Поспеловский - Православная Церковь в истории Руси, России и СССР

Истоки многих особенностей взаимоотношений Церкви и государства, и прежде всего - кризиса Русской Православной Церкви XX века, можно обнаружить в так называемом «Константиновском наследии», а точнее - в появлении доктрины церковно-государственной «симфонии» при императоре Юстиниане в VI веке. Легализация христианства начинается эдиктом Галерия 311 г., в котором о христианстве говорится, что раз не удалось его уничтожить, то «отныне ему дается право на существование, право составлять свои собрания», т.е. церкви. Огосударствление христианства начинается с Миланского эдикта терпимости 313 г. Выпустивший его император Константин был очень неоднозначной фигурой.

 

Жестокий и кровавый, убивший своего сына и большинство своих родственников, он, однако, обладал какими-то мистическими прозрениями. На этот эдикт, по его утверждению, он был вдохновлен явлениями ему во сне креста с надписью: «Сим победиши». Эдикт приравнял христианство к язычеству в качестве одной из государственных религий, но с того момента Константин оказывал ему явное предпочтение и считал себя христианским императором, хотя крещение принял уже фактически на смертном одре, да и то от арианского епископа Евсевия. Перенеся столицу из старого Рима в новый - город Византий, названный по его смерти Константинополем, он активно вмешивался в жизнь Церкви, собрал вселенский Никейский Собор, председательствовал на нем и, предпочтя к старости учение ариан, считавших Христа не Богом, а творением, Константин начал жестоко преследовать православных.

 

Библейско-Богословский Институт св. апостола Андрея, Москва 1996

ISBN 5-87507-019-6

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

ОБЩИЕ ЗАМЕТКИ ПО ПРЕДМЕТУ И МЕТОДИКЕ ПРЕПОДАВАНИЯ

 

 

Какого предисловия требует учебник? Он может быть только плохим или хорошим. Этот суд над предлагаемым учебником предстоит совершить читателям и, прежде всего, ученикам, которыми скорее всего будут студенты высших учебных заведений, гражданских или церковно-богословских. О себе могу сказать, что хотя это уже шестая моя книга, собственно учебник я пишу впервые. История его такова. В 1988 г., после опубликования моего двухтомника The Russian Church under the Soviet Regime, который принес мне как историку Русской Православной Церкви некоторую известность в англосаксонском мире, я был приглашен в Колорадо-колледж прочитать к тысячелетию Русской Церкви односеместровый курс по ее истории от истоков до сегодняшнего дня. Пришлось наскоро готовить конспекты, рыться в библиотеках, поскольку до того я интенсивно изучал лишь XX век в истории Русской Церкви.

 

Затем, в связи с кончиной о. Иоанна Мейендорфа, читавшего курс истории Русской Церкви в Свято- Владимирской духовной академии в США, меня пригласили прочитать тот же курс уже студентам богословия - публике более требовательной, чем студенты провинциального американского университета. Потребовалась более серьезная подготовка, тем более, что в 1994 г. я собирался читать такой же курс в ряде духовных учебных заведений России (Кострома, Курск, Смоленск и Библейско- Богословский Институт св. апостола Андрея в Москве). Тогда я и начал превращать свои конспекты в учебник, причем сразу в двух вариантах: на русском языке для издания в России и на английском (естественно, тексты для русских и англоязычных студентов несколько отличались друг от друга).

 

Мысль об учебнике появилась у меня после чтения лекций в российских духовных семинариях и академиях, студенты которых в те первые перестроечные годы были полностью лишены настоящих учебных пособий. Этот вакуум начал заполняться только в последние годы, но не всегда удачно. Я далек от мысли, что знаю предмет лучше моих коллег в российских богословских школах. Наоборот, в беседах с ними я убедился, что исторической фактологией они, как правило, владеют гораздо лучше меня, но в их творчестве все время чувствуется некоторая оглядка, присутствие гласных или негласных табу, недостаток свободного критического подхода. Помню, как перед чтением первого краткого спецкурса по истории Церкви под властью коммунистов администрация Московской духовной академии в 1990 г. предлагала мне дать студентам вначале «мягкую пищу», то есть попросту замолчать неприятные, нелестные моменты в истории Церкви и ее взаимоотношений с государством.

 

Я не верю в «мягкую пищу», особенно, когда речь идет о взрослых людях, тем более о будущих пастырях, которые должны сеять истину и жить по ней. Миссионерство, распространение веры, христианства в народе не может опираться на полуправду. Сила Церкви не в идеализации самой себя, а в обличении лжи, обличении грехов, в том числе и собственных (как исторический организм Церковь совершила немало тягчайших грехов, ибо она не только мистическое тело Христово, но и собрание людей, живущих и действующих в реальной истории) и в покаянии. А чтобы достичь этого, она должна обрести свободу, которая не мыслима без самокритического анализа. Никакое творчество невозможно без свободы критики и анализа. Не случайно самый высокий взлет русского богословия и русской религиозной мысли произошел в эмиграции. В условиях экономической нищеты, но абсолютной духовной свободы создавались бессмертные труды оо. Сергия Булгакова, Николая Афанасьева, Георгия Флоровского, Василия Зеньковского, Александра Шмемана, Иоанна Мейендорфа и многих других богословов и религиозных мыслителей, связанных с замечательным Свято-Сергиевским богословским институтом в Париже и его детищем - Свято-Владимирской духовной академией под Нью-Йорком.

 

Русская дореволюционная богословская школа достигла больших высот в последние полстолетия перед революцией, однако главный вклад был сделан в области истории Церкви, и к тому же все русские церковные историки заканчивали свое повествование эпохой, отделенной от них по крайней мере несколькими столетиями. Не прославилось дореволюционное русское академическое богословие ни библейской экзегетикой, ни какими-либо другими дисциплинами, требующими критического анализа. Даже святоотеческое богословское возрождение конца XIX - начала XX века пришло в академии и семинарии «извне» - от Паисия Величковского и его учеников (Оптина пустынь) и от мирян-славянофилов. Да и религиозно-философское возрождение накануне революции, в результате которого и возникла «Парижская школа» (а зачинателями были Владимир Соловьев, Павел Флоренский, Сергий Булгаков и другие), не было детищем русских духовных академий. Соловьев и Флоренский обучались в Московской духовной академии, уже будучи выпускниками гражданских университетов. Все это говорит о недостатке творческой свободы и в дореволюционной русской богословской школе.

 

Представляя сей скромный труд - не подлинное научное исследование, а скорее компиляцию, каковыми являются все учебники - на суд читателя, подчеркну, что я стремился излагать в нем правду и только правду, сколь бы неприглядной она иногда ни была. Я верю, что свет Христова учения, свет христианства и подлинной веры в Бога так пронзительно сильны и чисты, что они видны и через призму наносной исторической грязи, и что только в условиях свободы и свободной мысли человек в состоянии отличить наносное от истины и добро от зла. При всех своих недостатках этот учебник написан без оглядок и без табу. Возлагаю надежду, что Его Святейшество Патриарх Алексий II и все русское священноначалие сочтут такой открытый подход к истории нашей Церкви за благо. Посвящаю этот учебник всему русскому богословскому студенчеству - будущим светлым и добрым пастырям, катехизаторам, просветителям Земли Русской.