Леонид Невзлин - Оставаясь в меньшинстве

Мне семь лет. Я учусь в первом классе московской школы. Я уже умею читать и писать. На перемене классная руководительница Елена Николаевна вышла из кабинета, оставив на своем столе классный журнал. В открытое окно подул ветер, страницы зашелестели, и открылась последняя, там, где записаны фамилия, имя, отчество, адрес каждого ученика, а также национальность. Моя фамилия по алфавиту где-то во второй половине списка. Я любопытен. Читаю. В столбике «Национальность» везде – «русский», «русский», «русский», и вдруг напротив «Невзлин Леонид» написано: «еврей». А потом опять – «русский», «русский», «русский».

Первое ощущение – испуг. Меня как будто пронзило: я не такой, как все! Я один – не русский. Один – еврей. Я не просто другой, я – в меньшинстве. Значит, во мне что-то нехорошее есть. Быть в меньшинстве – плохо. Много лет я прожил с ощущением своей инаковости, того, что я отличаюсь от большинства. Что мое еврейство накладывает на меня печать изгоя, мешая слиться с русским большинством в моей стране – Советском Союзе. А кто такие евреи, что такое еврейский народ, что значит быть евреем – об этом я редко задумывался. Для меня это означало прежде всего быть не как все. Быть меньшинством. В СССР – стране, на словах декларировавшей братство народов, в реальности это означало дискриминацию. Достаточно рано, еще ребенком, я стал понимать: все советские граждане живут в окружении различных запретов, но на евреев наложены дополнительные ограничения. Воспринимал

я это как должное. Как обидный, но естественный порядок вещей.

С конца 80-х годов этот «естественный» порядок начал ломаться, распадаться вместе с советским режимом. Менялись все незыблемые понятия, определения и самоопределения. Наверное, тогда и началось мое внутреннее освобождение, ощущение независимости от большинства. Я долго и мучительно доходил до понимания, что моя свобода, мои права, мои убеждения – первичны. Именно это делает человека уникальной личностью.