Бачинин - Апокалиптические знаки постсекулярности

 

Те, кто возлагают надежды на постсекулярные времена и считают, что следом за исторической кончиной секуляризма произойдёт массовый возврат народов на оставленные в далёком прошлом позиции христианской духовности, глубоко заблуждаются. Наш падший мир, лежащий во зле, не слишком склонен к благим попятно-возвратным движениям. Да и народы, составляющие человечество, мало похожи на благоразумных субъектов, уверенно отличающих свет от тьмы и твёрдо разумеющих, где добро, а где зло. Они, скорее, напоминают стада взбесившихся свиней, лишившихся инстинкта самосохранения и несущихся к обрыву, навстречу гибели (Лк.8,32-36).

 

В нынешнем постсекулярном состоянии нет и намёка на возможность ренессансных метаморфоз. Нигде не видно признаков намечающегося духовного возрождения. Своеобразие постсекулярности в ином - в сочетании двух глобальных гиперинфляций.  На гиперинфляцию христианских ценностей накладывается гиперинфляция всех практик и стратегий секуляризма, который уже давно израсходовал  свой не слишком большой конструктивный ресурс и успел превратиться в инструмент саморазрушения мировой цивилизации.

 

Совершающаяся на наших глазах историческая встреча двух реальностей - великой христианской депрессии и кончины секуляризма - вряд ли принесёт добрые плоды. Перемножение культурно-исторического минуса и культурно-исторического плюса даст, похоже, всё-таки итоговый минус. Финальный результат начавшегося «синтеза» двух гиперинфляций может оказаться  подобен взрыву вакуумной сверхбомбы: ускоренно расширяющееся пространство духовной пустоты, смерч тотального духовного опустошения способны обернуться каскадом локальных духовных сверхкатастроф и их слиянием в глобальную гипер-аномию.

 

Недвусмысленные знаки приближения этого сверхкатаклизма все уже заметили, назвав их совокупность игривым словцом «постмодерность». Правда, далеко не все понимают истинную природу вздымающегося духовного коллапса, не все осознают масштабы таящейся в нём угрозы. 

 

За обрушением всех классических и прежде всего библейских смыслов, ценностей и норм надвигается распад базовых нравственно-этических связей на всех уровнях  коммуникаций – от семейно-бытовых до международно-правовых. Превращается в осязаемую явь кошмар Раскольникова: «Ему грезилось в болезни, будто весь мир осужден в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве, идущей из глубины Азии на Европу. Все должны были погибнуть, кроме некоторых, весьма немногих, избранных. Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одаренные умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали зараженные. Никогда не считали непоколебимее своих приговоров, своих научных выводов, своих нравственных убеждений и верований. Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали. Все были в тревоге и не понимали друг друга, всякий думал, что в нем в одном и заключается истина, и мучился, глядя на других, бил себя в грудь, плакал и ломал себе руки. Не знали, кого и как судить, не могли согласиться, что считать злом, что добром. Не знали, кого обвинять, кого оправдывать. Люди убивали друг друга в какой-то бессмысленной злобе. Собирались друг на друга целыми армиями, но армии, уже в походе, вдруг начинали сами терзать себя, ряды расстраивались, воины бросались друг на друга, кололись и резались, кусали и ели друг друга. В городах целый день били в набат: созывали всех, но кто и для чего зовет, никто не знал того, а все были в тревоге. Оставили самые обыкновенные ремесла, потому что всякий предлагал свои мысли, свои поправки, и не могли согласиться; остановилось земледелие. Кое-где люди сбегались в кучи, соглашались вместе на что-нибудь, клялись не расставаться, — но тотчас же начинали что-нибудь совершенно другое, чем сейчас же сами предполагали, начинали обвинять друг друга, дрались и резались. Начались пожары, начался голод. Все и всё погибало. Язва росла и подвигалась дальше и дальше».

 

О чём это? О массовых безумиях ХХ века? О коллективных сумасшествиях 2О14-2016 годов? И что будет дальше? Не станет ли прямым продолжением сбывшегося раскольниковского кошмара исполнение пророчеств Иоанна Богослова о снятии семи печатей? Мы этого не знаем. Но если реализовалась упреждающая фантасмагория Достоевского, то кто даст гарантии того, что после этой увертюры не начнут сбываться пророчества Книги Апокалипсиса?

 

Достоевский – не фантаст, а чрезвычайно проницательный реалист-провидец. То, что выглядело в глазах современников писателя всего лишь личным бредом больного сибирского каторжника, на наших глазах превратилось в образчик невероятно точного, почти документального прозрения. Хотим мы того или нет, но приходится признать, что у Достоевского совершенно точно, предельно реалистично описано духовное состояние русско-околорусского мира начала XXI века.

 

Но существует ещё больший, совершенно абсолютный  реалист-провидец – Господь Бог.  Его пророчества сбывались, сбываются и будут сбываться от первого до последнего слова. Сомневаться в этом не приходится.  Потому, помня об этом и интересуясь прогнозом на будущее, прежде всего заглянем в последнюю библейскую книгу – Апокалипсис. В ней – главное. А всё остальное – суета сует и всяческая суета…

 

---

В.А. Бачинин

Пост-скриптум к

«Апокалиптическим знакам постсекулярности»

 

После обнародования статьи «Апокалиптические знаки постсекулярности» ко мне обратился с вопросами один секулярный интеллектуал. Он недоумевал: «И что же делать, увидев в постмодерности знаки грядущего коллапса? Можно обернуться назад - к модерности/секулярности как к меньшему злу. Или попытаться как-то укрепиться в постмодерости, сложить какое-то новое основание (новое слово) из ее знаков. Что лучше (хуже)? Мне ближе второй вариант: возвращаться в "Новое время" я не хочу (а отступить к "до-модерности", к до-секулярному сознанию, едва ли возможно)».

 

В этом мини-тексте три сценария личного поведения, представленные во временнОм ракурсе. Но я предлагаю посмотреть на происходящее в свете не временнЫх, а пространственных, топологических метафор. Получается следующая картина.

Христианство (не всё, конечно, а лучшее, что в нём есть) всегда движется ввысь, устремляется к абсолютам. Оно, разумеется, – не Вавилонская башня, а лестница, соединяющая землю с небесами, человека с Богом. 

Нацеленная против него секуляризация эпохи модерности двигалась в противоположном направлении, т.е. как бы сверху вниз, осуществляя постепенный демонтаж лестницы, воздвигнутой христианством, разобрав, расчленив и ликвидировав большинство духовных структур, обеспечивающих взаимодействие человека с трансцендентной реальностью. Не пощадила она и Бога.

 

Нынешняя постсекулярность – это, в сущности, ситуация завершение процесса демонтажа, приход к  состоянию былого нулевого цикла, окончательная зачистка оголившегося духовного пространства. По крайней мере, так это выглядит в глазах обладателей секулярного сознания. Им, разумеется, невдомёк, что полный демонтаж в данном случае невозможен, что любая зачистка тщетна, бесполезна, бессильна по отношению к христианскому остатку, который будет продолжать существовать, устоит и спасётся, несмотря ни на что (Рим.9,27).

 

Однако за пределами этого остатка всё будет выглядеть весьма печально. И даже в самом христианстве, среди христиан, в христианских церквах окажется слишком много тех, кто не выдержит экзамена и в остаток не будет зачислен.

Не вошедшим помешает одолевшее их катастрофическое состояние духовной слабости и никчемности. Уже сегодня повсеместно наблюдается массовый тип  постсекулярных христиан,  у которых нет духовных сил на повторный рывок ввысь, да и современные обстоятельства, господствующие массовые тренды жестко препятствуют регенерации этих сил. Я уже не говорю о постсекулярных агностиках, атеистах, язычниках и прочей внехристианской публике. Единственное движение, которое им доступно, - это горизонтальная экспансия,  распространение вширь всего того материального, естественного, телесно-плотского, что в них есть и требует жизненных пространств.

 

Их дух возвратился в зачаточное состояние, перестал выполнять ориентационные функции, которые в результате перешли к здравому смыслу. Однако ничего хорошего из этого не вышло, поскольку такая миссия здравому смыслу не по плечу. Он - вариант рассудка без веры, адаптированный к повседневному, кухонному употреблению и не выдерживает больших духовных, нравственных, интеллектуальных, экзистенциальных нагрузок. Потому в наших условиях его собственные структуры стали деформироваться, так что чувственный и ментальный материал, впечатления и соображения, пропускаемые через них, начали также искажаться, приобретать признаки абсурдности, безумности, химеричности. Искусство, философия, наука, политика стали заполняться этими химерами. Так пришло время полномасштабной и всепроникающей постмодерности-постсекулярности-гибридности-химеричности.

 

Пребывать своим «я», умом, душой, всей своей личностью внутри этого планетарного агрегата, этой глобальной сверх-химеры, как предлагает мой «совопросник», - дело неблагодарное и опасное для духовного здоровья. Его внутреннему «я» каждодневно будут наноситься травмы, несовместимые с нормальной, полноценной духовной жизнью. И эта персональная травматика, рано или поздно, обернётся летальным исходом: с личной духовной жизнью, поисками смысла жизни, попытками богоискательства будет покончено. Беспощадная сила тренда постсекулярного абсурда будет ломить и сломит хилую солому здравого смысла. Как избежать этой угрозы и не дать себя проглотить этому тотальному мороку? У меня есть ответ, но не знаю, устроит ли он моего собеседника.

 

Дело в том, что в перспективе итог всех происходящих метаморфоз и обострений должен быть вполне библейским: внехристианская человеческая масса, разъеденная вконец постсекулярным безумием, погибнет безвозвратно, а христианский остаток из тех, кто устоит, не соблазнится, не продастся и не сломается, спасется. От нас скрыты времена и сроки финала, но суть его не скрыта.

Мне жаль моего «совопросника». Я ему искренне сочувствую, поскольку перечисленные им три варианта реагирующего поведения несостоятельны. И жаль, что тот ответ, который я ему предложу, судя по всему, имеет мало шансов быть услышанным и принятым. Тем более, что никакой сногсшибательной новизны в нём нет. Он прост как дважды два. Но он и истинен, как дважды два. И неопровержим, как дважды два: «Веруй в Господа Иисуса Христа, и спасешься ты и весь дом твой» (Деян.16,31).