Платон - Избранные диалоги

Вьючные ослы, кузнецы, сапожники и дубильщики... Ученых мужей V века до нашей эры (софистов) чрезвычайно раздражала Сократова манера подменять солидный разговор о справедливости и благе, о царской речи и значении слов такими вот повседневными пустяками. Ошеломляет эта манера и современного читателя. Иной раз прекрасных древних поэтов перестают читать, предполагая, что чтение потребует особой подготовки. Обилие мифологических имен, комментированные реалии, стилистические приемы, производившие впечатление на современников автора, — все это принадлежит иному, ушедшему миру. Утраченный звук, отсутствие непосредственного контакта с текстом, вполне могут отвратить от знакомства с книгой. От Платона может отвратить его простота — неожиданная простота, неправильная.

 

Платон, как-никак, родоначальник европейской (через Аристотеля также мусульманской) философии, а заодно — искусствоведения (теория подражания) и психологии (тройственная структура души, переданная образом колесницы), создатель множества научных терминов, по сей день разрабатываемых и уточняемых концепций. Читатель, берущий в руки солидный том, знает, что из этого тома вырос загадочный и притягательный неоплатонизм, средневековая схоластика, классическая философия, гносеология и учение о языке XX века; что в ту самую минуту, когда он приступает к чтению, где-нибудь в России, Великобритании, штате Мэн или в Салерно выходит очередное исследование диалектики Платона, его поэтики, медицинских, педагогических, политических воззрений и прочая и прочая, не говоря уж о парадигмах и мифах нашей культуры, которые в значительной мере определяют восприятие современного читателя, но заданы именно Платоном.

 

пер. с древнегреч. С. К. Апта, Я. М. Боровского, Т. В. Васильевой, А. Н. Егунова, С. П. Маркиша, М. С. Соловьева, С. Я. Шейнман-Топштейн; вступ. ст., комм. Л. Сумм

М.: Эксмо, 2015. 768 с. 

Библиотека Всемирной Литературы

ISВN 978-5-699-35229-6

 

Примечания

 

 

Как подействовали мои обвинители на вас, о мужи афиняне, я не знаю; что же меня касается, то от их речей я чуть было и сам себя не забыл: так убедительно они говорили. Тем не менее, говоря без обиняков, верного они ничего не сказали. Но сколько они ни лгали, всего больше удивился я одному — тому, что они говорили, будто вам следует остерегаться, как бы я вас не провел своим ораторским искусством; не смутиться перед тем, что они тотчас же будут опровергнуты мною на деле, как только окажется, что я вовсе не силен в красноречии, это с их стороны показалось мне всего бесстыднее, конечно, если только они не считают сильным в красноречии того, кто говорит правду; а если это они разумеют, то я готов согласиться, что я — оратор, только не на их образец. Они, повторяю, не сказали ни слова правды, а от меня вы услышите ее всю. Только уж, клянусь Зевсом, афиняне, вы не услышите речи разнаряженной, украшенной, как у этих людей, изысканными выражениями, а услышите речь простую, состоящую из первых попавшихся слов. Ибо я верю, что то, что я буду говорить, — правда, и пусть никто из вас не ждет ничего другого; да и неприлично было бы мне в моем возрасте выступать перед вами, о мужи, наподобие юноши с придуманною речью.

 

Так вот я и прошу вас убедительно и умоляю, о мужи афиняне: услыхавши, что я защищаюсь теми же словами, какими привык говорить и на площади у меняльных лавок, а где многие из вас слыхали меня, и в других местах, не удивляйтесь и не поднимайте из-за этого шума. Дело-то вот в чем: в первый раз пришел я теперь в суд, будучи семидесяти лет от роду; так ведь здешний-то язык просто оказывается для меня чужим, и как вы извинили бы меня, если бы я, будучи в самом деле чужеземцем, говорил на том языке и тем складом речи, к которым привык с детства, так и теперь я прошу у вас не более, чем справедливости, как мне кажется, — позволить мне говорить по моему обычаю, хорош он или нехорош — все равно, и смотреть только на то, буду ли я говорить правду или нет; в этом ведь и заключается долг судьи, долг же оратора — говорить правду.