Бачинин - Ядерный ужас - сердцевина постмодернистского поворота

 

Эпоха модерна началась в октябре 1517 г. вместе с европейской Реформацией и закончилась в августе 1945 г., когда над Хиросимой и Нагасаки один за другим  прогремели два взрыва атомных бомб. Это ослепительное ядерное двоеточие, вспыхнувшее над страной восходящего солнца выглядело слишком многообещающим.   Смертоносная взрывная судорога потрясла и разломила устои мирового порядка. Дрогнули и стали оседать его несущие конструкции. Начиналась эпоха постмодерна.

 

Напрасно стараются все те, кто пытается доказать, будто авторами постмодернистской культуры, учредителями цивилизации постмодерна  являются модные ныне философы, филологи, лингвисты, литераторы и прочие гуманитарии, имя которым легион. Их интеллектуальные фантазии, метафизические домыслы и языковые ребусы, норовящие спутать все существующие философские карты, свести на нет все достижения мировой мысли, обесценить все ценности классической культуры, - слишком легковесный материал, чтобы поколебать и, тем более, сокрушить тысячелетние устои планетарной культуры и цивилизации. Радужные словесные фейерверки бессильны перед этими устоями. Чтобы их поколебать и, тем более, обрушить потребовался более серьезный материал. И он нашелся.

 

В середине ХХ века три «джентльмена с неблагородными физиономиями», три геополитических деструктора провели грандиозную историческую процедуру слома культуры и цивилизации модерности. Православный атеист Сталин начал её, католический безбожник Гитлер продолжил, а формально-номинальный протестант Трумэн завершил радикальный разрыв связи времен.  Их общими усилиями эпоха модерности, еще сохранявшая связи с классической эпохой «Афин-Рима-Иерусалима», закончилась, и мир вступил на новую стезю, где за атомным поворотом его поджидала сумрачная будущность великой постмодернистской аномии, не обещающей никому ничего хорошего. Открылась колея ядерной эскалации, имеющая опасный наклон и позволяющая безостановочно скользить в бездну атомного прото-апокалипсиса. Трагизм этого открытия состоял в том, что современные цивилизации и культуры, государства и народы, политики, интеллектуалы, ученые, философы, писатели, художники, музыканты оказались бессильны остановить это скольжение по наклонной.

 

Постмодернистский поворот заявил о себе не словесными  гуманитарными играми, а самым нешуточным образом, приняв вид атомного поворота. Громовые ядерные раскаты начали отсчет времени существования новой исторической реальности,   выстраивающейся в соответствии с хоррор-жанром библейской апокалиптики. Взгляд на кризисно-катастрофическое настоящее сквозь призму Откровения Иоанна Богослова стал превращаться едва ли не в одну из насущных потребностей человеческого духа, пытавшегося осмыслить суть происходящего.

 

Впрочем, в бурном потоке неуправляемой постмодернистской гуманитарной говорильни был свой смысл. Чтобы пояснить его, сошлюсь на один давний фильм о второй мировой войне. Его название забылось, но одна из сцен  зацепилась за какой-то экзистенциальный выступ внутри памяти и осталась в ней. В недрах тихой городской улочки перед неким предателем вырастает фигура вооруженного мстителя. Предатель, понявший, что пришло возмездие, вдруг начинает быстро и непрерывно говорить. Слова сыпятся из него в таком изобилии, что мститель столбенеет. Изумление отображается у него на лице. И тогда предатель, заметив это, объясняет своё поведение. Оказывается, что он следует чьей-то психологической рекомендации: мол, когда к тебе вплотную приблизилась твоя смерть, то лучший способ избежать животного ужаса – это начать непрерывно говорить. Поток слов заполнит твоё сознание и, подобно стене, отгородит тебя от невыносимых чувств страха и ужаса.

 

Полагаю, что в феномене постмодернистской философско-филологической говорильни, засыпавшей словесным мусором практически всю территорию современной мировой культуры, присутствует этот защитно-эскапистский мотив. Налицо одна из сознательно-бессознательных форм бегства человеческих душ от  невыносимого ужаса придвинувшейся вплотную глобальной смертельной угрозы в виде планетарной термоядерной катастрофы. Душа не знающая истинного Спасителя, прячет этот ужас в словах, которые действуют почти наркотически, производят эффект амнезии, позволяют забываться хотя и не слишком сладкими, но вполне удовлетворительными философскими грезами-транквиллизаторами.

 

Однако действенность этой словесно-наркотической блокады на душу, деморализованную, запуганную до смерти, но не признающуюся себе в этом, имеет свои пределы. В условиях  перепроизводства словесного хлама, когда сильные порывы «мусорного ветра» вздымают клубы ядовитых испарений от вредоносных идей и самоубийственных доктрин,  начинается другая катастрофа – духовно-экологическая. Души, заполненные ядом, отравленные злом, начинают либо заживо распадаться, либо поддаваться искушениям суицида, либо гибнуть от малейших внешних причин.

 

Связывать все эти экзистенциальные катаклизмы с атомным поворотом мы не привыкли. В России это направление мысли никогда не поддерживалось властью, не культивировалось официальной идеологией, чуждой идее «благоговения перед жизнью». Но стоит лишь обратиться, скажем, к японской литературе второй половины ХХ в., как картина резко изменится. Японское сознание, жестоко травмированное предельным опытом ядерного ужаса, до сих пор живет им и, похоже, избавиться от него не может. Более того, создается впечатление, что оно и не желает избавляться, поскольку в нем присутствует мысль о том, что приобретенный травматически-катастрофический опыт способен оказать отрезвляющее действие на народы и государства, слишком заигравшиеся в ядерные игры.

 

 ХХ век сумел эффектно продемонстрировать избыточную смертоносность силы мирового зла, облекшегося в формы атомного оружия. Трудно вообразить что-либо более чудовищное, чем это зло, как бы, говорящее всем и каждому, что оно так просто не уйдет с исторической сцены, загроможденной   реликтовыми конструкциями большевизма-советизма, останками нацизма и фантомными картинами ядерных развалин японских городов. Финал мировой мистерии под названием «Гулаг-Холокост-Хиросима, или Конец модерности» перешел на глазах нынешних поколений  в увертюру к новой, уже сугубо ядерной мистерии «Термоядерный апофеоз: пришествие постмодерности».