Костомаров - Церковь и раскол в истории России

Известно, какое важное значение имели у нас в старину местные святые, покровители городов и земель. Они были одним из обычных явлений, поддерживавших удельно-вечевой строй нашей общественной жизни. Уважение к святым возвышало достоинство тех местностей, где они проявляли данную им благодать; край гордился своим патроном, имя его призывалось в битвах, на него полагали упование во время грозивших краю бедствий. Лица, удостоившиеся после смерти сделаться местными патронами, во время земной жизни своей иногда были духовные сановники, иногда отшельники, а чаще особы княжеского дома. Последним особенно было кстати получить значение покровителей города и Земли. При жизни они правили этим самым городом и Землей, защищали местные интересы против других князей и Земель, охраняли благочестивое жительство от иноземцев и иноплеменников; сподобившись за свою добродетель святости и нетлению, они ощутительно для веры, в веровании народа, продолжали и за гробом оказывать прежнюю любовь к своей Земле, были на небесах представителями и помощниками некогда управляемого ими народа. Память мужей Церкви, отшельников от мира возбуждала в благочестивых поклонниках думы о суете мира, о превосходстве духовной жизни; особы княжеского рода были ближе к земному порядку: они не убегали от мира в дебри и леса, они вращались с людьми, несли семейные и общественные обязанности, не чуждались житейских радостей, боролись наравне с другими против треволнений житейского моря. Оттого и после смерти они казались ближе к земным потребностям, чем те, которые во время земного своего поприща пренебрегали ими и покидали их для высшей сферы. Не было почти Земли русской, где бы не являлось благоговейного уважения к памяти о лице из местного княжеского рода. В Новгороде чтили Владимира, строителя св. Софии, и Мстислава Храброго, распространившего пределы владений Великого Новгорода; Псков возвышался и приобретал независимость от Новгорода под благословением князя Всеволода-Гавриила, изгнанного новгородцами и с честью принятого псковитянами, - тот же Псков, в своей нескончаемой брани с немцами, воодушевлялся мужеством, надеясь на святого ДовмонтаТимофея, богатыря, охранявшего освященным у св. Троицы мечом и православие и русскую народность против покушений немецкого католичества; Полоцку покровительствовала св. Евфросиния; Киев помнил Ольгу, Владимира, страстотерпцев Бориса и Глеба; замученный киевлянами Игорь нашел себе посмертный покой в родном ему Чернигове. Муром пребывал под покровительством своего просветителя князя Константина с сыновьями и добродетельной четы - Петра и Февронии. Татарское насилие украсило княжеские роды черниговской и рязанской Земель страдальческими именами князей черниговских Михаила и Феодора, и рязанского Романа Ольговича; Суздальскоростовско- владимирская земля, издавна стремившаяся стать во главе русских земель, явила ряд святых княжеского происхождения по плоти: Евфросиния Суздальская в Суздале, во Владимире Андрей и Александр Невский, в Ростове Юрий и Василько, погибшие в борьбе против татар, в Переяславе Андрей, в Угличе Роман, в Ярославле Феодор и дети его Давид и Константин. Москва вела Русь к единодержавию под благословением родоначальника своих князей Даниила, а ее соперница Тверь отстаивала свою самобытность, призывая в помощь страдальца Михаила, погибшего в Орде по проискам московского князя. Когда единовластие заменило удельность и Москва стала головою восточной Руси, уважение к местным патронам не охладевало долго. Многие угодники, местно чтимые в древних городах, получили общецерковное значение только в московский период.

 

Явление новой святыни чаще всего происходило в эпохи бедствий. Просиявшая в горькие часы испытания благодать утверждала и упрочивала веру в местную святыню. Не было ни одного сколько-нибудь значительного города, где бы не находилось мощей или чудотворной иконы, и всегда при такой святыне сохранялось предание об избавлении местности от бедствий - преимущественно от неприятельского нашествия. Такие чудеса составляли славу святыни на будущие века. В более отдаленное от нас время предание легко получало значение несомненной религиозной истины от простоты верующего сердца. Впрочем, православная Церковь никогда не признавала правильным без рассуждения и исследования допускать всякому преданию, хотя бы благочестивому и сообразному с духом религии, вступать в область непогрешительных истин. В XVII в. церковная критика действовала гораздо решительнее и сильнее, чем прежде.