Корбен - Световой человек в иранском суфизме

Ориентация — первосвидетельство нашего присутствия в мире. Свойство человеческого присутствия — опространствование мира вокруг себя, и этот феномен включает в себя известную взаимосвязь между человеком и миром, определяемую самим модусом его присутствия в мире. Четыре стороны света, восток и запад, север и юг — суть не понятия, с которыми сталкивается это присутствие, а направления, отражающие его смысл, его приживание к миру, его породнение с ним.

 

Обладание этим смыслом равнозначно ориентации в мире. Воображаемые линии, соединяющие восток и запад, север и юг, образуют a priori сеть пространственных явностей, без которых невозможна ни географическая, ни антропологическая ориентация. Противоположности между восточным и западным началом, между человеком севера и человеком юга равным образом определяют наши идеологические и характерологические классификации.

 

Пер. с франц. Ю. Стефанова

Предисл. Я. Эшотс

М.: «Фонд исследований исламской культуры», «Волшебная Гора», «Дизайн.

Информация Картография», 2009, 237 с. (Серия «Древо»)

ISBN 5-98840-008-6 («Волшебная Гора»)

 

ЯнисЭшотс. Предисловие

Основные работы Анри Корбена

Рекомендуемая литература об Анри Корбене

Примечания редактора

Библиография

Именной указатель

Памяти Артура Медведева

 

 

Анри Корбен (Henry Corbin, 14.4.1903—7.10.1978), французский исламовед, историк религий и философ, бесспорно, является одним из самых блестящих знатоков Ирана и шиизма. В некотором смысле можно называть его самого иранским мыслителем — так сильно повлиял на него шиитский эзотеризм (в частности, учение об Имаме как носителе скрытого смысла Откровения) и сухравардийская «философия озарения» {хикмат ал-ишрак). Ключевыми философскими положениями Корбена принято считать положения о мире образов-архетипов {mundus imaginalis, 'алам ал-мисал — мире души, промежуточном между мирами умопостигаемым и чувственно воспринимаемым) и пророческой философии (ал-хикма ан-набавпййа), т.е., философии, зиждущейся на Откровении и представляющей собой эзотерическое толкование (та'вил) оного.

 

Осенью 1929 года во время представления Луи Массиньоном' в Национальной библиотеке литографического издания Хикмат ал-ишрак Сухраварди Корбен впервые узнает об этом иранском философе. Знакомство с Сухраварди, по признанию самого Корбена, становится поворотным событием в его жизни, определившим магистральное направление его научных интересов. Однако Корбена занимает также немецкая философия и протестантский мистицизм. Значительную часть его ранних публикаций составляют переводы с немецкого и отзывы на немецкие книги. В 1930-х годах он совершает несколько поездок в Германию, во время которых знакомится с Мартином

 

Хайдегтером, Эрнстом Кассирером, Карлом Бартом, Рудольфом Отто и другими ведущими немецкими мыслителями. Корбен становится первым французским переводчиком Хайдеггера: в 1934 году он переводит его работу «Что есть метафизика?» (Was ist Metaphysik?). Кроме того, он читает курсы лекций о Лютере, Кьеркегоре и Гаманне. В 1933 году Корбен женится на Стелле Лингарт (Stella Leenhardt). В 1939 году по заданию Национальной библиотеки Франции Корбен вместе с женой отправляется в командировку в Стамбул, чтобы собрать рукописи для критического издания сочинений Шихаб ад-Дина Сухраварди. Из-за начала второй мировой войны его пребывание в Турции растягивается на семь лет вместо предположенных шести месяцев. За это время Корбен не только готовит критическое издание произведений Сухраварди, но и собирает богатый материал для своих будущих исследований по исламской философии и суфизму.

 

Осенью 1945 года Корбен совершает свою первую поездку в Иран, где во время встреч с иранскими учеными приходит к выводу о необходимости тесного и постоянного взаимного сотрудничества. С целью создания условий для такого сотрудничества, во многом благодаря усилиям Корбена, в 1946 году был создан Франко-Иранский институт (Institut Franco-Iranien, ныне — Institut franзais de recherche en Iran), в котором он до самого ухода на пенсию в 1973 году возглавлял отдел иранистики. В 1949 году Корбеном создается серия «Иранская библиотека» (Bibliothиque iranienne), в которой он до своей смерти успел издать около двух десятков книг — как публикаций текстов, так и переводов и исследований.

 

С того самого 1949 года Корбен становится постоянным участником ежегодных конференций Eranos в Асконе (Швейцария). В 1954 году, когда уходит на пенсию Луи Массиньон, Корбен становится заведующим кафедры ислама и религий Аравии в Высшей школе практических штудий (Йcole Pratique des Hautes Йtudes). С тех пор он делит свое время между Тегераном (в котором проводит осень) и Парижем (где живет зимой и весной).

 

Принято выделять пять основных направлений научных интересов Корбена. Во-первых, это предпринятая им работа по возвращению в научный оборот наследия «философа озарения» Шихаб ад-Дина Сухраварди (исследования, подготовка критических изданий текстов и переводы). Здесь его заслуги наиболее очевидны и бесспорны. Однако в центре внимания Корбена не столько собственно озарение как эпистемологический феномен (то есть интуитивное непосредственное и неопосредованное постижение вещей), сколько извечное противостояние света и тьмы и возвращение частицы света к своему началу (о чем, в частности, свидетельствует то огромное внимание, которое он уделяет небольшому по объему «Рассказу о чужбине Запада», Kuззa ал-гурба ал-гарбиййа*), а также иерархия светов, или ангельских разумов.

 

Во-вторых, это его интерес к шиитской философии и мистицизму — в особенности, к так называемой «исфаханской школе», процветавшей в сефевидском Иране в конце XVI—первой половине XVII веков, наиболее крупными представителями которой были Мир Дамад (969/1560-1 — 1041/1630-1) и Мулла Садра (979-80/1571-2 — 1050/1640). В частности, Корбен издал и перевел на французский трактат Муллы Садры «Места постижения» (Ал-Маша'ир), тем самым положив, начало серьезному и основательному знакомству европейской мысли с идеями этого оригинального и глубокого мыслителя (пожалуй, самого последовательного платоника в поздней арабо-мусульманской философской традиции).

 

В-третьих, Корбен ратовал за существенный пересмотр сложившейся на Западе общей концепции исламской философии и приложил недюжинные усилия для того, чтобы опровергнуть некоторые устойчивые стереотипы, в плену которых находилась европейская мысль. Например, он представил развернутые доказательства тому, что, вопреки расхожему представлению, развитие исламской философии не остановилось в конце XII века со смертью Ибн Рушда (Аверроэса, 520/1126-595/1198) (на смену которому якобы пришли лишь комментаторы-эпигоны) и что на востоке мусульманского мира (в первую очередь — в Иране) и много столетий после Ибн Рушда продолжала существовать живая и самобытная философская мысль.

 

В-четвертых, немало времени и сил Корбен отдал изучению суфизма: плодом этих штудий стали работы о сугубо оригинальных учениях Ибн 'Араби (560/1165-638/1240), Рузбихана Ширази (522/1128-606/1209) и 'Алауддавла Симнани (659/1261-736/1336), а также книга «Световой человек в иранском суфизме», русский перевод которой вы сейчас держите в руках. Наряду с идеей «светового человека», о которой речь пойдет чуть ниже, его фасцинировала разработанная в суфизме (особенно — в школе Ибн 'Араби) до мельчайших подробностей доктрина активной (или творящей) имагинацш как связующего звена между Творцом и творением. Имагинация играет ключевую роль в мистическом опыте, ибо во время молитвы Бог является мистику в том образе, какой для Него способна сотворить его духовная энергия (химма), которая, согласно Корбену, тождественна активной имагинации.

 

В-пятых, Корбен был выдающимся специалистом в области сравнительных исследований мистического опыта и умел рассматривать любой мистический феномен в широком контексте (при этом он смело обобщал явления не только разных эпох и культур, но и разного философского порядка, если видел за ними общую интенцию и движущую силу); кстати, первые две главы «Светового человека» — замечательный образчик такого рода сравнительного анализа.

 

Главная работа Корбена — четырехтомник «Иранский ислам» (En Islam iranien) — представляет собой подробшейшим образом развернутое доказательство одного основополагающего тезиса: хранителем эзотерического смысла ислама (и следовательно, носителем всей полноты исламской традиции в нераздельном единстве ее внешнего и внутреннего аспектов) является шиизм, сердцевину которого образует учение об имамате в его мирском и надмирном измерениях. Феномен, именуемый Корбеном «иранским исламом» есть, в свою очередь, ничто иное как синтез древнеиранской «мудрости озарения», воскрешенной Сухраварди, с исламской традицией в ее подлинном неискаженном виде, то есть, с шиизмом.

 

Книга «Световой человек в иранском суфизме», несмотря на свой относительно небольшой объем и спорность некоторых выдвинутых в ней положений, занимает важное место в творческом наследии Корбена и высоко ценится специалистами (об этом красноречиво свидетельствует, например, тот факт, что немецким переводчиком книги стала Аннемари Шиммель). Ее первый вариант был опубликован в 1961 году в сборнике «Тень и свет»; второй, дополненный и усовершенствованный, вышел отдельной книгой десять лет спустя. В книге, как это явствует из названия, рассматривается феномен светового человека в мистицизме вообще и иранском суфизме — в частности. «Световой человек» — это, согласно Корбену, наш небесный или духовный двойник, «свидетель в небе» и «сокрытый наставник» — то есть, пребывающая в каждом из нас частица света, которая стремится соединиться со своим целым, с Целокупным или Всеобщим Светом.

 

Это возвращение частного к целому разные авторы описывают по-разному, но, как правило, речь в этих описаниях идет либо об освобождении из плена темной материи и странствии к свету через слои мрака, либо о зачатии, росте и рождении «духовного младенца». Возникает вопрос: как правильно определить и распознавать стадии духовного восхождения и развития? Вслед за Наджмом Кубра и его последователями-кубравитами, Корбен полагает, что верным критерием для такого определения являются созерцаемые мистиком цвето-световые феномены, то есть, окрашенные в разные цвета светы и образы, свидетельствуемые им внутренними (=сверхчувственными) очами. При этом каждый этап восхождения или духовного роста иногда (например, у Симнани) соотносится с духовной сущностью одного из семи великих пророков, от Адама до Мухаммада.

 

Скажем честно: если возвращение части к целому, частицы света — к своему началу, на самом деле представляется всеобщей закономерностью и решительно подтверждается доводами разума, то возможность точного определения достигнутой духовной стоянки на основании свидетельствования в визионерском опыте того или иного цвето-светового феномена (например, красного или зеленого круга) кажется нам не до конца убедительной. Все обстояло бы слишком просто, имей всякое духовное явление одно единственное, точное и однозначное, соответствие в мире чувственном и / или сверхчувственном: ведь такое соответствие, если оно имеет место, теснейшим образом связано с подготовленностью (исти'дад) свидетельствующего, а последнее, в свою очередь, определяется его сугубо индивидуальной и неповторимой утвержденной объективацией, или воплощенностью ( 'айн сабита). При этом, однако, нет сомнений, что всякое духовное явление имеет некое сверхчувственное и/ или чувственное соответствие: проблема заключается в трудноуловимости определяющих это соответствие закономерностей. Представляется, что вопрос о проявлении духовных смыслов в виде цвето-световых феноменов — один из тех вопросов, про которые говорится, что они существуют и требуют решения, однако решить их однозначно и окончательно невозможно.

 

Но будем памятовать, что сложность и запутанность проблем, которые ставит перед собой исследователь, — вернейший признак его научного бескорыстия и доблести как ученого. Корбен, несомненно, был именно таким, отважным и бескорыстным, «рыцарем духа», джавпнмардом ('добрым молодцем') на поприще иранистики и исламоведения. Я искренно рад, что русскоязычный читатель может, наконец, сам в этом убедиться, прочитав его книгу в отличном переводе покойного Юрия Николаевича Стефанова. Пользуясь случаем, выражаю свою благодарность всем, кто любезно и терпеливо отвечал на вопросы, возникавшие у меня во время редактирования текста и при написании примечаний, в частности Андрею Смирнову, Тарасу Сидашу, Глебу Кутузову и Алексею Хисматулину.

 

Янис Эшотс