Ускова - Терапия оглашенных

Нужно ли мне говорить, что я все еще не чувствую себя уверенно как психолог? Всю ночь я провалялась, ворочаясь, — как обычно, тревожилась. Во-первых, мне ужасно стыдно перед отцом Георгием. Как ни странно, казалось бы, перед священником, которому ты всю жизнь исповедуешься, можно не стесняться своих слабостей. Но работает это прямо противоположно: может, потому, что он и так уже знает о твоих слабостях больше, чем любая живая душа, так не хочется, чтобы он встречал их за пределами исповеди, в жизни. А может, дело еще в том, что на исповеди ты как бы сам признаешься и поэтому уже держишь свои слабости под контролем, тогда как по жизни слабости проскальзывают помимо твоего волеизъявления. Может, поэтому люди так любят обсуждать, как им нужно похудеть или как они вечно опаздывают, — чтобы тоже продемонстрировать: «Я сам все про себя знаю, все под контролем»?

 

Одним словом, отец Георгий все понял. После предложения открытия психологической службы, которое представлялось на облаках, с конфетти и единорогами, упоминание Клима отозвалось у меня картинкой: стройный ряд психологов с папками дипломов толщиной со словари Брокгауза и Ефрона указывают на меня пальцем и говорят: «Проваливай,теперь пришли настоящие профессионалы, мы справимся без тебя». — Соня, но ты никогда не видела вживую словарь Брокгауза и Ефрона! — Но понятно же, что он огромный, а? В сорока томах или что-то такое. — Одно дело — представлять худший сценарий, другое — рисовать бяки-закаляки кусачие! — Хорошо, какой худший сценарий? — Ты знаешь, это может прозвучать неожиданно, но я вижу худший сценарий так: ты так будешь бояться за свое нагретое местечко, что всячески будешь вставлять этой идее палки в колеса, и ничего не получится. Психология в храме не будет развиваться благодаря тебе же, а ты будешь только и рада.

 

(Молодое вино)

М.: Никея, 2021. — 336 с. 

ISBN 978-5-907307-32-2

 

От автора

 

 

Мама быстро все объяснила в трубку, не знаю, торопилась ли она или торопились на том конце. Повторила полное имя и дату рождения. Адрес. Точное время, когда ушел. Особые приметы (оказалось, что с тех пор, как папа стал пить, мама подписывает ему обувь). Сказали, что ситуация обычная, поэтому лучше начать с того, что обзвонить соседние участки и больницы. Мы сели ждать.

 

За это время я нагуглила, что нужно делать, когда пропал человек, насчитала стопятьсот ошибок, которые мы с мамой сделали при звонке, — например, мы не спросили регистрационный номер нашего заявления о пропаже. Но, с другой стороны, интернет описывал совсем другие ситуации — пропажа детей, пропажа в лесу, и я могу понять полицейских, которые относятся несерьезно к пьяным шатаниям граждан. Но это же не граждане — это папа.

Прошло полчаса. Мама пошла еще раз сама искать. Телефон оставила мне, сама взяла мой, чтобы я ответила, если позвонят. Моя первая внутренняя истерика прошла, и почему-то сейчас я стала спокойная, почти отупевшая. Сижу, жду. Вспомнила, как Алим рассказывал, что его тоже искали с полицией. Тогда ни за что не подумала бы, что и мы с мамой до этого докатимся.

 

Позвонили, когда мама еще не вернулась. Папу привезла скорая в больницу соседнего города, нашли на улице добрые люди. Номер продиктовали, адрес. Сказали, чтобы приезжали с утра, потому что сейчас ночь, не пустят. Позвонить можно. Спасибо!

Тут же набрала маму, хотела звать домой, но начала уже по телефону все объяснять. Мама вздыхала, выдыхала, как узнала, прямо побежала обратно. Когда прибежала, снова мы плакали, обнимались, переживали.

Все, что смогли выяснить: приезжать действительно утром, сейчас ночь. Папа в порядке, пара сломанных ребер, утром придет врач, будут решать, нужна операция или нет. Утром с десяти утра можно навестить. Поговорить тоже не дали, сказали, что телефон в регистратуре, а больной в отделении, и потом, спит. Ну, ладно.

 

— Все, пойдем спать, Сончес? — сказала мама почти обиженно, когда повесили трубку.

— А ты точно будешь спать?

— Помолюсь еще немного, и да, спать. Ты завтра со мной поедешь?

 

У меня запланирована консультация в одиннадцать, но, конечно, надо отменять.

— Нет, нет, ты иди работай, а съездить всегда успеешь. Может, папе и лучше сперва со мной побыть, а потом уже гуртом...

 

Не знаю, смогу ли я работать в таких условиях. Но, подумав, согласилась, и главным образом потому, что, как ни стыдно сказать, внутри у меня зашевелилась какая-то мокрица — то ли обида на папу,то ли презрение... Это отвратительно, и мне нужно сперва утихомириться, а потом уже ехать к папе, чтобы он эту мокрицу не прочитал в моем лице.

 

Но ночь прошла, а мокрица расползлась по телу и действовала на меня так, что я готова была расплакаться по любому поводу. Консультацию провела на автопилоте и после поехала сразу же в больницу. У меня еще встреча с Владимиром вечером, но я прекрасно успею до нее съездить, если буду шиковать и возьму такси хотя бы в один конец.

 

И чтобы плохих новостей было побольше — с утра пришло сообщение в общий чат супервизии от отца Сергия. «Дорогие коллеги! В связи с личными моими обстоятельствами супервизорская группа вынуждена прекратить работу. Приношу свои извинения. Надеюсь, что продолжите работать плодотворно и вдумчиво. Отец Сергий Старорядов». В ближайшие часы пришли несколько вялых ответов благодарности и сожаления от участников. А теперь начался бунт.

Даша создала отдельную беседу, без отца Сергия. И пригласила встретиться, «завершить процесс». Все быстро отозвались, и Юлия тоже. Мне все это гадко, но думать некогда. Я тоже согласилась и поехала к папе.