Кожурин - Соловецкое сидение 1668-1676 гг

Кирилл  Кожурин - «СОЛОВЕЦКОЕ СИДЕНИЕ» 1668-1676 гг

 

Мирная жизнь обители продолжалась до 1653 года, ког­да патриарх Никон при поддержке царя Алексея Михайловича начал церковную реформу, расколовшую русское общество на два непримиримых лагеря. Еще в 1658 году, 8 июня, состоял­ся Соловецкий «черный» (то есть иноческий) собор по поводу разбора присланных из Москвы новопечатных книг. Принесли книги, стали их читать и просматривать, увидели «чины ново­вводные», хулу на двуперстное крестное знамение, которым знаменовались святые Зосима и Саватий Соловецкие, Сергий Радонежский и Кирил Белозерский. «Видите, братия, — со сле­зами на глазах сказал архимандрит Илия, — последнее время: восстали новые учители и от веры православной и от отеческа-го предания нас отвращают, велят нам служить на ляцких кры­жах по новым служебникам. Помолитесь, братия, чтобы нас Бог сподобил в православной вере умереть, яко же и отцы наши, и чтобы латынской службы не принимать». После тщательного изучения текстов новопечатных книг и сверки их с древними ру­кописями (в Соловецком монастыре была богатейшая по тому времени библиотека древних манускриптов) собор вынес реше­ние: «Новых книг не принимать, по ним не служить и за отца архимандрита стоять... »

 

Новые книги были снесены в «казенную палатку», а иноки Соловецкого монастыря продолжали совершать богослужение по старым книгам. Вместе с тем в течение нескольких лет они написали царю пять челобитных, в которых умоляли его лишь об одном: разрешить им оставаться в вере своих отцов. «По преданию Никона, патриарха бывшаго, и по новоизложенным его книгам, проповедают нам ныне Никоновы ученицы (учени­ки. — К. К.) новую незнаемую веру, ея же веры мы и прадеды и отцы наши до сего дни не слыхали», а отеческую «нашу пра­вославную веру похулили и весь церковный чин и устав нару­шили, и книги все перепечатали на свой разум, богопротивно и развращенно». «Плачемся вси со слезами, помилуй нас, ни­щих и сирот, повели, государь, нам быти в той же нашей старой вере, в которой отец твой, государев, и все благоверные цари и великие князи скончались, и преподобные отцы Соловецкой обители: Зосима, Саватий, Герман и Филипп митрополит, и вси святии отцы угодили Богу».

 

Для соловецких иноков, как и для всех искренне верующих русских людей XVII столетия, измена старой вере означала измену самой Христовой Церкви и Самому Богу. А потому, подобно пер­вым христианам, они соглашались скорее идти на пытки, мучения и верную смерть, нежели отступить от веры, в которой спасались их предки. Эту мысль четко выразили авторы составленного уже в конце XVII века «Тропаря Соловецкаго монастыря преподобно-мучеником новым, пострадавшим за Христа» (глас 4):

 

 

Тем временем в Москве Никон оставил патриарший престол (1658), и появилась робкая надежда на возвращение к старой вере. Преследования ревнителей древлего благочестия на время прекратились, протопопы Аввакум, Иван Неронов и другие были возвращены из ссылки, и в Соловецком монастыре продолжали служить по-старому. О Соловках и их стоянии в вере как будто на время забыли.

 

Однако надежды на восстановление древлеправославия ока­зались тщетными. 1 июля 1659 года скончался соловецкий игу­мен Илия, а в марте 1660 года в Москве поставили в архимандри­ты Соловецкой обители иеромонаха Варфоломея, который, при­быв в монастырь, отстранил старых советников из состава мона­стырского собора и ввел туда новых, угодных себе. Новый архи­мандрит пытался вводить в монастыре и новые порядки. Так, в 1661 году он предпринял попытку ввести в обители недавно при­нятое в Москве «наречное» пение вместо древнего «наонного».

 

Это вызвало ропот среди братии монастыря, а головщики (ру­ководители церковных хоров) продолжали по-прежнему петь по старинным певческим книгам.

 

Здесь нужно отметить, что реформирование певческих книг на новый лад почиталось при царе Алексее Михайловиче делом государственной важности и было поручено Приказу тайных дел. И это неслучайно. Наиболее проницательные умы древно­сти понимали огромное значение музыки и силу ее воздействия на человеческие чувства. Последователь Конфуция древнеки­тайский философ Сюнь-цзы писал: «Музыка — это гармония, которую нельзя изменять. Ритуал — это порядок, который нель­зя преобразовывать. Музыка объединяет подобное, церемо­нии различают различное. Музыка и ритуал вместе управляют человеческими сердцами. Выразить сущность реальных вещей, исчерпать возможные изменения — такова способность музыки; создать искренность и уничтожить притворство — такова задача ритуала».

 

Музыка и ритуал являются наиболее совершенными средствами воздействия на человеческие сердца и тем самым мо­гут обеспечивать поддержание порядка и спокойствия. Об этом говорит Конфуций в «Луньюе»: «Если имена неправильны, то слова не имеют под собой оснований. Если слова не имеют под собой оснований, то дела не могут осуществляться. Если дела не могут осуществляться, то ритуал и музыка не процветают. Если ритуал и музыка не процветают, наказания не применяются над­лежащим образом. Если наказания не применяются надлежащим образом, народ не знает как себя вести»

.

Аналогичную мысль находим в челобитной царю Алексею Михайловичу соловецких иноков, выступивших против нико­новской реформы: «Егда святыя церкви без мятежа и без пако­сти в мире бывают, тогда вся благая от Бога бывают подаваема; такоже пременения ради церковнаго пения и святых отец пре­дания, вся злая на них приходят. Ныне же, государь, грех ради наших попущением Божиим, отнележе они новыя учители, на-чаша изменяти церковное пение и святых отец предание, и пра­вославную веру, от того государь времени в твоем Российском государьствии начаша быти вся неполезная, моры и войны без­временны, и пожары частыя, и скудость хлебная, и всякое благих оскудение. И аще государь толикия многия безчисленныя свиде­тельства на нашу православную християнскую веру яко непоко-леблемо в православных догматех и в церковных исправлениих, и до сего времени пребывает, и за церковное пение пременение, видим вси наказание Божие, то кая государь нужда нам истин­ную православную веру, Самем Господем Богом преданную, и утверженную святыми отцы, и вселенскими верховнейшими па­триархи похваленную ныне оставити, и держати новое предание и новую веру?»

 

В 1663 году Варфоломей совершает новую попытку рефор­мирования, но она снова заканчивается полным крахом. Братия монастырская крепко стояла за старину. Как раз в это время на Соловках старец Герасим Фирсов написал «Послание к брату», в котором привел многочисленные свидетельства в защиту дву­перстия, а старец Феоктист составил «Слово об антихристе и тайном царстве его», где доказывал идею о том, что антихрист уже царствует в мире духовно, а Никон — предтеча его.

 

В 1666 году архимандрит Варфоломей отправляется на со­бор в Москву и открыто переходит на сторону новообрядцев. Здесь он доносит властям об упорстве соловецких иноков, не же­лающих принимать никоновскую реформу. В ответ снаряжается особая комиссия во главе с архимандритом Спасо-Ярославского монастыря Сергием, которая 4 октября того же года прибывает на Соловки.

По прибытии комиссии в обитель был созван «черный» со­бор, на котором соловецкие иноки говорили: «Прежде от Соло­вецкого монастыря вся русская земля просвещалась всяким бла­гочестием, и ни под каким зазором Соловецкий монастырь не бывал, сиял как столп и утверждение. А теперь вы учитесь новой веры от греков, когда греческие учители сами лба перекрестить по подобию не умеют и без крестов ходят». После долгих споров и пререканий о вере архимандрит Сергий, не солоно хлебавши, возвратился в Москву.

 

Вслед архимандриту была послана царю челобитная (вто­рая по счету), в которой говорилось: «Прислан к нам с Москвы в твое царьское богомолье, в Соловецкой монастырь, Ярославля Спаского монастыря архимарит Сергей с товарыщи учити нас церковному закону [по] преданным книгам... И милости у тебя, великого государя, вси со слезами богомолцы твои и раби твои государевы молим и просим: помилуй нас, благочестивый, мило­сердый великий государь, царь и великий князь Алексей Михай-ловичь, всея Великия и Малыя и Белыя Росии самодержец, посли нам, якож Отец Небесный, всещедрую свою и великую милость, не вели, государь, ему, священноархимариту Сергею, прароди­телей твоих государевых, благоверных царей и благочестивых великих князей, и началников наших и великих чюдотворцов, преподобных и богоносных отец Зосимы и Саватия и Германа и преосвященного Филиппа, митрополита Московского и всея Русии, предания нарушать. И вели, государь, в том же предании быти нам, в коем чюдотворцы наши и прочии святии отцы, и отец твой, великого государя, благочестивый великий государь, царь и великий князь Михаило Федоровичь всея Русии, и дед твой государев, блаженный Филарет Никитичь, Московский и всея Русии патриарх, богоугодным своим житием препроводиша дни своя, чтоб нам, богомолцам твоим и трудником, врознь не розбрестися и твоему, великого государя, богомолию, украинно-му и порубежному месту, от безлюдства не запустеть».

 

Но царю было не до преподобных русских чудотворцев и не до своего «украинного и порубежного богомолия». Он уже гре­зил о литургии в храме Святой Софии константинопольской и мысленно примерял на себя византийский венец. Челобитная со­ловецких иноков была оставлена без ответа. Вместе с тем власти удовлетворили их просьбу о смещении прежнего архимандрита Варфоломея. Однако новым архимандритом монастыря был по­ставлен не Никанор, которого желала видеть на этом месте мона­стырская братия, а совсем иной человек. 23 июля 1667 года был принят патриарший указ о поставлении соловецким архиман­дритом бывшего московского строителя Иосифа, единомыш­ленника Варфоломея. Ему было поручено ввести в Соловецком монастыре новые обряды. Узнав об этом, соловляне послали соборных старцев навстречу новому архимандриту с прямым вопросом: по каким книгам он будет служить в монастыре — по старым или по новым?

 

Когда соловецкие иноки узнали о том, что Иосиф — сторон­ник новообрядцев, то под благословение к нему не подошли. 15 сентября 1667 года в Спасо-Преображенском соборе монастыря состоялось заседание «черного» собора, на котором присутство­вали и миряне. Теперь, после публичного, с участием «вселенских патриархов», проклятия старых обрядов в Москве на печально знаменитом соборе 1666—1667 годов, стало ясно, что проводить прежнюю политику игнорирования церковной реформы уже не удастся. Надо было принять определенное и прямое решение. Соловецкий «черный» собор категорически отверг новые книги и обряды и отказался признать Иосифа своим архимандритом.

Вдобавок выяснилось, что прибывшие в Соловецкий мона­стырь архимандриты Варфоломей (бывший) и Иосиф (нынеш­ний, не принятый собором) пытались тайно провезти в мона­стырь целую ладью вина для спаивания братии. «А как к нам приехали, ей тебе, великому государю, пишем не затевая, малых и средних и болших вина 39 бочек, да меду и пива бочек с пят­надцать. И в том твоя, великаго государя, воля, то питье мы у них пред манастырем на пристанищи, по прежнему монастырскому чину, по преданию чюдотворцев, розбили все».

 

В день собора Иосифу была вручена общая челобитная о вере, в которой говорилось о бесполезности присылки новых увещевателей и о готовности соловецких иноков стоять на­смерть: «И вели, государь, на нас свой меч прислать царьской, и от сего мятежнаго жития преселити нас на оное безмятежное и вечное житие; а мы тебе, великому государю, не противны»1. И случилось неслыханное: в ответ на смиренные просьбы соловлян 3 мая 1668 года царским указом для приведения в повиновение мятежной обители на Соловки была послана воинская команда. Началась чудовищная по своему святотатству восьмилетняя оса­да главной православной святыни Русского Севера.

22 июня 1668 года стрельцы под командованием стряпчего Игнатия Волохова высадились на Соловецком острове. Иноки заперлись в обители, причем на одном из общих собраний пред­ложили всем колеблющимся братьям, а также мирянам заблаго­временно удалиться из монастыря. Таких оказалось немного — около 40 человек. Остальные, числом до полутора тысяч чело­век, решили стоять насмерть за старую веру и «будущих святых сладости получити», нежели, приняв новоустановленные преда­ния, временно пребывать в сладости земного жития.

 

Целых четыре года Волохов со стрельцами стоял под мона­стырем, весной и летом «разныя озлобления... творяше», обстре­ливая монастырь из пушек и пищалей. Осенью же отходил к бе­регу, в Сумской острог, не давая выходить из монастыря, прика­зывая хватать служебных старцев и слуг и после различных му­чений предавать смерти. Однако местное поморское население активно помогало осажденным инокам, поставляя в монастырь необходимые съестные припасы и уведомляя о военных приго­товлениях к осаде. Да и сами стрельцы, набранные в основном из жителей северных городов, неохотно участвовали в блокаде святого места. Ладьи с солью, рыбой и хлебом, направлявшиеся из района Сумского острога в Архангельск, постоянно «сбива­лись с пути» и приставали к Соловецким островам. Летом 1670 года Волохов разослал во все соловецкие усолья «наказные па­мяти», угрожавшие смертной казнью «безо всякого милосердия и пощады» за поездки в монастырь и письма туда. Но и это не помогло. Поморы не прекращали поддерживать осажденный мо­настырь. В 1671 году, после разгрома восстания Степана Разина, на Соловках появились его уцелевшие участники, принявшие ак­тивное участие в обороне монастыря.

 

В конце концов, Волохов, «ничтоже успев», царским указом был отозван в Москву. Вместо него на разорение Соловецкой обители в 1672 году был послан сотник московских стрельцов Климент Иевлев, человек лютый и немилостивый. К прежним 225 стрельцам было прибавлено еще 500. За два года Иевлев со­творил «зельнейшую тесноту» и «горчайшую нужду» святому месту: пожег вокруг монастыря все келии, «устроенные для упо­коения иноков», скотный двор вместе с животными на острове Большая Муксалма и рыболовецкие снасти, пытаясь взять за­творников измором. Но жестокий сотник принял за свои злоде­яния справедливую кару от Бога: «поражен язвою согнития» и в болезненных страданиях взят в Москву.

 

В 1674 году «пришел под киновию» новый воевода Иван Мещеринов «и с ним воинов тысяща триста... со многими стенобитными хитростьми». При этом «неблагонадежные» стрелецкие начальни­ки были заменены «новокрещенными иноземцами» рейтарского строя (майор Келин, ротмистр Буш, поручики В. Гутковский и Ф. Стахорский). Царь прекрасно понимал, что сердце пришлых на­емников, с трудом изъяснявшихся по-русски и принявших чужую веру из корыстных побуждений, не дрогнет перед осквернением православной святыни. «Обитель неблагодарно восхоте разорити и собра рать... богоборну и злочестиву, немца и поляков».

Теперь, когда прибыли настоящие специалисты военного дела, осаду монастыря стали вести по всем правилам военного искусства того времени. Близ неприступных крепостных стен построили городки и шанцы, и обстрел обители стал постоян­ным и целенаправленным. Одновременно под три монастырские башни велись подкопы.

 

Но несмотря на жестокую осаду, соловецкие иноки продол­жали богослужения. Отчаявшись в помощи и милости челове­ческой, «с горькими слезами и воплем» просили они помощи и заступления у Бога, Пречистой Владычицы Богородицы и пре­подобных Зосимы и Саватия. Молитвами и слезами и «днено-щенными богостоянии противу ратных вооружахуся». В обители пелось по два молебна каждый день, чтобы солдаты не поимели «дерзновения внити во ограду монастыря».

 

И тогда произошло настоящее чудо: «премилостивый Го­сподь, близ всем призывающим И (Его. — К. К.) воистину, посла на ня (них. — К. К.) мор великий, знамениями язв являемый». За три-четыре дня умерло около 700 человек. Испуганные этим знамением, многие из оставшихся в живых стрельцов постри­гались в иночество и покаянием очищали свои души. Незримое заступничество преподобных отцов Зосимы, Саватия и Германа ограждало обитель от многих приступов и пушечных выстрелов.

 

Веру соловецких иноков укрепляли и иные многие чудеса, происходившие в то время в богоспасаемой обители. Об одном из них пишет протопоп Аввакум:

 

«И ныне явился новой святой, Илинарх в Соловецком мона­стыре, — вместо же праха взыдет мирсина. Зрите и разумейте: не прах ли был Илинарх-от, в земле лежал, кто ево знал, земля ино земля, а ныне яко мирсина взошел, зело завонял во всю Русскую землю. Мирсина бо есть древо райское, обретается к восточным странам, посреде кедров и кипарисов, и зело древо уханно, еже есть вони исполненно благой, издалеча приходящаго обвеселит. Тако и Иринарх во всей земли верных возвеселил, а никониян взбесил своим и скорбь им наведе явлением. Понеже старыя на-шея изгнанныя православныя веры крин процвете, на обличе­ние никонияном новолюбцам, врагом и отступником от Христа и от Пречистой Богородицы и от соловетцких чудотворцов. Как вы, никонияне, скрыть чудо сие умыслите? Али сице рцете, яко вашего ради достояния земля Иринарха отца изведе из недр сво­их ради ваших новых блядивых молитв? Гордоусы! — обмишу­лились, — не так, не так! не лгите на истину: пение в Соловках церковное и келейное по старому православию и книги имеют старопечатные, вашим блядям противятся, того ради от вас в осаде сидят седмь годов милые, алчни и жадни, наги и боси, тер­пят всякую нужду ради веры православныя.

 

Того ради, утешая их, Бог изведе из земля стараго игумна Иринарха, бывшаго древле в православной вере при благочестивом царе Михаиле Федо­ровиче всея Руси. И будет Имя Господне во знамение вечно, рече Господь: еще же и не оскудеет, по словеси Божию, старое наше православие молитвами святых отец».

 

Но воевода Мещеринов не останавливался ни перед чем. В безумном ослеплении приказал он своим приспешникам наце­лить пушку в самый алтарь соборной церкви монастыря и стре­лять. Ядро, пролетев через окно, ударило в образ Всемилости­вого Спаса, находившийся в самом алтаре. Но этого показалось мало. Обстрел обители начался сразу из трех орудий (на 160, 260 и 360 железных ядер). После первых двух выстрелов ядра, про­летев над самыми крестами монастырских церквей, рвались на пустынном месте, а после третьего — одно разорвалось у гроб­ницы преподобного Германа. В это время в церкви преподобных Зосимы и Саватия свещевозжигатель увидел «старца святолеп-на», подходившего к священным ковчегам со словами: «Братие Зосимо и Саватие, востаните, идем к Праведному судии Христу Богу, суда праведна на обидящия ны (нас. — К. К.) просити, ко-тории нам покоя и в земли дати не терпят». Преподобные же, восставши в своих раках, отвечали: «Брате Германе, иди почи­вай прочее, уже отмщение обидящим ны посылается». И вновь возлегши, почили, и «пришедыи святолепныи старец невидим бысть».

Отцы Соловецкой обители отслужили благодарственные молебны Господу и преподобным чудотворцам, и еще на долгое время обитель оставалась не только недоступной воинам, но и «стреляния пушек и писчалей» не вредили ей, и никакие созда­ваемые трудности не могли поколебать духа иноков в их сопро­тивлении.

 

 

Убедившись в бесполезности артиллерийского обстрела обители, Мещеринов избрал иную тактику. Стрельцы копали рвы, делали подкопы, в которые закладывали порох, строили башни и лестницы высотой с монастырскую стену. Тогда «некий белец» (то есть мирской человек), соловецкий служитель Ди­митрий с высоты монастырской ограды крикнул осаждающим: «Почто много, о, любезнии, труждаетеся, и толикия подвиги и поты туне (напрасно. — К. К.) и всуе проливаете, приступающе ко стенам града? Зане (ведь. — К. К.) и пославый вы государь царь, косою смертной посекаяся, света сего отходит». Осаждавшие не приняли этих слов всерьез, посчитав их пустым юродством. Но слова эти оказались пророческими.

 

Зимой 1675/1676 года Мещеринов со стрельцами остался под стенами обители, рассчитывая на скорый успех зимней кампа­нии. 23 декабря 1675 года он совершил «великий приступ». Од­нако надежды Мещеринова не оправдались. Потеряв поручика Гутковского и свыше ста стрельцов, он вынужден был отступить. Монастырь, казалось, был неприступен...

 

Но, как пишет старообрядческий историк Симеон Дионисье-вич, случается «домом великим от домашних развращатися, слу­чается и исполином храбрым от приближенных умерщвятися, случается градом крепким и непреборимым от своих соплемен­ник предаватися». Нашелся предатель. Некий монах по имени Феоктист ночью приходит в стан врага, оставив «обещание свое и отеческую обитель», «оставляет и древлецерковное благочестие, лобызает Никоново новопредание» и подобно Иуде предает за­творников в руки палачей, указывая тайный проход через стену.

 

Хотя предатель пришел в полк к Мещеринову еще 9 ноября 1675 года и обещал помочь без труда овладеть обителью, но из-за светлости ночей воины не осмеливались войти в нее. И лишь в ночь на 22 января 1676 года несколько десятков стрельцов под командованием майора Степана Келина проникли в монастырь через указанное Феоктистом окно под сушилом у Белой башни. В эту ночь разыгралась страшная буря, лютый мороз объял се­верную землю, а обильно падавший снег заграждал видимость стражникам. Соловецкому сотнику Логину, спавшему в своей келии, был голос: «Логине, востани, что спиши, яко воинство ра­тующих под стеною, во град будут скоро». Пробудившись и ни­кого не увидев, Логин перекрестился и снова заснул. Во второй раз голос пробудил его от сна: «Логине, востани, что беспечально спиши? Се воинство ратник во град входит!» Встав, он проверил стражу и, вновь осенив себя крестным знамением, уснул. Когда же в третий раз он услышал: «Логине, востани, воинство ратую­щих уже во град вниде!», то, разбудив отцов обители, поведал им о своем троекратном явлении. Старцы собрались в церкви при­нести молебное пение Господу, Пресвятой Богородице и препо­добным чудотворцам, а затем, отслужив полунощницу и утреню и не видя опасности, разошлись по своим келиям.

 

В первый час ночи предатель Феоктист и воины, собравши­еся в сушильной комнате под крепостной стеной, сбили замки, открыли монастырские ворота и впустили оставшееся войско в святую обитель. Услышав шум, мужественные стражи Стефан, Антоний и прочие стражники и иноки числом до 30 вышли на­встречу ворвавшимся, но тут же были убиты. Затворившимся по келиям инокам было обещано, что им не будет причинено ни­какого зла, и тогда монастырские отцы, «веру емше лису тому», вышли навстречу «победителям» с честными крестами и святы­ми иконами. Однако воевода, забыв про данное им обещание, нарушил клятву и приказал отобрать кресты и иконы, а иноков и бельцов развести по келиям под караул.

 

Проникнув в обитель, стрельцы начали бесчеловечную рас­праву над иноками. Мещеринов лично допрашивал старцев, за­давая один и тот же вопрос: «Почто противились самодержцу и воинство посланное отбивали от ограды?» Первым был приведен сотник Самуил, который мужественно отвечал: «Не самодержцу аз противихся, но за отеческое благочестие и за святую обитель мужествовах, и хотящих разорити преподобных отец поты не пущах во ограду». Мещеринов приказал стрельцам избивать Са­муила до тех пор, покуда тот не предал свою душу Богу. Тело его было брошено в ров.

 

Архимандрита Никанора, который от старости и много­летних молитвенных трудов уже не мог передвигаться сам, на допрос привезли на «малых саночках». Престарелый архиман­дрит бесстрашно отвечал мучителю: «Понеже Божиих неиз­менных законов, апостольских и отеческих преданий посреде вселенныя живущим соблюдати не попущают нововнесенные уставы и новшества патриарха Никона, сих ради удалихомся мира, и в морскии сии оток (остров. — К. К.) в стяжание препо­добных чюдотворцев вселихомся... Вас, иже растлити древле-церковныя уставы, обругати священныя отец труды, разрушити богоспасительныя обычаи пришедших, во обитель праведно не пустихом».

 

Не постеснявшись ни иноческого образа, ни «святолепных» седин старца, ни его великого священнического сана, воевода стал осыпать отца Никанора «бесчестною бранию и нелепыми словесы». Но и этого показалось ему мало. Мещеринов, лично избив старца тростью и выбив у него зубы, приказал за ноги вы­тащить его за монастырскую ограду и бросить в ров, на лютый мороз в одной сорочке. Всю ночь страдалец боролся с ранами и морозом, а с рассветом «изыде дух его от тьмы настоящей жиз­ни в немерцающий присносущный свет, и от глубочайшаго рва в превысочайшее Небесное Царство».

 

Следующим был допрошен соборный старец Макарий, сме­ло обличавший кощунственные поступки стрельцов. Он также был избит до полусмерти немилосердным воеводой, с издевка­ми выволочен стрельцами за ноги и брошен замерзать на лед. Искусным монастырским мастерам древорезцу Хрисанфу и жи­вописцу Феодору с учеником Андреем отсекли руки и ноги, а за­тем отрубили и головы. Одних иноков и бельцов за шеи и «меж-дуребрия» подвешивали на острые крюки, других, привязав за конские хвосты, волочили по острову, «дондеже (пока. — К. К.) души испустят». Пощады не было даже для больных и немощ­ных — их за ноги волочили на морской берег. Там во льду была вырублена огромная яма без воды. Туда, связав по двое, посади­ли 150 человек и начали медленно пускать воду. На дворе стоял жестокий мороз, и все страдальцы были заморожены живьем. И лишь немногих, предварительно избив, бросали в подвалы или отправляли в ссылку.

 

Ярости и жестокости мучителя не было границ. По списку, поданному Мещериновым новому, назначенному из Москвы на­стоятелю, в живых значилось лишь 14 иноков. Всего же в обите­ли было замучено около пятисот иноков и бельцов! Земля и кам­ни острова обагрились кровью неповинных страдальцев соло­вецких. Морская губа, омывающая монастырь с запада, вся была завалена телами убитых, заживо замороженных и казненных монахов и бельцов. Во множестве их тела были свалены около монастырских стен и болтались на виселицах и деревьях. После расправы тела убиенных и разрубленных на части мучеников еще с полгода лежали непогребенными, пока не пришел царский указ — предать их земле.

 

Но Мещеринов и на этом не остановился. Казни и убийства сопровождались кощунственным разграблением монастырских святынь (предвосхищение будущего «изъятия церковных цен­ностей»). Он «экспроприировал» не только собранные за мно­го веков пожертвования и казну, но и бесценные монастырские святыни, в том числе церковную утварь и иконы. И лишь когда обитель была полностью разорена, Мещеринов посылает к царю гонца, возвещая о «победе».

 

Однако царю уже не суждено было об этом узнать: на следу­ющий же день после взятия Соловецкого монастыря, 23 января 1676 года, он внезапно заболевает, а неделю спустя, 29 января, в канун дня воспоминания Страшного суда Божия, умирает. В сочинении «Возвещение от сына духовного ко отцу духовному» неизвестный автор, близкий к царскому двору, сообщал своему духовному отцу протопопу Аввакуму тщательно скрывавшиеся властями подробности последних дней «Тишайшего»:

А до болезни той, как схватило его, тешился всяко, различ­ными утешении и играми. Поделаны были такие игры, что во ум человеку невместно; от создания света и до потопа, и по потопе до Христа, и по Христе житии что творилося чюдотворение его, или знамение кое, — и то все против писма в ыграх было учи­нено: и распятие Христово, и погребение, и во ад сошествие, и воскресение, и на небеса вознесение. И таким играм иноверцы удивляяся говорят: "Есть, де, в наших странах такие игры, коми-диями их зовут, толко не во многих верах". "Иные, де, у нас бо­ятся и слышати сего, что во образ Христов да мужика ко кресту будто пригвождать, и главу тернием венчать, и пузырь подделав с кровию под пазуху, будто в ребра прободать. И вместо лица Богородицы — панье-женке простерши власы, рыдать, и вместо Иоанна Богослова — голоусово детину сыном нарицать и ему ее предавать. Избави, де, Боже и слышати сего, что у вас в Руси затияли". Таково красно, что всех иноземцов всем перещапили. Первое — платьем да ухищрением, чинами, потом уже и веро-ю-тою всех земель иноверцов перехвастали. Да топерь уже то все улеглось, еще не до игрушек. Воспоминая прежнее веселие, сле­зами обливаются все».

 

Царь умирал тяжело. «А цар-ет до смерти-тое за день — за другой крепко тосковал, четверг-от и пятницу-ту, да без зазору кричал сице: "О господие мои, помилуйте мя, умилитеся ко мне, дайте мне мало время, да ся покаюсь!" Предстоящии же ему во­прошают его со слезами: "Царь-государь, к кому ты сия глаголы вещаеш?" Он же рече им: "Приходят ко мне старцы соловецкие и пилами трут кости моя, и всяким оружием раздробляют составы моя. Прикажите свободить монастырь их". И после того суботу ту уже не говорил ничего, лише тосковал, и пены изо рта пущал. Да сидя в креслах и умер. А до мучения тово, что ему было, ви­дение видял страшно зело. Да одной царице сказал и заповедал никому не сказывать. И о том несть слуху подлинно. А по ево приказу послали было отступить велеть от Соловков-тех. Да на дороге вестник стретил, что уже и тех в животе несть. Ин и ево не стало»1.

Ранняя смерть царя была воспринята на Руси как Божия кара за гонения и отступничество от древлего православия.

 

Пре­дание говорит о позднем раскаянии царя Алексея Михайловича: заболев, он воспринял свою болезнь как Божью кару и решил снять осаду с монастыря, послав гонца с вестью об этом. И как раз в день смерти царя у реки Вологды встретились оба гонца: один с радостной вестью о прощении обители, а другой — о ее разорении.

 

Промыслительным образом были наказаны и святотат­цы, разорившие Соловецкую обитель. Новый царь, Феодор Алексеевич, расследовав обстоятельства штурма и разграбле­ние монастырских богатств, велел наказать Мещеринова за превышение полномочий и заточить его на тех же Соловках. Предатель же Феоктист, посланный после взятия монастыря приказным старцем в Вологду, повредился умом и ударился в блудную страсть, после чего заболел неизлечимой болезнью и сгнил заживо.

 

По окончании расследования уцелевших после «соловецкого сидения» иноков перевезли на материк. Святоотеческие уставы и предания были изменены на новые, а братию заменили сторон­никами никонианских реформ, собранными из разных монасты­рей. О духовном уровне этих новых насельников свидетельству­ют жалобы архимандрита Макария патриарху Иоакиму: житье на Соловках, по сравнению с другими монастырями, «вельми нужно» (бедно), иноки «поскучили», не желают есть палтусины, трески и семги, а летом «из монастыря хотят вон брести», даже не спросясь у настоятеля (Памятники старообрядческой письменности. С. 242-243.).

 

Насилие и поругание святого места отрицательно сказалось на последующей судьбе Соловков. Святые церкви опустели, при­ток паломников сильно сократился, не стало и настоящих под­вижников благочестия. Былая слава более не возвращалась к Соловецкому монастырю, надолго ставшему тюрьмой для зато­чения инакомыслящих...

 

К. Я. Кожурин, кандидат философских наук

---