AЛЕФ - Изыскания в еврейской мистике и философии
Бывают люди, которые не просто создают нечто новое. Сама их жизнь становится событием значимым и раскрывающим новые возможности для мира. Нет сомнения, что к таким людям относится Франц Розенцвейг.
Франц Розенцвейг родился 25 декабря 1886 г. в Касселе. Его поколению было суждено пережить величайший расцвет европейской культуры в начале XX века и ее крушение в 30-е годы, две мировые войны, революции в России и Германии, создание государства Израиль и перемещение цивилизационного центра в Америку. Однако Розенцвейг увидел только часть этих событий. Он умер 10 декабря 1929 г., когда главные катастрофы века были еще впереди.
Розенцвейг был человеком Серебряного века, но свою жизнь он превратил в источник идей и парадигм нашего времени. Розенцвейг сумел понять, что эпоха завершения европейской классики, на которую пришлась его юность,
может стать не только началом «упадка Европы» или временем «отрицания всех ценностей», но и источником нового взлета расцвета. Переход между XIX и XX столетием сам по себе был амбивалентным, но немногие его дети сумели преодолеть свое время и протянуть руку началу XXI века.
Розенцвейг был одним из первых евреев, «вернувшихся к вере» (баа-лей тгиува). Фактически это обозначает новый тип иудаизма, сочетающий традицию и общину с приоритетом индивидуального выбора. Розенцвейг заново выстроил отношения между иудаизмом и христианством. Эти его идеи на десятилетия опередили свое время. Для Розенцвейга встреча еврейского и европейского является не исторической случайностью, результатом древнего изгнания и тяжелой судьбы еврейского народа, а одной из великих тайн истории. Розенцвейг понимает исторический процесс как целое, но не отвлеченное от конкретной личности, каким его видят гегельянство и марксизм, а как напряженное движение человека в живой реальности. Розенцвейг верил, что взаимодействие евреев и Европы должно принести благо не только обеим сторонам, но и всему миру, и истории вообще.
Находясь на границе эпох, народов, религий, Розенцвейг являет собой границу в истории мышления. Он воспринимал себя наследником философской традиции «от Парменида до Гегеля». Не в меньшей степени он видел себя наследником традиции еврейских пророков и мудрецов. Между тем по отношению и к философии, и к религии ключевым словом в мышлении Розенцвейга было прилагательное «новое». Что же нового можно было добавить к этим великим традициям? Философ Розенцвейг дает на этот вопрос четкий ответ.
В философском развитии Розенцвейга встречаются два фундаментальных направления в движении немецкой мысли. Первое из них идет от Гете. Розенцвейг находился под влиянием Гете на протяжении всей жизни. Все его произведения полны прямых и скрытых цитат из Гете. «Звезду избавления» можно рассматривать как развернутый комментарии к произведениям великого поэта и ученого. Однако Гете для Розенцвейга был не просто автором определенного рода текстов, а человеком, который проживал свою жизнь. По отношению к своим произведениям он бы не только автором, но и «auctoritas». Сама жизнь Гете представляла собой достойный текст, а проживший ее человек являлся живым героем реальности не меньше, чем его герои. Обращение к Гете было одной из важных характеристик эпохи. Путь Гете по-своему открыли Р. Штейнер, К. Юнг и многие другие. Для Розенцвейга Гете стал отправной точкой развития, но не завершением. Не меньшим ориентиром для него являлась философия Канта и Гегеля.
В большой степени так и произошло. «Звезда избавления» Розенцвейга представляет собой грандиозный синтез канто-гегелевской и гетевской мысли.
Франц Розенцвейг - Звезда избавления
Отв. ред. и сост. И. Дворкин; пер. с нем. яз. Е. Яндугановой.
М.: Мосты культуры/Гешарим, 2017. - 544 с.
ISBN 978-5-93273-445-2
Франц Розенцвейг - Звезда избавления - Содержание
Илья Дворкин, Екатерина Яндуганова - Человек и звезда. Биография Франца Розенцвейга
Франц Розенцвейг. Звезда избавления
Часть первая Элементы, или вечно продолжающийся предмир
-
Введение О возможности познать всё
-
Книга первая Бог и Его бытие, или метафизика
-
Книга вторая Мир и его смысл, или металогика
-
Книга третья Человек и его самость, или метаэтика
-
Переход
Часть вторая Траектория, или все время возобновляющийся мир
-
Введение О возможности испытать чудо
-
Книга первая Творение, или вечно продолжающаяся основа вещей
-
Книга вторая Откровение, или все время возобновляющееся рождение души
-
Книга третья Избавление, или вечное будущее царства
-
Порог
Часть третья Гештальт, или вечный сверхмир
-
Введение О возможности просить царство
-
Книга первая Огонь, или вечная жизнь
-
Книга вторая Лучи, или вечный путь
-
Книга третья Звезда, или вечная истина
-
Врата
Илья Дворкин. Астролябия. Путеводитель по философии «Звезды избавления» Франца Розенцвейга
Замечания к оформлению текста «Звезды избавления» в настоящем издании
Краткая библиография
Словарь философских терминов «Звезды избавления» Розенцвейга
Список персоналий
Глоссарий
Франц Розенцвейг - Звезда избавления - Часть первая - Элементы, или вечно продолжающийся Предмир - О смерти
Со смерти, со страха смерти начинается любое познание Всего (АН). Сбросить страх земного, лишить смерть ее ядовитого жала, Аид - его чумного дыхания (Гошеа, 13:14,1 Кор. 15:55): на это отваживается философия. Всё смертное живет в этом страхе смерти, каждое новое рождение увеличивает этот страх на новую причину, ибо оно увеличивает смертное. Непрестанно рождает чрево неутомимой земли новое, и всё новорожденное обречено смерти, всё ожидает со страхом и трепетом дня своего путешествия во тьму. Но философия отрицает эти страхи земли. Она переносит [мыслителя] через могилу, отверзающуюся [его] ноге на каждом шагу. Она предоставляет телу быть добычей бездны, но свободная душа перепархивает через пропасть. То, что страх смерти ничего не знает о таком разделении на тело и душу, что он рычит «Я... Я... Я...» и не согласен отвлечься на одно лишь тело, — что до этого философии? Пусть человек, как червь, заползает в складки нагой земли, прячась от проносящихся над ним с шипением снарядов слепой и неумолимой смерти, пусть он с принудительной неизбежностью чувствует то, чего он обычно никогда не чувствует: что его Я было бы Оно, если бы умерло, - и пусть поэтому с каждым криком, еще рвущимся из его горла, он выкрикивает свое Я против Неумолимой, которая угрожает ему таким немыслимым уничтожением, - философия с пустой улыбкой взиоает на эту белу и указывает своим перстом созданию, члены которого содрогаются в страхе за свою земную жизнь, на потусторонний мир, о котором человек ничего не хочет знать. Ибо человек вовсе не хочет бежать оков, он хочет остаться, он хочет - жить. Ему кажется, что философия, расхваливающая ему смерть как своего особого подопечного, как великолепную возможность избегнуть тупик жизни, лишь издевается над ним. Слишком хорошо чувствует человек, что он осужден на смерть, но не на самоубийство. А рекомендация, данная философией, предлагает только самоубийство, но не предопределенную всеобщую смерть. Самоубийство же - не естественная, а совершенно противоестественная смерть. Ужасная способность к самоубийству отличает человека от всех существ, которых мы знаем и которых не знаем. Она как раз и обозначает уход от всякой естественности. Человеку необходимо один раз в жизни это сделать, он должен один раз взять благоговейно в руки драгоценный фиал, он должен один раз осознать свою ужасную бедность, одиночество и оторванность от всего мира и простоять одну ночь, глядя глаза в глаза Ничто. Но вновь зовет его земля. Он не смеет осушить в эту ночь чашу с зельем. Ему назначен иной выход из тупика Ничто, а не это падение в зев бездны. Человек не должен сбрасывать с себя страх земного, он должен в страхе смерти - остаться.
Должен. Но именно этого он и сам уже хочет. Страх земного должен быть снят с человека только самим земным. Но пока человек живет на земле, он должен пребывать в страхе земного. Философия, однако, обманом лишает его этого долженствования, расстилая вокруг земного лживый туман своей идеи Всего. Ведь, действительно, Всё не умерло бы, и во Всём не умерло бы ничего. Умереть может только индивидуальное, и всё смертное одиноко. Философия должна освободить мир от индивидуального. Это растворение Нечто есть также причина того, почему она оказывается идеалистической. Ибо «идеализм» со своим отрицанием всего того, что отделяет индивидуальное от всеобщего, есть инструмент, которым философия обрабатывает неподатливый материал до тех пор, пока он не перестанет сопротивляться туману Всеединства. Если бы всё было окутано этим туманом, смерть была бы поглощена, хотя и не вечной победой (Исх. 25:8), а одной и всеобщей ночью Ничто. И вот последний вывод мудрости земной: смерть - Ничто. Но на самом деле - это не последний вывод, а начало начала, и смерть действительно не то, чем она кажется, не Ничто, но неумолимое, неустранимое Нечто.
Комментарии
Замечательная книга! Юрген