Бачинин - Девиантная теология «смерти» Бога как авантюра интеллектуального вандализма

Новые статьи

---

Владислав Бачинин - Девиантная теология «смерти» Бога как авантюра  интеллектуального вандализма

 

Если бы легендарному доктору Фаусту, современнику Мартина Лютера, чернокнижнику и богоборцу, довелось дожить до наших времен, и он пожелал бы создать свою собственную теологию, то, скорее всего, на свет явилась бы теоретическая конструкция как две капли воды похожая на возникшую в середине 1960-х гг. теологию «смерти» Бога, называемую одновременно радикальной и негативной теологией. Она оказалась выстроена в  полном соответствии с духом фаустовской трансгрессии и фаустовско-мефистофелевского ресентимента. Её главная цель заключалась в том, чтобы придать постмодернистскому дискурсу повышенную деструктивную действенность. Для этого требовалось активировать ниспровергательский запал идеи «смерти» Бога. И это было проделано в полном соответствии с ницшевским принципом домино - «подтолкни падающего». Всё, что еще сохранялось от пятивековой классики модерности, должно было окончательно обрушиться под антигуманитарным натиском негативной теологии.

 

Её создатели, Уильям Гамильтон и Томас Альтицер, вместе с рядом примкнувших к ним теологов, решили организовать нечто вроде богословского перфоманса, разыгрывающего сцену исполнения приговора, вынесенного Богу-Отцу в заключительной части мирового судебного процесса над Ним. Их манили люциферические лавры знаменитых богоборцев прошлого. При этом богословские радикалы пошли гораздо дальше своих предшественников и уже не пытались адаптировать классическое христианство к духовному уровню секулярного человека. Они пожелали полной зачистки теологического пространства от всего библейско-христианского опыта. Их не смущало то, что им совершенно нечего противопоставить этому опыту, что их собственный духовный багаж непомерно скуден, не располагает запасами альтернативных ценностей и смыслов, что после такой зачистки останется зияющая пустота. Они разыграли свой теологический спектакль, больше похожий на спецоперацию по ликвидации тринитарного богословия, по кардинальной переоценке личности Бога-Отца и по ревизии ключевых основоположений христианства. 

 

Главные положения негативной «теологии» свелись к нескольким тезисам. Вот они, вместе с их сутью.

 

1.Отрицание трансцендентной реальности.

Сверхъестественная, запредельная, трансцендентная реальность не фиксируется органами чувств, не обладает достоверностью и потому не может считаться существующей. Сама идея трансцендентного неприемлема для современного человека, который, будучи реалистом, материалистом, эмпириком и прагматиком, обязан исключить её из своей мироаоззренческой сферы. Вместе с нею «за скобки» бытия должен быть вынесен и трансцендентный Бог-Отец.  Замкнутый на Себе, пребывающий в состоянии отчуждения от человека, Он абсолютно чужд нуждам людей и потому Его отсутствие, т.е. «смерть» не способны вызвать у большинства из них чувств печали. Реликты старой веры в потустороннего Бога отрывают христиан от реалий своего времени, а этого не должно быть.  Трезвое же понимание того, что Богу предназначено умереть, как и всему на свете, свидетельствует о рациональном здравомыслии.

Поскольку трансцендентность обычно отождествляется с божественностью, то Бог-Сын, Иисус Христос также подлежит лишению трансцендентного статуса вместе с бессмертием и должен рассматриваться как умерший Сын Человеческий.

 

2.Идея самоуничтожения Бога-Отца в воплощенном Боге-Сыне.

В воплощенном Христе ветхозаветный Бог совершил сошествие из трансцендентности в профанность, растворился в мирском и перестал существовать в своем прежнем качестве. Он опустошил себя, лишился своей изначальной жизненной силы, обратился в безжизненное ничто. Т. Альтицер с явным удовольствием пишет: «Современный христианин может провозгласить благую весть о смерти Бога и говорить с радостью об окончательном завершении самоуничтожения Бога»[1].

Для чего радикалам потребовалась  идея самоуничтожения Бога? В своё время Ницше утверждал, что «мы убили Бога». Но радикалы не пожелали брать на себя ответственность за богоубийство и даже более того - захотели вообще снять вину  с человека и возложить её на Бога-Отца. Так возникла абсурдная мысль о Его самоубийстве: мол, на кресте вместе с Богом-Сыном добровольно умер и Бог-Отец. Эта двойная смерть, будто бы, освободила людей от пустоты и мрака бесчеловечной трансцендентности. И хотя она одновременно погрузила их в духовную пустоту и мрак обезбоженной земной жизни, этого не следует страшиться. Самоубийство Бога-Отца, умершего во Христе, - это всего лишь продолжение страданий Бога-Сына.

Негативная теология расценивает  признание   добровольной смерти Бога-Отца в Боге-Сыне как  акт «здравого мышления» и даже как проявление духовной отваги. 

 

3. Идея несовместимости человеческой свободы с тиранией самовластного Бога-Отца.

«Нерелигиозный христианин», признающий смерть Бога-Отца несравнимо свободнее тех, кто продолжают относиться к Христу, Благой Вести, Новому Завету с прежней верой. Обнаруживая дефицит здравомыслия, они платят за это отрывом от реальности.

«Смерть» Бога-Отца открывает перед человеком беспрецедентные, не доступные прежде просторы свободы. При этом радикальных квазитеологов не смущает, что они всего лишь воспроизводят старый карамазовский тезис о том, что если Бога нет, то всё позволено, вплоть до антропофагии.

 

свое время классики протестантской теологии Мартин Лютер и Жан Кальвин, а ближе к нам Карл Барт писали ярко и сочно.  Делали они это не ради красот риторики, а в соответствии с пониманием того, что точное, меткое литературное слово способно проникать гораздо дальше мозга, задевать и волновать чувства, касаться  сердца и заставлять его биться быстрее.  Именно таково библейское Слово, которое входит в человека, не только в его мозг, но и душу, сокрушает нечистую совесть, разрывает на части сердце или, напротив, возрождает его к новой жизни.

 

Не таков, однако, язык радикальных «теологов». Их довольно корявая стилистика заставляет  слова лишь на короткое время прицепляться к сознанию, подобно колючкам чертополоха. Но они столь чужеродны для неповрежденного атеизмом разума, что их, а вместе с ними и всю лжетеологию «смерти» Бога, хочется немедленно отбросить далеко в сторону и более не вспоминать.

 

Теоретики «смерти» Бога фактически двигались по следам Ницше, восхищались диогеновской бесцеремонностью его «Весёлой науки», восторгались интеллектуальной дерзостью этого летящего в пропасть рассудка, бравировавшего своим инфернальным полетом и приглашавшего всех желающих присоединяться, чтобы обрести запредельный опыт приобщения к мировому злу. Решившиеся на аналогичную интеллектуальную авантюру, но лишенные философско-поэтических дарований  гениального безумца, они не смогли создать ничего выдающегося. Всё, на что они оказались способны, - это выстроить нелепую, унылую умозрительную конструкцию еще одной версии  старого теоморта

.

Альтицер оставил примечательное признание, проясняющее вопрос об истоках его личного интереса к теме «мертвого» Бога. Он сообщил, что впервые раскрыл для себя христианскую основу идеи «смерти» Бога благодаря герою романа Достоевского «Бесы» Кириллову[2]. То есть получается, что, спустя столетие, дикая богоборческая фантазия русского путаника, не сумевшего разобраться в своих отношениях с Богом, безнадежно заблудившегося  в смыслах бытия и бездарно погибшего в тупике безверия, произвела столь же дикую богоборческую квазитеологию американского путаника. Появилось еще одно свидетельство вопиющей аномалии - присутствия в теологии поздней модерности неверующих исследователей. Не имеющие личных отношений с живым Богом, глухие к миру библейского откровения, чуждые христианскому интеллектуальному опыту, они   насквозь  пропитаны мирским духом.  Даже приобретенное многими из них базовое богословское образование не защищает их от богоборческих интервенций секулярного духа. Результаты этих вторжений оказались печальны: на глазах у всех они превратили христианское богословие в антихристианскую лжетеологию. В их переинтерпретациях библейско-христианского опыта отношений человека с Богом нет никакой теоретической новизны. Выставляется напоказ практика деконструирования ключевых библейских основоположений, касающихся Бога-Отца. Зловещая поговорка о том, что лучший враг – это мертвый враг, перенесена лжетеологами на Бога, объявленного противником людей, переправленного в стан врагов, обвиненного во всех мыслимых и немыслимых преступлениях и осужденного осатаневшими судьями на «смерть»

.

Главным их тех методов, которыми создавался  «упорядоченный хаос» теории «смерти» Бога, был старый ницшевский метод смысловых подмен. Если вдуматься в смысл выражения «теология смерти Бога», то обнаруживается, что  ни одно из этих трех слов не соответствует своему базовому смыслу и потому должно быть либо взято в кавычки, либо заменено на другое понятие, более соответствующее сути обсуждаемых вопросов.

 

Слово «теология».

Теория радикалов не была теологией. Её место заняла концепция, пронизанная богоборческим настроем и уже только по одному этому признаку не имеющая права числиться по ведомству теологии. Данную конструкцию даже нельзя вариантом экстремального богословия, поскольку этому препятствует сама её сосредоточенность на чуждой христианству теме теоретической аннигиляции Бога-Отца.

 

Здесь опять вспоминается тот капитан из «Бесов» Достоевского, который в сердцах заявил: «Если Бога нет, то какой я после этого капитан». Однако среди радикальных «теологов» никому и в голову не пришла мысль: «Если Бог умер, то какой я после этого богослов». Их личным духовным  склонностям не была свойственна экзистенциальная озабоченность такого рода. Учиненная расправа над Богом осуществилась   достаточно хладнокровно, без излишних эмоций, при помощи теоретического инструментария, который только внешне походил на теологический, но в действительности свидетельствовал о настоящей катастрофе богословия, превращенного новым поколением ницшеанцев в орудие богоубийства.

 

То, что серия антихристианских опусов Вильяма Гамильтона, Томаса Альтицера, Джона Робинсона, Габриэля Ваханяна, Пола ван Бурена и др. называют теологией, говорит не столько  о лингвистической неразборчивости пишущих о них авторов, сколько о богословской нечистоте мышления тех и других. Эта теоретическая неопрятность приводит в данном случае к тому, что в монографиях, сборниках, учебниках по истории современного богословия присутствуют материалы сугубо девиантного характера, чуждые христианскому духу. Почему-то никому не приходит в голову, что в обзорно-аналитических изданиях такого рода следует, вероятно, выделить для них особый раздел – «Девиантная теология ХХ-XXI вв».

 

У этой лжетеологии нет ничего общего с подлинной теологией, поскольку в ней теоретическое безверие и практическое богоборчество возведены в принципы конструирования измышляемых понятийных структур, приумножающих не знания, а скорбь.

 

Слово «смерть».

По отношению к вечному, бессмертному Богу бессмысленны любые рассуждения о Его «смерти». Радикальные «теологи» работали с понятием отрицания, но называли его смертью, хотя эти понятия не тождественны.  Поэтому возникла скандальная ситуация, напоминающая известный эпизод из биографии Марка Твена, однажды увидевшего в газете сообщение о своей смерти и пославшего в редакцию телеграмму с опровержением: «Слухи о моей смерти оказались преувеличены. Марк Твен». Представляется похожая сцена, в которой живой Бог, наблюдающий теоретическую суету торопящихся похоронить Его богоборцев, отправляет  с небес месседж: «Слухи о Моей смерти оказались преувеличением. Господь».

 

Слово «Бог».

Истинный Бог-Отец не был у радикальных «теологов» предметом обсуждения. С самого начала Его подменили на вымышленного двойника, наделенного фиктивными качествами и превращенного в легко уязвимую жертву произвольных теоретических манипуляций. Всё та же зловещая поговорка о том, что лучший враг – это мертвый враг, была перенесена на этого двойника. Теоретический муляж был объявлен недругом, переправлен в стан врагов человека, а затем приговорен к устранению, которое осуществили спокойно, деловито, как убирают из гостиной старый рояль, чтобы в ней стало больше свободного места. Конструкторы богоборческой танатологии  приложили немалые усилия, чтобы превратить живого Бога в пугающее подобие вселенского «груза 200».

 

Понять духовную природу целеустремленных усилий этих субъектов с разорванным сознанием и ампутированной верой помогает один из текстов Виктора Шкловского, где тот говорит о человеке, «у которого взрывом вырвало внутренности, а он еще разговаривает. Представьте себе сообщество из таких людей. Сидят они и разговаривают»[3]. Люди такого рода, лишенные ясных, упорядоченных духовных оснований внутренней жизни, смертельно травмированные злом мира, несущие в себе внутренние разрывы, несовместимые с нормальной духовной жизнью, могут разговаривать только о смерти. И они, не знающие живого Бога, «сидят и разговаривают», а также пишут о Боге, Которого им нравится воображать мертвым. При этом они «заголяют и обнажают» свою суть: сочиненный ими смыслообраз умершего Бога-Отца выступает однозначным свидетельством их антихристианской, фаустовско-мефистофелевской идентичности.

 

 Владислав Бачинин

доктор социологических наук,

профессор

---