Читая Юнга
Владислав Бачинин - О том, как Юнг ограбил Бога
Химерическая теология К.Г. Юнга
(О том, как великий психолог читал и толковал Книгу Иова)
Часть третья
Выпады Юнга против Бога не несли в себе ничего нового и оригинального. Со времён Вольтера это была обычная практика, распространенная среди интеллектуалов, и к ней прибегали европейские деисты, скептики, агностики, атеисты, привыкшие на разные лады бесчестить Бога. И Юнг двигался тем же проторенным путем. Он действовал как дерзкий и бессовестный грабитель, отбирающий у Бога присущие Ему атрибуты, свойства и качества.
Юнг отнял у Бога Его трансцендентность
Для Юнга Бог – не Дух, не трансцендентная Сверхличность, а всего лишь «принадлежащее природе существо», чьи реакции часто не отрефлексированы, бессознательны и невменяемы. Он - стихийная сила, скорее имморальная и слепая, чем моральная и зрячая. Тем не менее, сам Юнг охотно приписывает Богу черты злодея, способность к любым зверствам, жестокий нрав, припадки внезапного безотчётного гнева, непостоянство, несправедливость и еще многое другое.
Приравнивая мощь Бога к сокрушительной силе природных катаклизмов, Юнг, как ему казалось, приблизился к объяснению природы исходящих от Него деструктивных эксцессов. Но у такого объяснительного подхода сразу же обнаружились явные дефекты. Во-первых, истинные первопричины проявлений Божьего гнева продолжали оставаться в тени. Во-вторых, оставались не доступны пониманию цели этой гневливости. То есть один из важнейших эпистемологических вопросов, «для чего?», продолжал оставаться за пределами юнговского понимания.
И хотя Юнг предложил всего лишь банальную иллюзию объяснения и понимания сути поведения Бога, она его устраивала, поскольку, погрузив библейского Бога в архаический контекст, приписывав Ему свойства языческих божеств, совершив фактическую подмену, то есть поставив на место Бога Авраама, Исаака, Иакова собственную вымышленную конструкцию, он далее мог иметь дело уже только с этим теоретический муляжем. И этот, отнюдь не трансцендентный, послушный воле Юнга симулякр позволял ему решать стоящие перед ним задачи.
Юнг отннял у Бога целостность Его Личности и подменил разорванностью
В результате юнговского нелицеприятного подхода Творец предстаёт у него в виде весьма противоречивого существа, чья Личность имеет, будто бы, «теневую сторорону». Эта «тень» свидетельствует о скоплении в Божьей сущности массы отрицательных свойств - моральной неустойчивости, психологической капризности, необычайной обидчивости, отсутствия меры в проявлениях гнева и ревности, в тяге к разрушениям.
Юнг полагает, что наличие этих «божественных бездн» крайне затрудняет положение современного образованного христианина, решившего разобраться в загадках Книги Иова. Он даже готов жаловаться, правда, неизвестно кому, на то потрясение, которое переживает излишне доверчивая душа, изумленная «ничем не прикрытым зрелищем Божьей дикости и зверской жестокости»[1].
Бог у Юнга, якобы, страдает от собственной безмерности, противоречивости, внутренней расколотости. Он фактически превращается в носителя того самого «разорванного сознания», негативную природу которого столь красноречиво описал Гегель в своей «Феноменологии духа».
Юнг подмечает разрывы и в личности Иисуса. Характеризуя Его при помощи определений, заимствованных из античного лексикона – как героя и полубога, - Юнг рассуждает о присущих, будто бы, Ему внутренних конфронтациях с Самим Собой, сочетаниях эмоциональности с дефицитом саморефлексии, перепадах от человеколюбия к гневливости.
Иову Юнг приписывает понимание того, что Бог, будто бы, находится в противоречии с самим собой. По его мнению, Иов видит в позиции Бога не только добро, но и зло. Потому страдальцу важно сделать ставку на обнаруженный моральный зазор и тем самым найти в «добром Боге» союзника в дискуссии с «злым Богом».
Для Юнга это открытие разрыва в характере и позиции Бога важно, поскольку помогает сформулировать собственную концепцию Божьего характера, правда, с уточнением: Бог – носитель не просто разрыва или раскола, но тотальной внутренней антиномичности, которая, в свою очередь выступает необходимым условием его чудовищного динамизма, всемогущества и всеведения[2].
Юнг отнял у Бога Его неизменность во времени
Юнг попытался доказать, что характер Бога эволюционирует во времени. Именно в физическом, историческом времени жестокий ветхозаветный Бог превратился в Бога доброго и любящего. Но затем, как свидетельствует Откровение Иоанна Богослова, Он снова впал в неслыханную ярость, грозящую большей части человеческого рода уничтожением.
Таким простым способом Юнг разделывается с краеугольным библейским основоположеннием о трансцендентном Боге, пребывающем за пределами времени, в вечности и потому неизменном, остающимся всегда одним и тем же.
Между тем, у коллеги Юнга по Базельскому университету, профессора-теолога Карла Барта была совсем другая точка зрения на этот вопрос. На него еще в молодости произвела впечатление мысль С. Кьеркегора о «бесконечной качественной разнице» между вечностью и времени, что в переводе на язык теологии означает «Бог на небе, а ты – на земле»[3]. Иными словами, не пытайся мерить Бога земными мерилами. Однако Юнг именно этим и занялся в «Ответе Иову», чем совершенно обесценил и обессмыслил свой труд.
Юнг отнял у Бога Его суверенитет
Бог, по Юнгу, – не суверен. Он податлив и уступчив воздействиям внешних обстоятельств и легко склоняется то в одну, то в другую сторону. . Юнга изумляет то, как в Книге Иова Бог «поддался на уговоры» лукавого, с какой удивительной легкостью Он послушался духа тьмы, зла и сомненья, как без явной причины, без видимой необходимости вверг праведника в страдания.
Юнг пытается убедить себя и читателей в том, что Бог, Которым можно манипулировать, конечно же, не является сувереном. Создается впечатление, что Юнгу доставляет удовольствие возможность говорить о способности сатаны оказывать на Бога влияние: «он – единственный, кто в состоянии Его ошарашить, запутать и довести до крупномасштабных прегрешений перед собственным уголовным законодательством»[4].
Юнг отнял у Бога способность к рефлексии, благую сущность и подменил их антропоморфной имморальностью
В диагностическом заключении Юнга о состоянии ментальности Бога констатируется, что Творец не даёт себе отчета в собственной противоречивости, так как не обладает способностью к рефлексии. А поскольку моральность предполагает наличие самосознания, то отсуствие последнего указывает на очевидную аморальность библейского Бога.
Юнг пытается измерять Бога человеческими мерками, антропоморфизирует Его характерологически, превращает в носителя множества моральных разрывов, присущих людям. Вероятно, поэтому Бог характеризуется у него большей частью негативно, с применением отрицательных определений: недоверчив, подозрителен, забывчив, не считается с моральными ограничениями, им же Самим установленнымии т.п.
Для Юнга одним из оправданий возводимой им хулы служит то обстоятельство, что люди дурны по вине Бога, сотворившего их такими. От человека, выросшего в семье пастора-реформата странно слышать этот старый довод, основанный на полном игнорировании Книги Бытие, на пренебрежении её фундаментальной онтологией и антропологией. Впрочем, из подобных «странностей» складывается практически весь юнговский теологический дискурс. Так, он в ходу разговора о грехопадении обвиняет Бога чуть ли не в провокаторстве. Мол, Создатель своим «двусмысленным поведением, совмещавшим в себе «да» и «нет», продемонстрировал два противоположных жеста: с одной стороны Он обратил внимание прародителей на древо познания добра и зла, заинтриговал их, но одновременно тут же запретил есть его плоды, спровоцировав тем самым их грехопадение[5]. Этот непозволительный шаг перекладывания вины за провокаторство со змия-дьявола на Творца идет вразрез с предельно ясными смыслами Книги Бытие и весьма вредит авторитету ученого в глазах читателей, знакомых с Библией не понаслышке.
Юнг отнял у Бога право авторства на Писание
Юнг выказывает недоумение и даже недовольство тем, что в Откровении Иоанна Богослова исчезает кроткий Агнец, безропотно шедший на убой, а появляется воинственный, норовистый Овен, ведущий себя как какой-нибудь придирчивый, деспотичный босс.
Психолог, сидящий в Юнге, находит этому превращению собственное объяснение. По его мнению, здесь всё дело в Иоанне Богослове, в том «засилии бессознательного», в тех внутренних психологических коллизиях, которые он переживал. Проповедуя многие годы единоверцам, тот слишком долго удерживался, прятал свои негативные эмоции под поверхностью сознания. А они множились, пока не превратились в «буйно разросшуюся паутину злобы и мстительности». В итоге всё это вырвалось на поверхность сознания в виде Откровения. С людьми, стремящимися к совершенству такое случается, и накипевший негатив выплескивается наружу. То есть вся ответственность за неожиданную для Нового Завета «деформацию» образа любящего Христа в фигуру лютого мстителя возлагается на неуравновещенную психику, помраченную «нездоровую фантазию» Иоанна Богослова.
Юнгу очень не хочется расставаться с вполне приемлемым и безопасным для секулярного сознания образом любяшего Иисуса, и он заявляет, что Христос Апокалипсиса, устроивший человечеству беспрецедентную кровавую баню. не имеет ничего общего со Спасителем. То есть Юнг фактическит решается на теологический бунт против последней библейской Книги. Это бунт амбициозного, неверующего интеллектуала, который полагает, что если напрячь разум, привлечь все свои умственные ресурсы, то можно будет ловко обогнуть все острые углы, торчащие из неудобных библейских конструкций, угрожающих рецептивным дискомфортом тем атеистам, которым вздумается читать Библию.
Юнг тут же находит своё собственное, опять же сугубо психологическое решение. Первым делом он обвиняет Бога-Отца в разорванности Его сознания, а затем заявляет о морально-психологических изъянах личности патмосского узника. Не без некотого вдохновения он тут же обрушивается и на Апокалипсис, дав волю своему красноречию. Из него так и рвется негодование по поводу «оргии ненависти, гнева, мести и слепого буйства», «фантастических кошмаров», в которых мир затапливается кровью и пожирается огнём.
Таким образом, для Юнга апокалиптические видения Иоанна – не Откровение трансцендентного Бога, а субъективные фантазии, продукт нервного срыва христианского подвижника, утомленного многотрудной жизнью.
Этот прием секулярного сознания (сводить трансцендентное к продуктам субъективного визионерства) был основательно представлен еще в XIX веке Достоевским в сценах кошмаров Ивана Карамазова, где герой, пытается убедить себя в том, что явившийся ему в бреду и разговаривавший с ним темный посланник запредельного мира не существует объективно, а является всего лишь продуктом его разыгравшегося воображения и неспокойной совести. Атеист, сидящий в Иване, ожесточенно сражается со свидетельствами существования инфернального мира и его демонов.
В акции Юнга-психиатра по перечеркиванию богодухновенной сути не только Апокалипсиса, но и всего Священного Писания есть сходство с диверсионной спецоперацией, когда диверсант проникает на интересующий его объект, проводит все необходимые приготовления и осуществляет взрыв. Собственную психологическую выучку Юнг использовал в данном случае в качестве взрывного средства, предназначенного разрушить веру читателя в то, что он имеет дело со Словом Божьим.
Характерно, что психологической диверсии подверглась именно последняя, финальная книга Писания, производящая на читателей Библии, как правило, наиболее сильное впечатление. В этом вполне мог присутствовать тонкий психологический расчет, похожий на проверенный приём скандального поведения эпатажных субъектов. Они любят приберегать для финала самую эффектную фразу, чтобы, произнеся её, тут же удалиться, громко хлопнув дверью.
Суммарный итог всех предпринятых усилий вполне устраивал Юнга. Он полагал, что ему удалось превратить Слово Божье в обычную книгу, которую можно использовать как угодно, даже как учебное пособие по глубинной психологии, как иллюстративное приложение к научным трудам профессора Карла Густава Юнга и даже как подтверждение тезиса о величии и могуществе такой науки как психология.
Категории статьи:
Оцените статью: от 1 балла до 10 баллов:
