Бальтазар - Козел отпущения и Троица

Козел отпущения и Троица

Ганс Урс фон Бальтазар

перевод АлексейКазак

Почему этот процесс, закончившийся смертным приговором, который имел место почти две тысячи лет тому назад, волнует человечество ещё сегодня? Не были ли другие бесчисленные видимости столь же зрелищных процессов, вплоть до наших дней, вопиющая несправедливость которых должна была бы нас столько же волновать и занимать нас столь же продолжительно, как древний процесс, который имел место в Иерусалиме во время пасхи. Но вся жестокость лагерей истребления и архипелагов гулага меньше занимают человечество - если судить по непрекращающемуся и даже растущему потоку книг и дебатов об Иисусе - чем казнь этого невиновного, о котором сообщает Библия: даже Бог - воскрешая Его из мертвых - принял в этом участие и подтвердил своё право.

Следовательно был ли Он - это обсуждается - великим козлом отпущения, единственным и окончательным для человечества, которое возложило на Него всю свою виновность, и кто, как агнец Божий, унёс эту виновность? Это - то, что утверждает современный этнолог, Рене Жирард, книги которого производят большую сенсацию в последние годы в Америке, во Франции и теперь также в Германии. Согласно ему, любая человеческая культура с самого начала основывается на механизме козла отпущения, то есть на хитром изобретении людей для преодоления их взаимных агрессий и нахождения временного мира: концентрируя эти агрессии на козле отпущения, выбранном почти наудачу, назначив его как жертву, что должно было бы успокоить то или другое божество в гневе; но этот божественный гнев не был бы, согласно Жирару, ничем другим, как взаимной агрессивностью людей. И если этот механизм должен безостановочно повторяться после времени относительного мира, чтобы история мира смогла продолжаться почти приличным образом, то он достиг бы своей кульминации в общем отвержении Иисуса язычниками, евреями и христианами: грехи всех свалены на Иисуса, Он их действительно принял на себя и унёс, так, чтобы тот, кто Ему верит, смог бы отныне жить в мире со своими братьями.

Мысль Жирара интересна; она позволяет по-новому актуализировать процесс Иисуса. Но ему также надо задать вопрос: почему именно это умерщвление было бы, после стольких других, окончательным событием истории мира и пришествия конца времён? Люди сваливали свою виновность на многих невиновных козлов отпущения, почему тогда Этот единственный носитель грехов принёс общее изменение для мира?

Для верующего ответ прост: то, что здесь является решающей действенностью, это  - не тот факт, что ещё один раз мы охотно освободились от нашей виновности. Естественно, никто не хочет взять на себя ответственность: Пилат умывает руки и объявляет себя невиновным, евреи укрываются за своим Законом, который им предписывает осудить любого богохульника, они действуют по благочестию и страху Божию. Даже Иуда сожалеет о том, чем он сделал, и возвращает деньги крови; и так как их у него не принимают, он их бросает к ногам первосвященников. Никто не хочет быть ответственным. Но именно желая оправдаться, они убеждаются Богом, что они соответственны за смерть этого праведника. В конечном счете, важно не то, что делают люди.

Но важно то, что находится кто-то, кто хочет и может взять на себя их вину. Ни один из других козлов отпущения этого не мог. Именно из-за этой способности брать на себя, согласно пониманию Нового Завета, Сын Божий стал человеком. Чтобы жить для "часа", который Его ожидает в конце Его жизни, для ужасного крещения, которым, говорил Он, Он должен креститься; для часа, когда не только внешне только Он был бы связан и Его влекли бы перед судами, где не только Его тело было бы разорвано бичеванием и пригвождено ко кресту, но часа, который проникает до Его души, до Его духа, до Его самого интимного отношения к Богу Его Отцу, и который наполняет всё смертельным страхом оставления, как субстанции абсолютно чуждой, враждебной, смертельно отравленной, которая преграждает Ему всякий доступ к источнику, который даёт Ему жизнь.

Именно в ужасе этой тьмы, в этом оставлении вдали от Бога Он произносит слова на Елеонской горе: «Если возможно, Отче, пронеси от Меня эту чашу». Чаша, о которой идёт речь, хорошо известна из Ветхого Завета: это - чаша, исполненная гневом и яростию Бога, которую грешники должны выпить до дна, которая угрожает и которая неоднократно налагалась на неверный Иерусалим или на вражеские народы вроде Вавилона. Именно в том же ужасе духовного потемнения, Он испускает крик на кресте, спрашивая, почему Бог оставил казнимого. Тот, кто кричит, знает только, что Он оставлен, но, в такой темноте, Он не может уже знать почему. Он не должен это знать, так как одна мысль о том, что речь могла бы идти о том, чтобы понести мрак других, была бы облегчением, лучом света. Но даже это Ему не предоставлено в настоящий момент, так как, с абсолютной серьезностью речь идёт о восстановлении отношения между Богом и виновным миром.

Тот, кто мучительно переживает эту ночь, есть просто Невиновный, так как никто другой не мог бы выдержать это действенно за других. У какого другого человека, обычного или исключительного, было бы пространство, достаточное, чтобы принять весь грех мира? Один единственный может иметь в Себе такое пространство: Тот, Кто является божественным визави вечного Отца, а именно, Сын, Который является Богом, даже как человек.

Это - неизмеримая тайна, так как есть бесконечное различие между лоном, которое порождает в Боге, Отце, и рожденным плодом, Сыном, хотя оба являются единым Богом в Святом Духе. Некоторые теологи справедливо утверждают в наши дни: именно на кресте это различие становится совершенно очевидным и тайна божественной Троицы полностью открыта. Расстояние столь велико - так как в Боге всё бесконечно - что всё отчуждение и грех мира там найдут место, что Сын может взять их на Себя в Своем отношении к Отцу, без того, чтобы вечная взаимная любовь между Отцом и Сыном в Духе Святом от этого пострадала или даже была изменена. Грех разрушен огнём этой любви, так как «Бог, говорит Писание, есть огонь поядающий», который не терпит в Себе ничего нечистого, но разрушает его.

Иисус Распятый претерпевает на нашем месте наше удаление от Бога и наш мрак, и это тем более мучительно, что Он в этом не виновен. Это положение Ему не обычно, но чуждо  и просто ужасно. Да, Он страдает более глубоко, чем то, что обычный человек может перенести, даже если он был осужден к тому, чтобы быть далеко от Бога, так как только Сын, ставший человеком, реально знает, кто есть Отец и что означает быть лишенным Его, потерять Его видимо навсегда.

Нет никакого смысла называть это страдание адом, так как нет никакой ненависти к Богу в Иисусе, но только страдание более глубокое и более вневременное чем то, что обычный человек мог бы выдержать в своей жизни или после своей смерти.

Также, мы не скажем ни в коем случае, что Бог Отец "наказывает" Сына, страдающего на нашем месте. Не о наказании идёт речь, так как дело, которое совершается между Отцом и Сыном под действием Святого Духа, есть чистая любовь, самая чистая, какая только возможна; оно может следовательно быть только делом, исполненным в наиболее подлинной свободе, как Сыном, так и Отцом, и Святым Духом. Любовь Бога столь богата, что она может принять также эту форму тьмы по любви к нашему тёмному миру.

А мы сами, что мы можем сделать? «От шестого до девятого часа сделалась тьма по всей стране». Как если бы космос ощущал то, что здесь совершается решающего, как если бы он принимал участие во тьме, которая охватывает душу Христа. Нет необходимости, чтобы мы также принимали в ней участие: мы - достаточно чужды и темны и без этого. Нам было бы достаточно, в тёмном мире, который нас окружает, твёрдо прилепиться к вере, и почитать истинным, что именно тьме Голгофы мы обязаны всем этим внутренним светом, всей этой радостью и этой уверенностью, всем этим доверием к жизни, и не забывать никогда за это благодарить Бога.

В этом благодарении, мы можем выразить также, совершенно второстепенно, просьбу о том, что, если Бог это позволит и если это может способствовать примирению мира с Богом, мы смогли бы принять участие совсем немного в страданиях Креста, во внутренней тревоге и тьме. Иисус Сам говорит нам, что такое участие возможно, когда Он нам заповедует нести каждый день наш крест (см. Лк 14.26). Павел также это утверждает, когда он говорит, что он переносит страдания, уготованные Христом для него и для христиан. Когда наша жизнь становится трудной и кажется нам зашедшей в тупик, мы можем хранить доверие: сама эта тьма может быть включенной в великую тьму искупления, которая позволяет заниматься свету Пасхи.

И когда то, что от нас требуется, кажется слишком тяжелым, когда страдания становятся невыносимыми и участь, которая нам назначена, кажется почти бессмыслицей, то именно тогда мы наиболее близки к Человеку, распятому на лобном месте, так как Он прожил то же для нас, по предвосхищению, с немыслимой интенсивностью. Мы не можем требовать тогда, чтобы то, что кажется бессмыслицей, получило бы смысл, который нас успокоит; мы можем только упорно претерпевать в молчании, как распятый, без видимости по отношению к темной бездне смерти. За этой бездной нас ожидает то, что мы не можем теперь увидеть, ни даже поверить, другая бездна света, где всё страдание мира воспринято во всегда открытое сердце Бога. Тогда нам будет позволено, вместе с апостолом Фомой, вложить нашу руку в эту зияющую рану: рану, где мы сможем телесно ощутить, что любовь Бога превосходит любую человеческую мысль, чтобы молиться вместе с учеником: «Господь мой и Бог мой».

Ганс Урс фон Бальтазар, в книге: «Ты венчаешь лето благостию Твоей»*

Книгу Жирара Козел отпущения можно прочесть на Эсхатосе