Резенция на книгу Рубского Православная духовность

Популярный, можно сказать, модный одесский священник о. Вячеслав Рубский выпустил книгу с неоднозначным и тревожащим названием. Несколько лет назад была история о запрещении его в служении, благоприятно вскоре разрешившаяся. Можно с уверенностью сказать – «Слава Богу, легко отделался». Ибо о. Вячеслав играет с огнём. И ходит по краю, привлекая внимание не только своей паствы, но и более широкой общественности к самым острым и болезненным проблемам современного русского православия.

Но не к «внешним», о которых обычно говорит и за которые поплатился своим положением в Церкви и привычным преподаванием диакон Андрей Кураев. Нет, не о популярных и хайповых темах «голубого лобби», нравственного падения, прельщения и секулярности клира, о которых пишет и «Ахилла», проповедует Рубский.

 

Протоиерей Вячеслав Рубский. «Православная духовность: перезагрузка. Наброски внутренней реформы». М.: Никея, 2021. 240 с. (Серия «Молодое вино»)

 

Протоиерей не только доктор богословия, но и практикующий психолог, что известно всем подписчикам его канала на Youtube. Насколько он в действительности философ, судить не возьмусь. Но человек отец Вячеслав оригинально и глубоко мыслящий. Узнав о выходе его книге, я заранее её предвкушал, ожидая весьма достойное содержание. И не ошибся. Книга настолько насыщена ценными идеями и важными выводами, что её можно цитировать почти целиком и без купюр. И читается при том очень легко – о. Вячеслав талантливый проповедник.

 

Вячеслав Рубский озвучивает проблему прямо в названии книги и раскрывает в предисловии. Перезагрузка необходима, в том числе и для «православного человека, живущего под покровом традиции и наученного правильному опыту богопознания». Необходима даже не для  «живой духовной жизни», но чтобы просто полноценно жить, а не существовать под формально человеческой или даже христианской личиной. «Бог ждёт от нас, чтобы мы были начеку, искали Его повсюду и жаждали личной встречи с ним».

И с первых же строк введения автор чередует прописные психологические истины с критическими и даже провокативными заявлениям о православии и для православных. Уверен, что его книга будет полезна иноконфессиональным христианам, и даже верующим в Богов других религий. Ведь Рубский здесь говорит не только как православный пастырь, но и как психолог, знаток человеческих душ.

 

Автор напоминает читателю, что не стоит сталкивать мнения, «правильные» с «неправильными», как то практикуют «христиане с бинарным мышлением». Затем слегка шокирует сообщением, что неверие во многие положения собственной религии, известное по соцопросам, не столь уж зазорно. В нас существует и два и три православия, сообщает о. Вячеслав, но лишь «реальная причастность Господу Иисусу Христу делает это очевидным и даёт смелость себе в этом признаться». Только вот многим ли это под силу?  

 

Увы, поклонники таинств и богослужений лишены критерия причастности. Потому и внешние ритуалы, и само помышление человека о Боге устроены так, что прекрасно функционируют и в Его отсутствие.

Рубский видит причину в «духовном устроении нашего подвига», который почти избавился «от Бога как его важнейшего компонента».

Автор на протяжении всей книги противопоставляет дуалистичному, чёрно-белому, крайне удобному и при том обречённому восприятию мира и человека полифоничность православия. «В доме Отца Моего обителей много», вспоминает о. Вячеслав слова Христа и считает нужным добавить, что и путей к Богу не меньше.

Но не стоит спешить соблазниться этой кажущейся либеральной и чреватой экуменизмом мыслью. Автор говорит о богатстве и разнообразии живого и глубокого православия. Но говорит так, что поймёт любой инославный, и даже иноверец. Возможно, потому, что книга Рубского «рождена верой во Христа и надеждой преодолеть одиночество тех, кто идет похожим путём». В отличие от других книг, вдохновлённых разочарованием, любопытством или поиском новых открытий.

Легко предсказуемую реакцию на иные главы, что могут показаться нигилистическими или чересчур радикальными, автор предупреждает просьбой терпеливо дочитать до обоснований «любви к Богу, человеку, богослужению и обрядам».

 

И следом ещё один столь известный и не менее печальный трюизм. Речь о сопротивлении изменениям, новизне и обвычной склонности к привычному и приятному. Психолог Рубский сообщает – «неприятие так же важно для формирования личности, как и приятие», и более того, советует поставить эту максиму «во главу своего образования».

Но автор и не думает останавливаться, деликатно указывая на нашу общечеловеческую природу сонных ленивцев: «мы естественным образом вписываем все феномены мира в знакомую ситуацию, чтобы продолжать спать». Однако стереотипное мышление противоречит и мешает самому духу и принципу Благой Вести – сопротивляющееся новизне, оно «совсем не хочет «рождаться заново».

Да, «внутреннее преобразование, изменение через кризис, рождение заново и воскресение есть суть христианства, признак его жизни». Более того, по словам Жижека, что цитирует автор в завершение введения, христианство должно принести себя в жертву, чтобы спасти своё сокровище, как это сделал Христос.

О. Вячеслав замечательно оправдывает свою «говорящую» фамилию, рубя многие известные и привычные, но и потаённые, глубоко сокрытые штампы, комплексы и установки, что мешают верующему напрямую общаться с Богом. Но делает это весьма виртуозно, не увлекаясь в осуждение и озлобление. «Предание – оно, а Бог – Личность. Вот почему вера в оно – священство, сакральное, чудесное и экстазы – не говорит мне ничего про мою веру во Христа. Я верю в Бога и по сравнению с ним не верю ни в философию, ни в Богословие, ни в Писание, ни в милые Предания. Это все было и представляет собой потрясающее царство слов, но это не Он. Это только рядом, только возле».

 

Несмотря на всю мягкость языка и деликатность формулировок, Рубский радикален – главное для любви к Богу это личная Встреча с Ним и критическое отношение ко всем Его мирским презентациям. Если нет ни того ни другого, то нет даже «начала христианства, а только святая вера в Деда Мороза по имени Иисус, Аллах, Вишну, Даждьбог и т.п.».

 

Автор рекомендует трезвый антиклерикализм как элемент спокойного недоверия и часть православной керигмы (проповеди)», апеллируя к проповеди самого Христа. Он проводит аналогию между «делегатами» Бога и народными депутатами, дабы наглядно изобразить разницу между предстоятелями и Представляемым. «Чтобы благовествовать красоту Бога, священник должен быть отчасти и антиклерикалом» - такой автор делает вывод.

И в подтверждение своих построений приводит звучную цитату из философа Розанова, злободневную и сегодня: «Лично духовенство, я думаю, прекрасно. Но именно в золотящихся одеждах его, иконообразное – оно ужасно, потому что непоправимо, неисправимо, нераскаянно».

 

Рубский уверен, что святость вполне совместима с антиклерикальностью, и цитируя на этот раз Иоанна Кронштадского, напоминает – «одиозный образ клирика вызывал здоровую критику не только со стороны оппонентов Церкви, но и её святых». «Антихристианин» же Ницше с его «божьими индюками» как обидным прозвищем для священников оказывается куда терпимей Григория Богослова, что стращает христиан дурными епископами более чем дикими зверями. Впрочем, согласно современному законодательству обеих можно было бы привлечь за «оскорбление чувств верующих».

 

Автор сурово критикует слепую и упрямую приверженность традициям и аутентичности. Последняя не была бы утрачена, утеряй Церковь все тексты – она «невольно воспроизвела бы их в другой форме, с другими акцентами, но с той же целью». И тут представился случай слегка уколоть протестантов. Неверен вердикт Лютера «исказили – значит предали», говорит Рубский, нет, «искажали – значит передавали!».

 

Рубский уверен – необходимо признать «интуитивность познания всех Видов Откровения Божия и вместе с тем его подлинность, явленную в Писании и у святых отцов».

Автор считает, что главная угроза веры отнюдь не атеизм, но квазирелигиозные связки. Он перечисляет несколько крупных случаев слома парадигм христианского массового сознания в новейшее время, что сотрясали самые основы веры. Расшифровка эпоса о Гильгамеше, библейская критика, истлевшие мощи святых, наконец, так и нерешённая удовлетворительно проблема теодицеи. Автор убеждён, что всех этих смятений веры могло и не случиться, имей она «своим фундаментом Бога, а не искусственные конструкции».

 

Рубский оспаривает даже ценность самой веры в Бога. Да, это хорошо, полезно и приятно, «даже если бы Бога и не было». Эта вера имеет некоторую утешительную ценность, но при этом «не нуждается в практике Бога», да и в самом Его объективном существовании. И потому в этом значении вера в Бога и «становится опиумом для народа, духовной жвачкой». Но «Бог есть нашатырный спирт для человека, Он желает его пробудить от такой веры».

 

Рубский радикален в своей критике неосознанного обрядоверия: «Крестить ребенка по своей вере в Бога может только тот, кто знает, что этому акту нет никаких реальных оправданий. () Молиться может только тот, кто вполне видит и чувствует, что Бог прежде прошения нашего знает всё. Поститься может тот, кто осознает всю абсурдность смены котлетки на карася во имя Распятого».

 

Рубский рискует критиковать святость православия как некоей эталонной, сверхчеловеческой и неподсудной скрепы. Он предполагает для дальнейших рассуждений неоднородность православного сознания, для удобства разъяснения сводя всё их множество к двум направлениям. Logos и praxis, теоретический и практический варианты. Он подчёркивает, что после Вселенских соборов стал доминировать первый тип, тип правильного исповедания веры. А вот важность и забота о духовном состоянии подвижника по разным причинам стало уделом немногих маргиналов, пусть иногда и в хорошем, даже идеальном смысле. Полагаю, здесь разумеются молитвенники, практики умного делания, исихасты.

И одну из причин приоритетности рассудка над опытом автор находит ещё в проповедях апостола Павла.

Такой тип православия «неизбежно уводит на второй план подвижничество, аскетизм и всякую духовность как второстепенное явление», и для иллюстрации приводятся велеречивые пассажи из святоотческой литературы.

 

Второй тип прекрасно изображен в притче из рассказа Л. Н. Толстого «Три старца», где её героям полуеретическая молитва не мешала светиться и ходить по воде. Этот и другие примеры показывают, что святость и ересь не взаимоисключающи. И здесь автор почти подходит к прекрасно известному на Востоке выводу. «Святость» и её сопутствующие эффекты типа чудотворства и сверхспособностей зачастую могут быть не признаком духовной величины человека, но лишь результатом его аскетических практик. И в итоге стать помехой к самому духовному восхождению - прелестью.

 

Но вот в чём загвоздка – все аргументы «за» и «против» сторонники обеих православных типов берут из общего православного предания. И проблема современного православного сознания в том, что любой из типов православия, будучи выбранным, встаёт в оппозицию к другим. «Либералы считают, что традиционалисты ближе к язычеству, чем к христианству. Ортодоксы считают либералов гедонистами, маловерами, духовными лентяями или без пяти минут атеистами». И самое печальное в безысходности этой ситуации то, что критерии обоих типов не являются духовными, то есть «не относятся к духовному опыту, в котором все различия незначимы».

Так что же делать? Рубский предлагает оптимальный и потому сложный вариант. Необходимо выработать мировосприятие, органично воспринимающее «всех православных как братьев и сестёр». Такое, которого в истории Церкви ещё никогда не было.

 

Достаётся и самой популярной мотивации среди христианской апологетики и миссионерства. Да, банальными и старинными, как и само человечество, кнуту и прянику. В нашем случаем - адским мукам и райскому блаженству. И то и другое – вечно. «Теологи такого типа невольно выдают своё неверие в привлекательность Бога Самого по Себе своим нежеланием общаться с Ним без крайней необходимости. Они предлагаю нам Христа только под дулом автомата, в перспективе вечного ада, иначе им самим Он кажется бессмысленным и ненужным. Христианская сотериология во многом пропитана этой адской мотивацией: иди в объятия Христа, иначе погибнешь вечной погибелью!» Однако такая апология скорее унижает Господа, считает о. Вячеслав. Конечно, в ней есть и своя, «мирская» логика – «количество привлечённых к Христу через спасение страхом (Иуд. 23) при таком выборе возрастает раз в сто».

Но это не просто низкопробная риторика для самых простых и неискушённых. Святитель Игнатий Брянчанинов пишет, что и такой Христос в своей ипостаси Спасителя от вечной погибели необходим определённому типу подвижников. Рубский как психолог соглашается со святителем, но продолжает крамольной для поверхностного православного сознания мыслью: в этой перспективе Иисус «не сможет избавить от чувства отверженности, а будет только участвовать в процессе избавления, всё увеличивая у Своих чад состояние угнетённости».

 

Получает свою шпильку и тяжелый иудейский фундамент христианства. Всю «адскую сотериологию» автор называет «рудиментом послеплённого иудаизма», вспоминая популярный анекдот о разнице между англичанами и евреями. «Вот и иудаизм из христианства никак не уходит, хотя они давно попрощались».
Думается, многим будет интересно – почему так? Ведь Христос не просто «вывел батальон праведников» из ада, а вообще уничтожил его – «еврейский «шеол», римский «хадес» и греческий «аид» стёрты как понятия».

 

Увы, человеческая психология такова, что бояться Бога (а в его отсутствие чего-либо иного – отца, царя, мнения окружающих, закона кармы, судьбы) естественно для человека. «…Бог в определённой степени опасен. В Ветхом Завете об этом написано прямо, в Новом Завете также есть упоминание об аде», куда, возможно, вместе с грешниками пойдём и мы. Да, на естественном страхе перед Сильным и Непредсказуемым можно выстроить миссионерскую проповедь. Но ведь мы не иудеи и не язычники, а братья Божьи, поэтому нужно преодолеть этот страх, вразумляет нас Рубский. И подкрепляет свою мысль пространной цитатой из апостола Иоанна про любовь, в которой нет страха.

Христианство проповедует не одно, а сразу три Евангелия, разъясняет Рубский, и это нормально.

Какие три? Это эсхатологическое Евангелие «здесь и сейчас», Евангелие Нового Завета как нового Закона – вместо Ветхого, и Евангелие Любви. Однако мы не вправе выстраивать из них лестницу, а тем более преподавать одну их этих моделей так, как будто других не существует. Ведь обнаружение плюрализма и альтернативных точек зрения обычно болезненно.

 

Очень хочется верить, что эта замечательная книга отрезвит и вдохновит возможно более многих чад Русской Православной Церкви, православных христиан вообще, инославных, иноверующих и даже не верующих. И окажется тем самым добрым словом, нужным советом, лучом доброго света в наши очень непростые сумрачные времена.