесь, Я сам представляю себя. И чтобы вы не впали в заблуждение, будучи Сыном Бога, быть может, Я не позволил бы умертвить Мое тело, но в мгновение ока, как это часто бывало у ангелов, превратить его в какое-то другое, чтобы вы не полагали в дерзком человеческом лукавстве, что Я вместо Моего тела предъявляю другое, — Я говорю вам искренне и ясно: это тело, которое вы видите перед собой, Я предам для спасения мира."

 

С вашего дружественного разрешения я хотел бы сказать, что я думаю и что более всего соответствует положению вещей. Когда мы слово "это" насильственно относим к Христу, весь обряд теряет смысл, а ведь он описан столь педантично и подробно, что было бы безбожно считать бесполезным такой точный способ выражения. "Иисус взял хлеб, благословил, поблагодарил, преломил его и дал ученикам со словами: "Примите и ядите, это Мое Тело должно предаваться за вас" [Мт 26,26; Мк 14,22; Лк 22,19; 1 Кор 11,23-24]. Что могло требовать подобной обстоятельности, к которой евангелисты прилагали такие старания, что до сегодняшнего дня, всякий раз, как мы слышим эти слова, мы имеем в виду самого Христа и полагаем, что видим все, о чем говорится. Для чего же понадобилась Христу, думаю я, подобная обстоятельность, если Он хотел сказать лишь то, что это Его тело, употребляя один оборот речи, находилось между молотом и наковальней? Или же, быть может, Он призывает учеников к тому, чтобы вкушать и далее, несмотря на то, что они уже поужинали, как людям, приглашенным в гости, чтобы смысл был следующим: "Будьте в хорошем расположении духа и ешьте весело? К чему же относится тогда: "Он благословил, [-285-] поблагодарил, преломил, дал."? Быть может они вкушали лишь постольку, поскольку Христос оделял их и подавал им? Следовательно, мы должны либо сохранить весь обряд и все слова, что совершенно против Бога, либо ясно признать, что то, что дал Христос так заботливо и величественно, было символическим телом.

Этому не противоречит то, что "хлеб" в греческом и латинском - мужского рода, а тело - среднего.(293) Ибо подобный оборот речи можно встретить во всех языках, когда речь идет о переходе от продукта к материалу. К примеру: возьми этот бокал; ибо среди царской посуды это - чистейшее золото. Смотри, тут "бокал" -слово мужского рода - означает продукт, а золото - материал. Ведь бокал - продукт мастерства, а золото — материал, из которого он сделан. Следовательно, так можно переходить от продукта к материалу, и лишь так можно правильно оценить стоимость обеих вещей.

 

Если бы мы хотели попустительствовать болезни буквоедства, то должны были сделать вывод: этот довод о переходе продукта к материалу скорее служит оружием старому учению о причастии, нежели ослабляет его. Ибо плотоядные чревоугодники скажут: "Смотри, здесь происходит переход от продукта, т.е. от хлеба, к материалу, т.е. к телу, и получается следующий смысл: этот хлеб в плане материала есть тело самого Христа. На самом деле этот вывод обманчив. Я упоминаю его только для того, чтобы предупредить других, могущих сделать его. Ибо распространенные обороты речи переходят от произведения искусства к материалу, за который взялась рука ремесленника, чтобы стать с ним деятельной. Следовательно, в нашем случае правомерно было бы переходить от хлеба к муке, и говорить: этот хлеб является мукой. - Этот ход мыслей достаточно хитроумен и более того — несерьезен. Я привел его не для того, чтобы придать ему значение, но лишь затем, чтобы показать, что подобная манера говорить действительно встречается в каждом языке. [-286-] Итак, очевидно, что доказательство, основанное на изменении рода, необоснованно.

 

В-третьих, когда Христос добавляет: "Сие творите в Мое воспоминание" [Лк 22,19, 1 Кор 11,24], что, спрашиваю я, должны делать ученики в Его воспоминание? Если ты отвечаешь: "вкушать", то я возражаю: как же быть со вставленными между ними словами: "Сие есть Плоть Моя"? Предшествующие им и следующие за ними действие и речь ясно указывают на то, что предлагаемое для вкушения есть тело Христа, пусть даже символическое, и то, что должно совершаться для воспоминания, есть основание для вкушения - не кажется ли тогда насильственным, спрашиваю я, перенос этих стоящих посередине слов в другое место? По-видимому, да. Нельзя учинять подобное насилие над словами, даже если вера не сомневается в их смысле.

Следовательно, вся трудность заключена не в указательном местоимении "это", но в слове, по числу букв не превосходящем его, а именно, в слове "есть".(294) Ибо это слово встречается в Священном Писании не только в одном месте как и "означает". Я знаю, что когда-то Уик-лиф(295) и уЖе в наши дНИ вальденсы(296) придерживаются мнения, что "есть" здесь стоит вместо "означает", однако я еще не видел их доказательства в печатном виде. Ведь нельзя исключить, что они думают правильно, но свои верные мысли защищают неправильно. Это может быть причиной того, почему их взгляд был осужден как безбожный. Я сам милостью Божией сражался во многих битвах со многими противниками по поводу смысла Писания, исходя из того, что многие мыслили правильно, но их дело оказывалось безуспешным и плоды его доставались другим, потому что они не могли доказать надлежащим образом свои верные мысли. Итак, чтобы мне не подвергаться обвинениям: "Он виклифианец, вальденс, еретик!", я приведу прежде всего те места Писания, в которых "есть" бесспорно имеет смысл [-287-] "означает". После этого я ясно докажу, что и в нашем месте, "Сие есть Моя Плоть" "есть" должно пониматься как "означает".

Сейчас я приведу прежде всего вышеупомянутые свидетельства Писания.

 

В Бытии 41,26 Иосиф так толкует сны фараона: "Семь коров хороших и семь полных колосьев суть семь урожайных годов; оба сна имеют одно и то же значение." Вдумайтесь, являются ли семь тучных коров семью годами? Никоим образом, коровы, приснившиеся фараону, возвещали о семи урожайных годах. Только глупец может отрицать это. Вне всякого сомнения, "Они суть" здесь стоит вместо "они означают". Равным образом, после этого говорится [Быт 41,27]: "И семь коров тощих и худых, вышедших после тех, и семь колосьев тощих и иссушенных восточным ветром - это суть семь лет наступающего голода." Здесь снова стоит "быть" вместо "означать".

 

Теперь перейдем к Новому Завету. В 8 главе Луки Христос в притче об упавшем на землю семени указывает на различные способы восприятия людьми Слова Божия. Когда ученики не поняли этого и спросили, что Он хотел выразить этой притчей, Он сказал: "Семя - о котором они уже многое слышали - есть Слово Божие" [Лк 8,11 ]. Но поскольку никакое семя не является Словом Божиим, этим словом "семя" Он указывал на Слово Божие. Итак, здесь опять стоит "есть" вместо "означает". Вскоре после этого читаем: "А упавшее в терние, это суть те..." [Лк 8,14]. Это означает: "То, о чем Я сказал, что оно упало в терние, означает тех..." И аналогично вскоре: "А упавшее на добрую землю, это суть те..." [Лк 8,15]. Означает: "Семя, о котором Я сказал, что оно упало на добрую почву, означает тех."

Таким же образом в Матфее 13,1 -23 в той же самой притче "есть" стоит вместо "означает", хотя слог здесь несколько своеобразен. Там, где Христос поясняет притчу о посеянном вслед сорняке, Он говорит так: "Поле есть [-288-] мир" [Мт 13,38]. Несмотря на то, что поле не мир, в этой притче оно означает мир. Там же стоит: "Доброе семя, это сыны Царствия"; это означает: "Доброе семя означает и предсказывает сынов Царствия". Там же: "Плевелы - сыны лукавого", то есть: "это символ безбожников и злых духов." Там же [Мт 13, 39]: "Враг, посеявший их, есть диавол", то есть: "Он означает диавола." Там же: "Жатва есть кончина века, а жнецы суть ангелы"; здесь в обоих местах "есть" и "суть" употреблены вместо "означает" и "означают". По-моему, приведено достаточно примеров, доказывающих, что "есть" и родственные выражения употребляются в смысле "означает".

 

Ноя слышу, как некоторые достаточно грубо возражают: "Если мы таким образом будем приписывать первому, лучшему слову значение всего без исключения, то в Священном Писании не останется ничего цельного; ибо сим неверующим дается свобода извращать всякое слово по своему усмотрению." Стоит потрудиться для того, чтобы противостоять этому возражению в несколько более дружественной форме, чем та, в которой оно было приведено.

 

Вообще, как известно, нет такого слова, которое не вырывается при случае хотя бы один раз из своей естественной почвы и не пересаживается в чуждую, вследствие чего оно приобретает более высокое значение, по сравнению с тем, которое имело в родной почве - т.е. в своем первоначальном смысле. Это свойственно евреям больше, чем другим, как ясно видно из всех слов Христа, даже если они были записаны на иностранном языке.(297)

Возьми какое-нибудь "пренебрежительное" слово, например "навоз". В Луке 13,8 Христос характеризует крестьянина, заступающегося за бесплодное дерево и обещающего, что он внесет навоз в почву вокруг него. Как мог бы Он символизировать ласковее кроткого слугу Слова? Без сомнения, его задачей является [-289-] забота о слабых и их поручение Господу с усердной молитвой, для того, чтобы Он не судил их по их заслугам.

 

Или же возьми слово "камень". Когда Христос употребляет это слово как символ, [ср. Мт 21,42], оно на более почетном месте, чем недвижимый камень в поле или в строении. Так происходит и с глаголами. Не использует ли Павел слово "идти" в высоком смысле, когда говорит галатам: "Вы шли хорошо" [Гал 5,7] вместо "Ваш образ жизни был честным и старательным."? И когда наш Спаситель говорит: "Я есмь дверь" [Ин 10,9], является ли Он дверью? С точки зрения тех нетерпимых людей, которые не хотят признавать никакого изменения значения, Он должен был быть дверью. Но какой же? Деревянной, каменной, из слоновой кости или из роговой, как описали ее нам Плиний и Гомер? "Я есмь путь" [Ин 14,6],

"Я есмь лоза" [Ин 15,5], "Яесмьсвет" [Ин 8,12] и т.д. - эти обороты заставляют нас, хотим мы того или нет, придавать им переносное значение. Ибо является ли Он лозой? Нет, но Он держит Себя как лоза. Итак, не надо столь безрассудно кричать: "Берегитесь вы, граждане, это касается вас, вы лишаетесь вашего языка!", тогда как мы даже повседневный язык не можем использовать целесообразно, без метафор и металепсисов.(298) Это вера должна учить нас замечать, в каком смысле следует нам понимать каждое отдельное слово. Или же мы представляем себе Христа овечкой [ср. Ин 1,36] или агнцем [ср. Ин 21,15-17] или откормленным тельцом [ср. Лк 15,23], и тем самым делаем нечто такое, что совершенно недостойно как Христа, так и нас самих. Следовательно, когда Он говорит: "Я есмь лоза" [Ин 15,5], то Он говорит не что иное, как: "Я веду себя по отношению к своим, как лоза." Кто тут поднимет шум? Кто ж посетует на то, что здесь несправедливость?

 

[-290-] Так и в нашем месте - "Сие есть Моя Плоть" - следует обратиться за советом к вере. Если она требует, чтобы в этом предложении слово "есть" понималось в своем естественном значении, то следует безоглядно последовать за верой и не опасаться тех, кто из безбожия готов на все. Ибо как ни бушуют эти последние, они не могут вырвать правду из рук благочестивых. Но если вера не требует этого дословного смысла, как ясно было показано выше многими доводами и как устанавливается и ясно вытекает из одного-единственного высказывания -"Плоть не пользует нимало" [Ин 6,63], и это слово "есть" в нашем месте должно иметь просто другое значение, даже если необразованные и неверующие поднимают при этом крик.

Итак, по-моему, здесь слово "есть" стоит вместо "означает". Конечно, это не мое мнение, но вечного Бога. Ибо я не хвалюсь ничем "чего не совершил Христос через меня" Рим 15,18. Выше было показано, что вера, поскольку она исходит от невидимого Бога и направлена на невидимого Бога, является чем-то таким, что не должно иметь ничего общего с пятью чувствами. Во-вторых, было показано, что телесное и чувственно воспринимаемое никогда не может быть предметом веры.

Итак, когда я говорю, что по-моему слово "есть" в нашем месте должно пониматься так, то я говорю это ради некоторых слабых, а не потому что я боюсь, что мой взгляд может быть действительно поколеблен с помощью некоторых мест Писания. Либо мы должны отклонить положение "Плоть не пользует нимало," - ибо "скорее небо и земля прейдут, нежели одна черта из Слова Божия пропадет" [Лк 16,17], -либо это - единственный и простой смысл.

Отныне мы должны обращать внимание прежде всего на то, как подгоняется все друг к другу, когда мы воспринимаем "есть" в смысле [-291-] "означает". Если все действительно подходит друг к другу, то это одновременно доказывает, что и в нашем месте "есть" должно пониматься как " означает", что я хотел доказать во вторую очередь. Евангелист Лука, единственно которого из евангелистов я процитирую, говорит так [Лк 22,19]: "И после того, как Он взял хлеб, Он поблагодарил, преломил его, и дал им, и говорил: Это означает Мою Плоть, которая предается за вас, делайте это в память обо Мне."

 

Смотри, ты, верующая, но стесненная нелепыми мнениями душа, как все здесь связывается, ничего насильственно не удаляется, ничего не прибавляется, все подходит друг к другу, так что ты удивляешься, не всегда улавливая этот смысл. И ты удивляешься еще больше тому, что так преднамеренно разрывали это столь гармоничное строение речи. "Он взял хлеб, возблагодарил, преломил его, дал им и говорил". Смотри, нигде не зияет пустота. "Это

- а именно, то, что Я вам подаю для вкушения

— символ Моей предающейся за вас плоти, и то, что Я делаю сейчас, должны вы делать в будущем в Мое воспоминание." Не явно ли указывают эти слова: "Делайте это в память обо Мне" на то, что этот хлеб должен вкушаться для Его воспоминания?

Таким образом, причастие является воспоминанием смерти Христа, как называет Его Павел [1 Кор 11,24-25], а не отпущением грехов; ибо оно исходит единственно из смерти Христа. Ибо Он говорит: "То, что Я вам теперь велел есть и пить, должно послужить вам символом; это вы должны употреблять во время совместной трапезы, вспоминая обо Мне." После того, как Павел уже в связи с хлебом и напитком добавил: "Сие творите в Мое воспоминаие" [1 Кор 11,24-25], он выразил эту мысль, чтобы она действовала в полную силу, так: "Ибо всякий раз, когда вы едите хлеб сей -а именно тот хлеб, который является символом; ведь никто не называет его плотью - и пьете чашу сию, смерть Господню возвещаете, доколе Он придет" [1 Кор 11,26]. Что означает "возвещать смерть Господню?" Открыто объявлять ее, благодарить за нее, восхвалять ее, [-292-] как говорил и Петр в Первом Послании во второй главе: "дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный Свой свет" [1 Петр 2,9].

Следовательно, Павел напоминает нам, что это воспоминание о смерти Христа нужно отмечать до наступления конца мира, когда Христос возвратится и пойдет на суд с родом человеческим, и притом так, что мы возвещаем смерть Господа, т.е. открыто объявляем ее, восхваляем ее и благодарим за нее. Ведь оттого и назвали это греки евхаристией. "(299)

Теперь перейдем к словам о чаше; они еще более прояснят мой взгляд. Прежде всего следует напомнить о том, что "чаша" должна пониматься в смысле "напитка", "сосуд" употребляется вместо содержимого. Так, говорится: "Сия чаша есть новый завет в Моей Крови, которая за вас проливается..." [ Л к 22,20 ]. Я поясню подробности.

 

Чаша называется "этим Новым заветом". Мы знаем, что артикль "he" здесь означает "ist" ("есть"), точно так, как у евреев местоимения "hi" и "hu". Павел в 1 Кор 11,25 употребил как артикль, так и слово "есть": "Сия чаша есть [das] новый завет". Все же я перевел словосочетание просто как "этим", чтобы ни в коем случае не допустить ошибки и обломать острие всякой клеветы.(300) Как же обстоит дело теперь?

Является ли эта чаша Новым заветом? Да, она является им: истина требует этого. Но этот Новый завет имеет свою силу только в смерти и крови Христа, значит, смерть и кровь Христа -сам завет. Если чаша — завет, то отсюда следует, что эта чаша - подлинная и чувственно воспринимаемая кровь Христа; ибо эта кровь, пролитая за нас, освятила завет, сделала его нерушимым и действительным.

И здесь я должен отступить от великих мужей,(301)т.е. собственно не я, а дело. Ибо даже величайшие личные различия во мнениях не имеют значения, [-293-] когда дело обстоит иначе. Следовательно, "завет" здесь употреблен в фигуральном смысле, вместо "знака или символа завета", так же, как называют служебные документы "свидетельствами", хотя они не дышат, не говорят, но суть знаки высказываний и поступков тех, кто когда-то дышал. Другой пример еще яснее: порой служебный документ именуется "заветом", как мы часто видим у Цицерона: "Завет был открыт и зачитан" и т.д. Но не документ был заветом, а заветом было имущество, завещанное с помощью документа. Ибо что за польза была бы в том, чтобы завещать документ? Скорее, в документе содержалось то, как следует распределять имущество между отдельными близкими родственниками покойного.

 

Так и в нашем месте смерть и кровь Христа образуют завет. Но документ, содержащий в себе порядок и совокупность завета, является этим таинством. По нему мы вспоминаем о благе, которое приобрели для нас смерть Христа и Его пролитая кровь. Вкушая эти блага, мы благодарим Господа за завет, данный Им нам по своей милости.

Завет раскрывается и читается вслух тогда, когда возвещается смерть Христа; завещание раздается тогда, когда каждый полагается на смерть Христа, ибо тогда происходит пользование наследством. А то, что эта чаша должна пониматься как символ подлинного завета, показывают сами слова Христа: "Эта чаша, новый завет - то есть знак и документ завета -есть в Моей крови." Он не говорит: "Эта чаша, которая является новым заветом, есть Моя кровь," но "Эта чаша есть новый завет в Моей крови." Но вещи, одна из которых существует в другой, различаются, как одна вещь от другой, они различны, как говорят схоласты, "реально". Тем не менее то, что различно реально, никогда не может быть одним и тем же. Ибо то, что вкладывается в другое, не является тем, во что оно вкладывается.

 

[-294-] Однако, почему говорят Лука [Лк 22,20]и Павел [1 Кор 11,35]: "Сия чаша есть новый завет в Моей крови," тогда как другие евангелисты - Матфей [Мт 26,28]и Марк [Мк 14,24] - говорили: "Сие есть Кровь Моя нового завета"? Это представляется странным различием. Ибо эти говорят о "крови завета", те - о "завете крови", о документе и знаке завета, имеющем свою силу в крови Христовой. Все это происходит не случайно. Лука и Павел писали позже, чем Матфей и Марк, поэтому их слова кое-чем поясняются. Они понимали, что предложение "Сия чаша есть кровь Моя" было слишком сухим для познавательной способности некоторых людей - несмотря на то, что оно, как говорит (о нем позже) Тертуллиан, правильно понималось древними христианами, - и считали, что не все понимают его правильно, а именно, следующим образом: "Сия чаша есть символ Моей крови, являющейся кровью нового завета." Это описание вытекает из выделенного местоимения "сия".(302) Оттого они придали предложению иную форму: "Сия чаша есть новый завет." Это означает: "Это чаша нового завета, силу которой новый завет имеет в Моей Крови"; ибо Матфей и Марк поставили в родительном падеже: "нового завета" - то, что Лука и Павел выразили в именительном: "новый завет." Следовательно, они сказали в переносном смысле - "новый завет" вместо: "чаша является символом нового завета." Точно так, как мы называем заветом документ, содержащий завещание, или как мы называем императором портрет, на котором изображен император. Таким образом чаша - символ нового завета. Это понимание впоследствии становится еще яснее, если правильно проанализировать артикли у всех четырех евангелистов; ибо даже если "he" и "to"(303) не суть важны сами по себе, они имеют все же определенное и твердое значение.

 

Ведь если относящиеся к чаше слова звучат как: "Эта чаша есть новый завет в Моей крови" и если [-295-] "в Моей крови" может иметь только смысл: "Завет имеет свою силу в Моей крови", то, очевидно, касающиеся хлеба слова должны пониматься схожим образом: "Это - а именно то, что Я велю вам вкусить, - символ или же означает Мою плоть, которая предается за вас." Впрочем, я не хочу, чтобы кто-нибудь был уязвлен обоими этими словесными изысканиями. Не они мои опоры, но единственно высказывание "Плоть не пользует нимало" [Ин 6,63]. Это высказывание достаточно сильно, чтобы убедить, что "есть" в предложении: "Сие есть Моя плоть" стоит вместо "означает" или же "есть символ", даже если этот смысл не может быть выведен из самого предложения.

Из послания Павла должно быть привлечено еще одно место, чтобы мы яснее поняли, как применяли это таинство ученики Христа во времена апостолов. В 1 Кор 10,16 читаем: "Чаша благословления - то есть щедрость и широта Бога, - которую благословляем - то есть: с которой мы благодарим - не есть ли приобщение к крови Христовой?" Это означает: "Когда мы вместе пьем из этой чаши, которую нам дал Христос как символ своей щедрости, разве не пьем только мы, те, кто совместно обладает кровью завета?" Итак, кто пьет здесь, тот раскрывается всем братьям как человек, принадлежащий ко множеству тех, кто полагается на кровь Христа. То, что это один-единственный и первоначальный смысл этих слов, ясно доказывают определенные, следующие вслед за этим замечания. "Хлеб, который преломляем - а именно, между собой - не есть ли приобщение тела Христова?" [ 1 Кор 10,16]. Это означает: "Когда мы преломляем между собой хлеб, не оглашаем ли взаимно мы все, те, кто суть тело Христа, что мы принадлежим к числу доверяющих Христу?" Отсюда следует замечание, которое показывает, что это - верный смысл и что "тело" здесь должно пониматься иначе, а именно - не в значении "символа тела", но в значении "церковь". Ибо Павел говорит: "Один хлеб [-296-] и мы многие одно тело, ибо все причащаемся от одяого хлеба" [ср. 1 Кор 10,17].

Мы ясно видим здесь и в одиннадцатой главе [ср. 1 Кор 11,17-34], что ко времени Павла практика этого таинства была следующей. Приверженцы Христа собирались и вначале ужинали вместе. Вместе с тем некоторые требовали, чтобы им подали нечто особое и изысканное, роскошное. Вследствие этого подвергались поношению и презрению те, кто не имел ничего подобного. Одни ели вовремя, другие запаздывали. Случалось так, что одна часть была уже сыта и дожидалась символического хлеба, в то время как другие ничего еще не съели, когда начали обносить символический хлеб и символическую чашу.

 

Поэтому и напоминает Павел, что они должны были поесть дома и не пренебрегать церковью, что есть собранием Бога [ср. 1 Кор 11,22]. То, что они должны были есть дома, согласно этому указанию, это был, естественно, повседневный ужин, а не символический хлеб и кровь. Если же они собирались так на символический ужин, чтобы хвалить и благодарить Бога, их призывали не есть без заранее обдуманного намерения; оттого он говорит: "Да ис пытает же себя человек..."[1 Кор 11,28]. Ибо кто вкушает от этого символа, тот показывает, что он член церкви Христовой. Поэтому нельзя вкушать после этого идоложертвенного мяса и находиться у стола тому [ср. 1 Кор 8,1-13 и 1 Кор 10,21], кто участвовал в символической трапезе Христа, — ибо в них метит Павел в этом месте [ 1 Кор 10],-ибо те, кто вкушает при символической трапезе, становятся одним телом и одним хлебом. А именно, одним телом и одним хлебом становятся все те, кто собрался с целью возвестить смерть Господа, вкусить символический хлеб и этим засвидетельствовать себя как тело Христово, то есть членами Его церкви, церкви, которая, имея общую веру и вкушая тот же самый символический хлеб, также является одним телом и одним [-297-] хлебом. Христос - что становится ясным отсюда - хотел накормить и напоить нас хлебом и вином, чтобы, как оба эти продукта питания соединяются в одно тело из бесчисленных зерен или мучных пылинок и виноградных ягод, и мы объединялись одной верой и в одно тело. По этой причине греки(304) дали новое имя - "synaxis"(305) - причастию, так как они соединялись в одно тело благодаря этому символу, как только они все собирались.

 

Места в Деяниях святых апостолов, имеющие темой преломление хлеба [ср. Деян: 2,42; 2,46; 20,7], говорят в пользу этой точки зрения, если они, как думают некоторые, должны пониматься как общность символического хлеба. Несомненно, первое упоминание преломления хлеба в Деян 2,42 должно пониматься как этот символический хлеб,когда говорится: "И они постоянно пребывали в учении Апостолов, в общении и преломлении хлеба и в молитвах." Ибо сразу после этого [ср. Деян 2,46] речь идет о хлебе, то есть о физической пище,, которую употребляют в частных домах. Из этого со всей ясностью вытекает, что апостолы употребляли этот хлеб так, как я сказал выше, о чем можно легко заключить из предшествующих и последующих предложений.

Нижеследующее более чем очевидно: обрезание и пасха, которые могли происходить без крови, были преобразованы в два этих новых действия,(306) приятных людям, Христом, приостановившим всю чужую кровь своей собственной с той целью, чтобы мы могли познавать, что ужас закона превратился в благодеяние милости. Закону, который освящался кровью животного, обязывались через кровь обрезания. Господу Христу, который освящал вечный союз своей собственной кровью [ср.Евр 13,20], мы обязываемся обливанием водой, чтобы мы

 

[-298-] могли познать, что пламя жертв животных было погашено кровью Христа.

Пасха была большим праздником воспоминания, во время которого они благодарили Господа за освобождение из египетского рабства. Но, чтобы не осталось никакого следа кровавого закона, Христос хотел, чтобы праздничное воспоминание о Нем самом начиналось с символического употребления пищи, очень любимой людьми, а именно, с хлеба и вина. Итак, в этом смысле крещение -наше обрезание, причастие — наша пасха, великий праздник воспоминания спасения.

Итак, религия, учившая нас, что употребление этого символического хлеба искупает грехи, является ложной; ибо единственно Христос искупает грехи своей смертью. Но Он был умерщвлен только один раз, как показывают Послание к Евреям [ср. Евр 7,27; 9,12; 9,26] и шестая глава Послания к Римлянам [Рим 6,10]. Но хотя Он был умерщвлен однажды, Он в состоянии очищать от грехов всех людей во веки веков.

Религия, учившая нас, что этот хлеб - дело и жертва, искупающие наши грехи ежедневным приношением во время богослужения, является ложной, как я многократно доказывал в других местах. Наиболее кратко я изложил свою точку зрения в сочинении против Иеронима Эмзе-ра.(171) Там я исчерпывающе ответил на вопрос в двух очень небольших главах, которые я хотел бы включить и сюда. Предварительное замечание, предпосланное там обеим главам, я равным образом поставлю сюда.

 

 

 

Второе, что я еще должен объяснить, состоит в следующем: паписты уклоняются от истины, уверяя, что при отправлении мессы они приносят Христа в жертву за грехи. Ибо как Он однажды принес себя в жертву на кресте, а затем вновь Отцу небесному, так Он заслужил и получил отпущение грехов и радость вечного блаженства, так что те, кто хвалится, что приносят Его Отцу, не могут отвергать и отрицать Христа чем-нибудь еще. Это я попытаюсь прояснить следующим образом.

Прежде всего я спрашиваю противников: Кто же принес в жертву Христа, человека, когда Он был распят на кресте? Они не могут ответить ничего, кроме того, что никто не приносил Его. но что Он сам принес себя. И именно об этом свидетельствовали пророки. Он сам и Его апостолы. "Он истязуем был, но страдал добровольно'' [Ис 53,76]. "Никто не отнимает жизни у Меня" и "Имею власть отдать ее, и власть имею опять принять ее" [Ин 10,8]. "Жизнь Мою полагаю за овец" [Ин 10,15]; и:

"Хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира" [Ин 6,51]; "Который Духом Своим принес Себя непорочного Богу" [Евр 9,14].

 

[~303~] Следовательно, если Христос не был принесен в жертву никем, кроме как самим собой, я спрашиваю, во-вторых, не свидетельствует ли это подлинное самообречение на смерть о некотором различии по сравнению с тем, что вкладывают в Его жертвопринесение паписты. Если они отвечают, что никакого различия нет, отсюда следует, что Христос страдает и терзается болью и сегодня; это означает, что Он, будучи принесен в жертву, должен умереть. Ибо в Послании к Евреям 2,14 сказано: "Дабы смертью лишить силы имеющего державу смерти, то есть дьявола". В Послании к Римлянам 5,10: "Мы примирились с Богом смертью Сына Его". "Где завещание, там необходимо, чтобы последовала смерть завещателя" [Евр 9,16], то есть: если кому-либо должно достаться завещанное по завещанию наследство, необходимо, чтобы тот, кто завещал, умер. Но наше завещание, или наследство, является милостивым прощением грехов, о чем говорится как у Иеремии 31,31-34, так и в Послании к Евреям 8,8-12. Поскольку наследство завещано нам божественной добротой, необходимо, чтобы умер Тот, благодаря Которому завещалась нам эта милость прощения грехов. Отсюда также следует: если паписты приносят Его в жертву теперь, то Христос умирает еще и сегодня. Ибо если приносят они, грехи отпускаются через это пожертвование; если отпускаются грехи, необходимо, чтобы смерть наступила. "Ибо без пролития крови не бывает прощения'' [Евр 9,22], и: "Что Он умер, то умер однажды для греха" [Рим 6,10]. Оттого, в общем и целом можно утверждать, что паписты убивают Христа, когда приносят Его в жертву для прощения грехов, как принес Он себя сам; ибо без смерти грехи не искупаются.

 

Но если существует различие между папистским принесением в жертву и тем, которым принес в жертву самого себя Христос, тогда я спрашиваю, в чем оно состоит. По старому обычаю они ответят, что различие состоит в том, [~304~] что Он принес себя в жертву реально, они же приносят Его теперь в жертву символически и что поэтому тогда было необходимо, чтобы Он умер, а теперь, поскольку принесение Его в жертву духовно, смерть не требуется. - Мы возражаем им: в таком сложном вопросе нельзя обходить стороной ни одно двусмысленное или темное выражение, чтобы не отклониться от истины, в особенности если мы не поняли смысл выражения. Оттого я спрашиваю: когда они говорят, что приносят Его в жертву духовно, что они понимают под этим выражением -"духовно"?

Может быть, они подразумевают свой собственный дух, так что смысл следующий: то, что мы приносим Христа в жертву духовно, означает: мы собираемся и вспоминаем в нашем духе и мы благодарим, что Христос был принесен в жертву за нас? Если они понимают это именно так, т.е. приносят Христа в жертву в своем духе, тогда их понимание вполне согласуется с нашим, но не с их собственным, притом более чем по трем причинам. Ибо они очень далеки от того, чтобы приносить Христа в жертву таким образом, в то время как принесли Ему в жертву самих себя - вначале своей верой, а теперь, очевидно, и в причастии.

 

Если под "духовным" они понимают Дух Христа, в следующем смысле: мы приносим Христа в жертву духовно, т.е. мы приносим Дух Христа, тогда этому противоречат слова Христа, выше уже процитированные нами: "Никто не отнимает Моейжизни у Меня..." [Ин 10,18]. То есть никто не имеет власти над Ним. Ибо Он сам принес себя в жертву посредством вечного Духа, то есть предал свое тело и свою душу смерти по желанию и повелению или совету вечного Духа. Но таким способом никто не в состоянии приносить Христа в жертву - кроме Него самого.

 

Однако, если они понимают "духовно" следующим образом: мы приносим в жертву настоящее тело Христа духовно, т.е. невыразимым образом, так что это настоящее, но не реальное или не естественное, хотя и по-своему [~305~] духовное тело, существующее неизвестным нам способом, - ибо они выражаются столь туманно, - тогда уж мы покажем, что они увязывают не что иное, как слова, которые, однако, не могут существовать. Несомненно, что тело Христа - подлинное тело, одно и то же тело до Его смерти и после воскресения, и притом по присущим ему свойствам и по количеству. Несмотря на то, что оно стало из смертного бессмертным, из живого организма духовной сущностью, т.е. чем-то божественным, чистым, неспособным страдать и во всем послушным своему духу, оно никогда не изменяется так или не переходит в дух так, чтобы не быть подлинным, естественным и реальным телом, правда до смерти уязвимым и подверженным порче, но после воскресения непреходящим, неуязвимым и крепким, и постоянно одним и тем же телом. Это понимаю я под подлинным телом, и я хотел бы знать, полагают ли они, что в жертву приносилось это подлинное тело, хоть и неким невыразимым образом. Они ответят: именно так! Поэтому я спрашиваю далее, как они осмеливаются называть этот способ невыразимым, если это не что иное, как первое подразделение всех вещей и субстанций, необходимое, чтобы отличать тело отдуха. Это различение столь обширно, что охватывает даже Бога, ангелов и все души. Ибо "Бог есть Дух" [Ин 4,24]. Следовательно, поскольку мы занимаемся вопросом, что это такое, а не - как это происходит, по их же собственным объяснениям, данным философам, прежде всего мы спрашиваем, что здесь приносится в жертву; и лишь затем мы спрашиваем о том, как приносится, не потому, что мы хотели бы потребовать отчета за дела Бога, но потому что они не дают правильного ответа о присущем качестве или субстанции, а посему мы покажем, что еще более неверно они отвечают на вопрос, как это происходит. Но чтобы эти софистические клубы тумана не оскорбляли Твое Величество, я ясно и открыто изложу то, что сказал по поводу этих бойцовых петухов.

 

Прежде всего я спрашиваю папистов о предмете: что вы приносите в жертву за грехи, отправляя мессу? Они ответят: [~306~] тело Христа. Я спрашиваю: быть может, подлинное и реальное тело? Они ответят: да. Я говорю: если вы приносите в жертву подлинное и реальное тело, то это имеет два совершенно нелепых следствия. Первое, вы притязаете на дело, подобающее единственно Сыну Божию. Ибо Он принес в жертву сам себя, как мы сказали раньше. Никто не может принести нечто большее, нежели самого себя. Священнослужители Ветхого Завета приносили в жертву животных, но эти последние были настолько ничтожнее самих священнослужителей, насколько животное ниже человека. Следовательно, для всякого наивысшая жертва - посвящение и подчинение самого себя Господу, то есть, посвящение Богу всей своей души и подчинение всей своей жизни и всех поступков Его власти. Поэтому и апостолы нигде не учат, что нам следует жертвовать чем-то иным, кроме самих себя [ср. Рим 12,1]. Следовательно, Христос приносится в жертву через себя самого. По этой причине первосвященник, наисвященнейший, является народу только один-единственный раз в году, чтобы показать, что единственно Христос смывает грехи [ср. Евр 9,7]. - Вторая нелепость: если вы приносите Христа в жертву за ваши грехи, тогда убиваете Его вы. Ибо грехи искупаются только смертью [ср. Евр 9,22]. И зерно пшеницы не приносит никакого плода, если оно не умерло [Ин 12,24]. Следовательно, не умерев, вы не порождаете никакого плода. Но если вы умираете, то вновь распинаете на кресте Христа, умершего лишь однажды и больше не могущего умереть, как правдиво и убедительно учит апостол в Посланиях к Римлянам и Евреям [ср. Рим 6,10 и Евр 9,28].

 

Ты видишь, благоразумнейший Король, в какие теснины и в какую безысходность повергают нас паписты в силу своей алчности, как на песчаной отмели Сирт7.

Единственно Христос может приносить себя в жертву. Приношение осуществляется только тогда, когда жертва умерщвляется. Грех искупается лишь тогда, когда приносится жертва, то есть когда жертвенное животное умерщвляется и с радостью принимается Богом. [—307—] Отсюда следует, что никто из людей не может приносить Христа как жертву - тем более паписты! Отсюда также следует: если бы они Его приносили в жертву, они убивали бы Христа. Но поскольку Христос больше не может умирать, постольку: даже если паписты охотно умерщвляли бы Христа, чтобы получить за это деньги, они все же не могут убивать Его. "Смерть уже не имеет над Ним власти" [Рим 6,9]. Но Твоему Величеству станет все это ясно, если я добавлю апостольские показания очевидца.

 

"Сей, будучи сияние славы и образ ипостаси Его и держа все словом силы Своей, совершил Собою очищение грехов наших" [Евр 1,3]. Тут Ты, лучший из королей, видишь, кому следовало быть тем, Кто искупил наши грехи. Он отблеск вечного солнца, т.е. высшего света, точное подобие, т.е. подобный облик и заместитель вечного Божества, то есть Его субстанция, существующая благодаря самой себе и всему дающая бытие. Он всемогущ, поскольку все повинуется Его повелению. Следовательно, не дерзость ли это, если мы, будучи людьми, утверждаем, что принесли Его в жертву за наши грехи, тогда как Он сам своим приношением искупил грехи? Там же в 5 главе [Евр 5,5]: "Так и Христос не Сам Себе присвоил славу быть первосвященником, но Тот, Кто сказал Ему: "Ты Сын Мой, Я ныне родил Тебя". Следовательно, не безбожие ли это и нечестивость по отношению к Богу, что человек делает себя первосвященником, тогда как даже Сын Божий не притязал на эту честь, но получил от Отца? Евр 7,26: "Таков и должен быть у нас Первосвященник: святой, непричастный злу, непорочный, отделенный от грешников и превознесенный выше небес..." Какое же творение осмелится притязать на то, чтобы гордиться своим первосвященничеством, если даже тот первосвященник, который смоет грехи, [—308—] должен был быть святым и непорочным? Там же [Евр 7,24-25]: "А Сей, как пребывающий вечно, имеет и священство непреходящее. Посему и может всегда спасать приходящих чрез Него к Богу, будучи всегда жив, чтобы ходатайствовать за них". Что же это как не глупость - назначать священника взамен того, кто не прекращает ни служить, ни жить? Христос вечный первосвященник, Он наш вечный Защитник перед Богом. Следовательно, зачем же мы создаем себе еще других защитников? Разве Христос умер? Разве Он бросил наше дело? Ты видишь, доблестный Король, что даже Христа отрицают назначающие себя священниками, настолько они дерзки перед Богом.

 

Там же [Евр 7,27]: "Этот наш Первосвященник не имеет нужды ежедневно, как те первосвященники, приносить жертвы сперва за свои грехи, потом за грехи народа; ибо Он совершил это (а именно - для народа) однажды, принеся в жертву Себя Самого". Христос был принесен в жертву один-единственный раз, как явствует из сказанного. Так откуда это дерзостное желание сделать то, что уже было совершено? Поскольку Тот, Кто один раз был принесен в жертву, завершил искупление грехов, и поскольку это искупление посредством Него длится вечно, тот, кто гордится тем, что хочет принести Его в жертву, поступает так же, как если бы кто-либо предпринял сотворение мира. Ибо мир существует вечно, поскольку он был создан однажды. Точно также вечно длится спасение, обретенное однажды благодаря Христу. Ибо дела Бога не таковы, как дела людей, которые рушатся, если не содержать их в исправности и не восстанавливать.

Там же, 8 глава [Евр 8,1-2]: "Главное же в том, о чем говорим, есть то: мы ищем такого Первосвященника, Который воссел одесную престола величия на небесах..." Следовательно, это верх самомнения - производить себя в первосвященники и в верховные священники, когда [~309~] единственно Тот наш первосвященник, Который сидит одесную Бога.

 

Там же, 9 глава [Евр 9,11-12]: "Но Христос, Первосвященник будущих благ, придя с большею и совершеннейшею скиниею, нерукотворенною, не такового устроения, и не с кровью козлов и тельцов, но со Своею Кровию, однажды вошел во святилище и приобрел вечное искупление". Никто не может притязать на службу Сына Божия, поскольку единственно Он принес в жертву собственную кровь. Следовательно, не наглая ли это похвальба, когда человек, который не в состоянии устоять перед грехом, гордится тем, что он может принести в жертву ту же самую кровь, которую Тот принес в жертву один-единственный раз, но столь совершенно и в избытке, что приобретенное вследствие этого избавление длится вечно? Бог, спасший и точно так же сотворивший, вечен.

Я приведу еще показание очевидца из этого послания,   в  котором  сказанное  нами проясняется как на картине. Евр 9,24-26: "Ибо Христос вошел не в рукотворенное святилище, по образу истинного устроенное, но в самое небо, чтобы предстать ныне за нас пред Лицо Божие, и не для того, чтобы многократно приносить Себя, как первосвященник входит во святилище каждогодно с чужою кровью; иначе надлежало бы Ему многократно страдать от начала мира; Он же однажды, к концу веков, явился для уничтожения греха жертвою Своею". Тут Ты видишь, как страдание с необходимостью требует принесения себя в жертву! Итак, можно ли сомневаться в том, что Христос умирает в то мгновение, когда Он приносится в жертву? Но поскольку Он мог умереть лишь однажды, Он мог приноситься в жертву только один-единственный раз. Однако, будучи принесенным в жертву однажды, Он очищает священных, т.е. определенных для вечной жизни навечно. Он должен сидеть на небе, чтобы быть в состоянии [—310—] примирить Отца с нами. Поэтому подлинная церковь Христа также называется церковью, ибо обладает всем и все получает благодаря Христу.

 

Однако, надо ли мне еще обременять Твое Величество дальнейшими речами, когда и так яснее солнца то, что никто не может принести Христа в жертву, кроме Него самого! Во-вторых, Его можно приносить в жертву только один-единственный раз. Ибо если бы Его принесение в жертву повторялось, то отсюда следовало бы, что Его однократной жертвы было недостаточно. В-третьих: если бы Он приносился в жертву, то Он страдал бы вновь. Оттого несомненно, что паписты и отрицают Христа, и лишают Его смысла.

Однако, поскольку теологи, которые понимали и излагали христианскую веру яснее и честнее, очень часто называют евхаристию (ибо название "месса" возникло лишь после Августина) жертвой, мне могли бы возразить: почему они назвали это жертвой, если это в действительности не жертва? Ибо они, по всеобщему мнению, были все же образованнее и честнее последующих теологов. - На это я отвечаю: чем ученее и богобоязненнее человек, тем меньше отступает он от истины, какими бы ни оказывались его слова. Ибо образование, как фонарь освещает и проясняет все, что было сказано. Религия запрещает принимать нечто чуждое истине на основании одной только видимости слов, но она наставляет себя саму по правилу святого Августина и говорит: если ты не понимаешь слов или не знаешь смысла слов Бога, это не может вызывать сомнения втом, что слова Бога существуют сами по себе во всех отношениях, так что даже если кажется, что в разных местах они имеют разный смысл, они все же не противоречат себе. Ведь если они кажутся нам на первый взгляд противоречивыми, это происходит оттого, что мы обманываемся либо по незнанию слов, либо по слабости веры. -Если древние называют это принесением в жертву, хотя это [-311~] не может быть подлинным и естественным пожертвованием, то в качестве советчика должна привлекаться прежде всего религия.

 

Религия, как, по-моему, достаточно было сказано, отрицает, что первосвященником может стать кто-либо иной, кроме Христа. Оттого даже сам великий папа - если бы мы пожелали разделить его самооценку — не может принести в жертву Христа. Поскольку это установлено на основании религии, теперь в продвижении вперед нам должно помочь языкознание. Оно справедливо говорит: Ерунда! Несомненно, втом, что предмет может получить свое имя от автора, от творца или в силу своего значения, нет ничего нового. Это явление ученые называют "метонимией", т.е. ниже-поименованием8.

Так, Павел говорит: "Доныне, когда они читают Моисея, покрывало лежит на сердце их" [2 Кор 3,15]. Здесь "Моисей" означает весь закон Торы, весь Ветхий Завет, и при том не по какой иной причине, кроме той, что Моисей сформулировал закон по повелению и по воле Бога. И как агнец, вкушавшийся во время вечери, назывался прохождением, хотя он лишь указывал на прохождение [ср. Исх 12,11], так и вечерняя трапеза называлась древними, выражавшимися со всей ученостью и почитанием священного предмета, жертвой не потому, что она была таковой, но потому, что она указывает на жертву, которую Христос принес сам и посредством которой сделал совершенными и искупил навеки вину тех, кто был освящен, т.е. избран Богом.

 

Но то, что мы сказали здесь, было бы ложью, если бы у Августина не было подобного же мнения в его письме №23 к Бонифацию: "Часто мы высказываемся так, что при приближении праздника Пасхи говорим, будто страсти Господни произойдут завтра или послезавтра, хотя Он пострадал много лет тому назад и, несмотря на то, что эта история страданий имела место лишь один-единственный раз. В день Господа, в воскресение, мы говорим: сегодня Господь воскрес, хотя прошло столько лет с тех пор, как Он воскрес. [—312—] Почему же никто не торопится обвинить нас во лжи, если мы говорим так? Потому что эти дни мы называем так по их подобию тем дням, когда это произошло, так что тем днем называется тот же самый день, не являющийся самим этим днем, но являющийся схожим с тем прошедшим днем. Оттого о праздновании таинства говорят, что в этот день происходит не то, что произошло в тот день, но давно. Не был ли Христос принесен в жертву самим собой один-единственный раз? Тем не менее, Он должен приноситься вжертву народом во время таинства, не только на всех праздниках Пасхи, но и всякий день? И тот, кто отвечает на вопрос так, что Он приносится в жертву, даже не лжет. Ибо если бы таинства не имели определенного сходства с теми вещами, таинствами которых они являются, то они вовсе не были бы таинствами. Однако на основании этого сходства они зачастую принимают имена самих предметов. Ибо как таинство тела Христа определенным образом является телом Христа, таинство крови Христа - кровью Христа, так и таинство веры является верой" и т.д.

Из этих слов Августина Твое Величество без всякого труда сделает вывод, что причастие называется жертвой или жертвоприношением точно так, как Пасха или страстная пятница называются страстями Господними. Поскольку эти дни символизируют и означают нечто подлинное, что однажды имело место, они принимают названия тех событий. Оттого несомненно, что паписты, когда мессу или причастие они делают подлинной жертвой, находятся на ложном пути, так как это лишь подобие и олицетворение жертвы. Точно так же несомненно, что глупы и невежественны те, кто полагает, будто таинства и большие праздники неправильно называются именами тех вещей, которые они обозначают, хотя сами они не суть эти вещи. Итак, [~313~] тем, что паписты хотят из знаков сделать предмет, они достигают лишь того, что выдают свою необразованность и невежество.

 

Я умалчиваю об остальных ошибках, которые они совершают во время мессы или, скорее, измышляют и изобретают с вводящей в заблуждение искусностью; вследствие этого они пополняют свою кассу и барышничают, что противно не только святости нашей религии, но и просто приличиям. Ибо кто из язычников был когда-либо настолько преисполнен грязного корыстолюбия, чтобы открыто втаптывать в грязь религию? Так, они обещают спасение душ из чистилища, несмотря на то, что не существует, как они мнят, ни чистилища, ни какой-либо жертвы, достигающей Бога - кроме той, которой Христос предал себя на алтаре креста и принес себя в жертву. Они говорят, что тело Христа могло бы освящаться неверующим также, как и верующим; месса осталась бы такой же действительной, независимо от того, отправляет ли ее преступный священник или богобоязненный и благочестивый; вообще, они говорят о теле Христа столь опрометчиво, что утверждают, будто оно вкушается во время причастия в том же объеме, в каком висело на кресте и лежало в могиле - и еще тысяча других вещей, добавляемых ими столь же необдуманно, сколь и нагло. И при этом они говорят, будто мы еретики, поскольку не соглашаемся с их полнейшим слабоумием. Они измышляют невероятные враки, с помощью которых хотят сделать наше учение сомнительным в глазах тех, кого достигает их зов, как если бы мы оспаривали, что Христос присутствовал при тайной вечере, как если бы мы отрицали Его всемогущество, Его слова и другое в том же духе. Но Ты, о добрейший Король, узнай в немногих словах наше истинное мнение о теле Христа и о том, как Он присутствовал на тайной вечери.

 

Мы верим, что Христос действительно присутствовал на тайной вечери; значит, мы даже не полагаем, что то, где не присутствует Христос, может быть причастием. Подтверждение этому: [~314~] "Ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них" [Мт 18,20]. Во сколько же раз больше присутствует Он тут, если для Него собирается вся церковь! Но то, что Его тело вкушается в том объеме, как говорят наши противники, - далеко от истины и от сущности веры. От истины, поскольку Он сам говорит: "Я уже не в мире" [Ин 17,11] и "Плоть не пользует нимало" [Ин 6,63], а именно в еде, так, как полагали тогда евреи, а сегодня — паписты, что она должна была бы вкушаться. Но это противоречит сущности веры, потому что вера (под ней я подразумеваю возвышенную и подлинную веру) заключает в себе любовь к ближнему и страх Божий, или почитание и благоговение. Эта богобоязненность страшится плотской и грубой еды так же, как любой человек ужаснулся бы съедению своего собственного любимого сына.

Это подтверждается: сотник, чью веру проповедует Христос как более высокую, чем вера израильтян [ср. Лк 7,9], говорит Ему с доверчивым благоговением: "Господи! Я недостоин, чтобы Ты вошел под кров мой" [Лк 7,6]. Но Петр, которого Иисус призвал во время рыбной ловли, ушел от Него, объятый страхом, он ужаснулся от того же самого благоговения перед телесным и явным присутствием Христа [ср. Лк5,8-9].

Поэтому несомненно, что как дух, так и вера, т.е. истина, являющаяся единственным светом духа, а также богобоязненность, с помощью которой мы понимаем, почитаем и любим Бога, ужасаются перед столь грубым вкушением, когда капернаиты9 и паписты утверждают, что они вкушают тело Христа. Ибо если капернаиты говорили: "Как Он может дать нам в пищу Свою плоть?" и "Не Иисус ли это, сын Иосифов?" [Ин 6,42], — по мнению Августина, они полагали, что им предлагают тело для еды так, как можно получить мясо с прилавка мясника, а именно, в том виде, в каком Он находился перед ними.

 

[-315-] со своей наружностью и фигурой. Но не это ли подтверждают паписты, когда они говорят, что Он вкушается в том же объеме, в каком Он висел на кресте и лежал в могиле? Дух и истина возмущаются подобным вкушением, однако богобоязненность и вера уважают и почитают Христа слишком свято, чтобы жаждать Его плоти таким образом.

 

Оттого мы добавляем, что при причастии тело Христа вкушается не столь плотски и грубо, как ложно утверждают паписты, но мы полагаем, что подлинная плоть Христа вкушается при причащении богобоязненной, верующей и священной душой сакраментально и духовно, как истолковал это и святой Златоуст10. — Это краткий итог нашего, или, лучше сказать, не нашего, но мнения самой истины в этом спорном вопросе.

Я хочу добавить еще дословный текст богослужения, используемый нами во время праздника причащения, для того, чтобы Твое Величество увидело, что мы не изменяем слов Христа, не искажаем, не увечим извращенным смыслом, но что при причащеции мы сохраняем точно то, что следовало бы сохранить и при мессе. Это - молитва, хвала, вероучение, причастие церкви или духовное и сакраментальное вкушение тела Христа верующими. С другой стороны, мы пропускаем все, что не было установлено Христом, к примеру, жертву для живых и для мертвых, для прощения грехов и все дальнейшее, что отстаивают паписты столь же безбожно, сколь и невежественно.

 

Ульрих Цвингли - Богословские труды